Оглядевшись вокруг, Баффи сразу узнала кладбище Рестфилд. Одно из самых знакомых мест в её сновидениях. Каждую ночь одно и то же. Каждую ночь, в течение восьми лет, одно и то же. Все еще усталый воин, но вместо того, чтобы сражаться с вампирами и демонами, она теперь сражалась со своими снами. И каждую ночь, в течение восьми лет, она, по сути, вела одну и ту же борьбу. Прошлое. Власяница ее раскаяния.
Каким временем из ее прошлого Кошмарный сон будет угощать сегодня ночью? Устало оглядывая кладбище, она искала ключ к разгадке. Будет ли это до того, как Спайк получил свой чип? Или после того, как он завоевал душу?
Безмолвное кладбище ничем не выдавало себя, и она пошла по знакомой тропинке к его склепу. Во всяком случае, в этом постоянстве был какой-то болезненный уют.
Скоро она снова увидит его, это точно. Но, как всегда, она увидит его самую страдальческую версию. Её сны были чем-то вроде видеороликов о худших моментах их отношений. И там было очень много отснятого материала, Баффи слишком хорошо об этом знала.
Воспоминания пронеслись в ее голове подобно мрачному хит-параду. Так много образов. Его глаза, ярко-синие, смотрят ей прямо в сердце, пока она разрушает его. Боль отражается на его лице, когда Баффи насмешливо говорит ему, что он ниже ее. Она наблюдает, как он изо всех сил пытается сохранить свою гордость, склонив голову, когда она лжёт своим друзьям об их отношениях. Как решительно он сжимает челюсти перед лицом своей смерти, как благодарит ее за те крохи, которые она бросила ему, но при этом признаётся, что знает, что она на самом деле этого не чувствует.
Он смотрел на нее так, словно Баффи была центром Вселенной, а она швыряла ему в лицо злобу и презрение. Раз за разом. Год за годом. Он знал ее истинную натуру, как никто другой. Он любил её без всяких условий. Он жертвовал всем ради нее. Его награда? Её презрение и его смерть.
А её награда? Переживать это заново каждую ночь.
Ноги несли Баффи по знакомому маршруту. Ночь казалась особенно тихой. Единственным звуком был шорох её шагов по покрытой инеем траве. Она пробиралась сквозь надгробные плиты, пока не оказалась перед его склепом, выглядевшим привычно, как и её дом на Равелло Драйв. Однако в этом сне он выглядел как-то заброшенно. Такой заброшенности она не видела никогда - ни во сне, ни в жизни.
Значит, это будет новый сон. Впервые за восемь лет Сволочное Подсознание, управляющее этим маленьким уродским шоу, будет предлагать что-то другое. Она оставалась неподвижной, стоя перед его склепом, не зная, что делать.
—Не знаю, почему ты ищешь меня там, luv, — прозвучал его баритон позади нее. —Меня там нет. Уцелевшего чертового города Саннидейла нет, это факт.
Баффи застыла на месте. Она смотрела на склеп перед собой. Не смела повернуться. Не могла ничего сделать, только неглубоко дышать.
Молчание затянулось, и она снова услышала его голос. На этот раз он был немного ближе?
—Давай поздороваемся, я предполагал, что будет хуже.
Она повернулась, сердце колотилось в горле.
Спайк. Там стоял Спайк. Он стоял, широко расставив ноги, в трех метрах позади неё. Черный плащ развевался позади него. Зажжённая сигарета была с ним. Амулет на его черной облегающей футболке мерцал в лунном свете.
Новый сон? Спайк был бы таким сейчас, если бы еще существовал. Она понятия не имела, как на это реагировать. Этот сон был далек от привычной схемы.
Она попыталась посмотреть ему в лицо, заставив себя взглянуть вверх, но глаза её не слушались. Глупые глаза.
—Когда ты передала истребительскую силу всем этим гормональным девочкам-подросткам, ты отдала им свой голос тоже, pet? — сейчас его тон был мягче.
Не способная сказать ничего другого, она просто назвала его имя.
—Спайк, — звук своего дрожащего голоса поразил её саму.
—Это больше похоже на Истребительницу. Ты никогда не была застенчивой. Нет причин начинать сейчас, да?
Она тупо уставилась на его ботинки. Его потрепанные черные ботинки, спутанные шнурки.
—Как поживаешь, Баффи? — его голос. Он так редко называл её по имени, что шок заставил её поднять взор и встретить его пристальный взгляд. В этот момент глаза её наполнились слезами. Не в силах дышать или думать, что делать, она ответила, как можно честнее.
—Не хватает тебя, Спайк, — произнесла она несчастно. Его взгляд потеплел, и губы растянулись в улыбке.
—Знаю, ты скучала по мне, luv. Может, даже слишком сильно. Я все время был болезненной занозой в твоей заднице. Ты хорошо помнишь это.
Она рассмеялась.
—Приятно слышать твой смех снова, котёнок. Я знал, что смогу это сделать, — его улыбка превратилась в дерзкую усмешку, которую она так хорошо знала.
—Ты правда настоящий? — спросила она, её голос был хриплым и неуверенным.
Он наклонил голову в сторону и встретил её прямой взгляд.
—Предполагаю, я-сон. Твой сон.
—Итак, Сволочное Подсознание взяло выходной на сегодняшнюю ночь? Я получу то, чего хочу…
Улыбка исчезла с лица Спайка, и он шагнул к ней. Близко, но недостаточно близко, чтобы дотронуться. Выражение его лица изменилось на обеспокоенное.
—Тебе снятся плохие сны, да?
Баффи кивнула.
—Знаю все о них. Они действительно отвратительные, Истребительница. Чёртово Изначальное играло меня хорошо, — он затянулся сигаретой и покачал головой. —Не мирись с каким-либо дерьмом от этого Подсознания. Ты круче, чем его Баффи.
—Я не та Баффи, которой была, Спайк.
—Не так много осталось Спайка, которым я был, — ответил он, горько усмехнувшись. —Дело в том, — продолжил он, — нет ничего из того, что было раньше. Все меняется. Прошлое дерьмо осталось в прошлом и мучить себя - это не лучшая идея. Нужно двигаться вперед и идти дальше, ягненочек.
Баффи молчала. Спайк приблизился к ней вальяжным шагом.
—Твою мать, что ж ты делаешь, Истребительница? Господи, знаю, ты хочешь пнуть меня из одного конца кладбища в другой. Ты брала вампиров, демонов, богинь и избивала их всех до кровавого месива. Единственный большой злодей, который бессмысленно избивает тебя уже восемь лет, это Чертово Подсознание. Пришло время это закончить.
Он снова шагнул к ней. Достаточно близко, чтобы коснуться. Она ощутила приятную прохладу его пальцев, коснувшихся её безвольно висевшей руки.
—Любимая, —его мягкий и тихий голос, так близко к ней сейчас. - Это Подсознание - ты.
—Я знаю это, Спайк. Ничего не забывается. Я просто не знаю, как бороться с этим. Есть вина. Я совершила ошибки. Это преследует меня. Ты преследуешь меня.
—Я не призрак, luv.
Она вздрогнула, когда он кончиками пальцами погладил её по руке. Физическое прикосновение к нему давало ей больше, чем просто успокоение. Оно придавало ей сил.
Достаточно силы, чтобы посмотреть на него, действительно посмотреть, в первый раз за эту ночь. Встретившись с его ясным взглядом, она почувствовала, что земля уходит из-под ног. Спайк-сон смотрел на нее точно так же, как настоящий Спайк, как она помнила: взгляд был абсолютно одобряющий, даже обожающий. Его защита ушла, и все его чувства открылись . Он просто излучал любовь к ней.
Баффи кивнула, пытаясь справиться со своими эмоциями.
—Если бы я могла найти способ все исправить. Найти способ отменить хотя бы часть тех страданий, которые тебе причинила. Если бы я могла это сделать, я бы простила себя. Начала жить заново.
Его пальцы переместились вверх и начала перебирать её волосы. Его рука задержалась там, играя её волосами в лунном свете, на его губах была мягкая улыбка. Это длилось несколько мгновений, прежде чем он снова встретился с ней взглядом.
—Не думаю, что мне достаточно было бы сказать: «Я прощаю тебя, глупая женщина».
Его пальцы все еще были сплетены с её волосами, он смотрел ей прямо в глаза.
—Не достаточно, — сказала она. Даже во сне он мог вызвать у нее улыбку, несмотря на её дерьмовое настроение.
—Итак, единственный способ прекратить твое бессмысленное самобичевание - это исправить ситуацию со мной. А я мертвый - и все, ничего сделать нельзя. Маленькое приятное баффи-адово измерение ты создала, luv. Это чертовски блестяще. Тебе не сравниться с моими злодейскими замашками.
Он находился достаточно близко, чтобы чувствовать его запах. Смесь сигарет, виски и естественный запах, который был у него уникальным. Его кожаный плащ окутывал её, словно одеяло.
—Если бы была возможность освободиться от этого, ты была бы готова рискнуть? Возможно, большим? — он взял в руку её подбородок, осторожно заглядывая в глаза.
Она кивнула. Что еще она могла сделать?
Эмоции играли на его лице. Подбородок был решительный, как будто в его голове шел спор. Затем, приняв решение, он снял амулет и протянул ей. Он слегка мерцал в лунном свете.
—Эту безделушку ты дала мне. Я думаю, что пришло время вернуть ее тебе обратно, — сказал он.
Она вопросительно посмотрела на него.
—Могущественный предмет, подобный этому, мог бы нанести удар по Подсознанию. Наверно, его сила может даже больше, чем это, — добавил он.
—Спайк, нет. Это не для меня. Это должен носить…
—Чемпион, — перебил он. —Кто-то с душой, но сильнее, чем человек. Ты.
Он накинул цепь на ее голову, тяжелый амулет повис на ее шее.
—К тому же, я не склонен тратить вечность, глядя на «Vanilla Ice - Never Wanna Be Without You». Теперь твоя очередь, Истребительница, — в его глазах читалось, что он знает больше, чем хочет показать.
—Человек, который правильно разыграет эту карту, может получить, что угодно. Может попробовать договориться с Власть Предержащими. Не могут же пронырливые гады быть правильными ублюдками все время, правда?
Затем он отстранился от нее и посмотрел с грустной улыбкой.
—Магия всегда чего-то стоит, luv. Я не знаю, какова будет цена, но полагаю, это будет что-то очень важное. Имей это в виду, если зайдешь слишком далеко.
Даже после своей смерти он заботился о ней, рассматривая все варианты.
—Я не могу удержаться в реальности. Твой будильник зазвонит через несколько минут. Уверен, что это единственный выход. Если ты воспользуешься этим шансом, рассчитай все. Я хочу для тебя лучшего. Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо, Баффи, — боль, отражающаяся в его глазах, была невыносимой.
Казалось, как будто его что-то начало обволакивать. Нет, нет! Он не мог уйти, не сейчас. Она просто стояла там, лишившаяся дара речи идиотка, и она была так не готова позволить этому закончиться. Не наедине со своей виной на протяжении стольких лет. Ее руки потянулись к лацканам плаща, чтобы удержать.
Он наклонился, его рот захватил ее. Она почувствовала, как задрожала, когда его губы коснулись ее губ, а затем позади раздался свист и громкий звук жужжания, напоминающий пиление.
Он воскликнул в знак протеста, но звук был уже далеко и быстро угасал. Как звук поезда, стремительно удаляющегося от туннеля.
—Эй! Не так! Чертовы жлобы, не можете дать мне одну кровавую минуту, чтобы…— и тишина. Его голос просто пропал. Как будто его выключили.
Будильник рядом с ее кроватью продолжал маниакальное жужжание, она открыла глаза в реальный мир. Ее мир без него. Одним молниеносным движением она ударила по отвратительным часам и разбила их вдребезги.
Только когда Баффи встала, она поняла, что амулет все еще на ней.





Следующий день тянулся медленно. Это было словно прохождение через патоку. Едва уловимый вес амулета на ее шее постоянно напоминал, что сегодня что-то изменилось. Что-то важное, возможно, надвигалось великое событие.
Она бесцельно слонялась по своей квартире, не способная ничем себя занять. Осмотрев скудное содержимое своего холодильника, она взяла яблоко, видавшее лучшие дни, и включила свой ноутбук.
В почте? Ничего, если не считать спам об увеличении члена. Facebook? Заблокирован. В любом случае, она не обновляла статус уже несколько месяцев. Этого следовало ожидать. Рассеянно она щелчком открыла мобильный и посмотрела список контактов. Целых двенадцать, половина из которых - деловые. Когда именно это случилось, и она превратилась в такого человека? В такого затворника? Казалось, что большая часть ее жизни была пустой, ничего в ней не было.
Она сделала героическую попытку заполнить пустоту работой. Надела на себя личину Истребительницы как броню, и проводила свои сознательные часы, сражаясь в хороших схватках. Проблема была в том, что броня не защищала от внутреннего врага. Броня не защищала ее от снов. От себя и своих сожалений.
Ночи были самыми тяжелыми. Первые несколько лет после его смерти единственной отдушиной для Баффи было окружение себя его вещами. Она читала стихи. В основном британских поэтов. Она собирала компакт-диски панк-групп, таких, как Clash и Sex Pistols. Она даже смотрела отстойные серии «Страстей» на youtube. Это был способ удержать хотя бы его маленькую тень. Это не заполняло сквозную рану в ее сердце, но это успокаивало на какое-то время.
Быстро стало очевидным, что это «Быть Истребительницей» для нее больше не подходит. Для начала, это стало ненужным. Здесь были буквально сотни истребительниц, и она больше не играла основную роль в вампирской страстной игре. С другой стороны, ее душа просто больше не лежала к этому. Со всех точек зрения, она теперь была в отставке в возрасте двадцати семи лет. Технически она была «консультантом», но Джайлз редко приглашал ее. Всегда, когда он удосуживался позвонить, в его голосе слышалась вина.
В течение многих лет она возмущалась необходимостью возиться с ними всеми, а теперь, когда они дали ей перерыв, который она ждала, она была потеряна.
Баффи щелчком открыла, а затем нерешительно закрыла мобильный телефон. Она разрывалась между желанием позвонить этим людям, которые так много значили для нее, и неуверенностью в том, как преодолеть тот период молчания, который пролегал между ними. Она поддерживала связь с Дон, Скуби и Джайлзом по возможности минимально.
Она почти швырнула свой телефон обратно на стол и включила телевизор. Почти. Но она вспомнила выражение его глаз, когда он давал ей амулет. Это важно, Баффи. Это может означать что-то большее.
В итоге она позвонила им всем. Сначала разговоры были неуклюжими, но через какое-то время потеплели. На самом деле, она не прощалась с ними. Она говорила что-то вроде «я тебя люблю» или «мне жаль» на всякий случай. И пока она говорила не-совсем-пока, она играла тяжелым амулетом на шее и считала минуты до сна.

***

В ту ночь она готовилась ко сну, как будто ей было 16 лет и она собиралась на выпускной. Аромат духов, свежая ночная рубашка. Это было смешно, и она знала это. Ей не нравились ее волосы, даже когда она расчесала их сто раз. Даже если ее надежды на сегодняшнюю ночь сгорят в пламени, то Сволочное Подсознание сможет мучить более свежепахнущую Баффи.
Амулет, который свисал с ее шеи, невероятным образом устроился на ее животике. Она лежала на спине, стараясь склонить себя ко сну, взгляд блуждал по потолку. Просто в сознании начали всплывать отголоски истребительского прошлого - «пленных не брать»…
Независимо от того, желаешь ты или нет, сон наступает, только когда человек расслаблен, а до расслабления было далеко. Часы тянулись мучительно медленно. Тик-так, хей-хо, ну же. Но происходит то, что ничего не происходит. Ожидание заняло большую часть долгой ночи. Просто ждать и пытаться расслабиться, и стараться не надеяться, не так сильно, нет, если надежда не даст ей заснуть.
Только около пяти утра, когда солнце уже начало подниматься, Баффи наконец-то блаженно провалилась в сон. Ее последней сознательной мыслью, которую она уловила, держа амулет одной рукой, была: «Ну же, Власть Предержащие, хоть раз не будьте придурками». Что касается желаний, то они были на уровне принцессы из диснеевской сказки, но они были выполнимы, поскольку к тому времени ей было уже все равно, и она уже спала.



А затем она исчезла. Очнулась в месте, которое казалось пустым: абсолютно белое пространство бытия. Белый потолок, белый пол и никаких стен.
Должно быть, это сон, правильно? Чтобы убедиться в этом, она сильно ущипнула себя. Угу. Её рука была онемевшей, как лобная доля Сары Пейлин. Это точно сон.
Очень скучный сон, специфичный. Так зачем же Власть Предержащие отправили ее сюда?
Обернувшись, она вздрогнула, обнаружив маленькую фигуру, стоящую в метре позади нее. Одетую в черное с головы до ног, руки сложены спереди, как у покойника…
—Джонатан?—спросила она.
Джонатан кивнул.
О, это не было хорошим знаком. Джонатан - правая рука Власть Предержащих.
—О, Боже,— простонала Баффи. —Ты не превратился в Суперзвезду снова, а? На этот раз ты имеешь дело с демоном, который превратил тебя в полубога?
Джонатан рассмеялся.
—Ничего подобного, Баффи. Не Бог, не Суперзвезда. На самом деле, я больше не человек.
—Прости, Джонатан. Но я хочу спросить, эм.., почему Власть Предержащие прислали тебя?
—Кто знает? Почему Пэрис Хилтон знаменита? Почему не отменили «Firefly»? Мир полон тайн, Баффи. Фишка в том, что я здесь.
И Баффи действительно не могла не согласиться, что это фишка. Он был здесь.
—Так,—сказал Джонатан, указывая на амулет на ее шее, —Похоже, кому-то сегодня повезло.
—Повезло? —спросила Баффи оцепенело. Ее "счетчик жути" только что показал 10 на шкале от одного до десяти. Джонатан не мог сформулировать лучше? Серьезно?
— Ты носишь на себе довольно сильный кулон. Он открывает большие возможности.
—Какие именно возможности, Джонатан? Честно говоря, я немного потерялась во всём этом процессе. И, эммм…, есть место, где мы могли бы посидеть? Столько простора, а мы не можем наколдовать несколько стульев? Что-то минималистичное и хипстерское из IKEA?
—А ты всё же сохранила свою способность к колкостям,—отметил Джонатан. - Нам не понадобятся стулья. Это быстро. На самом деле, только один вопрос. Что ты хотела спросить у Власть Предержащих?
Баффи сглотнула, не зная, как поступить.Джонатан продолжил:
—Спайк прав. Вы заслужили немного благодарности - оба, ты и Спайк. Власть Предержащие не всегда несправедливы. Пришло время дать вам что-то взамен, и они предоставят тебе своего рода возможность начать заново.
Баффи могла только повторить его.
—Начать заново?
Джонатан кивнул. А это было ее воображение или он начал тускнеть? На самом деле, он не тускнел. Он становился все менее плотным.
—Шанс исправить то, о чём ты сожалеешь, твой второй шанс,—Джонатан пристально посмотрел на неё. —Однажды, Баффи, ты дала мне второй шанс, а Власть Предержащие дали третий. Я профукал оба раза. Будь мудрее, чем я. Сделай наверняка.
Сейчас он начал угасать быстрее. Из непрозрачного Джонатана он быстро превращался в едва видимого Джонатана.
—Чего ты хочешь? —его голос был настойчивым.
—Спайк,—выпалила она, встревоженная тем, как быстро исчезает парень. —Его конец был неправильным, несправедливым. Не только его конец - вся жизнь. Жизнь была несправедлива к нему. Я хочу, чтобы Спайк получили то, чего достоин.
—Значит, так тому и быть, — сказал проблеск света, который раньше был Джонатаном.
—Быть?—спросила Баффи. Могла ли она придумать что-то еще, кроме как быть эхом Джонатана?
—Они дадут тебе то, чего ты хочешь. Шанс дать Спайку то, чего он заслуживает. Просто знай, всё может обернуться не так, как ты того ожидаешь. Наступит момент, когда у тебя будет выбор: оставить всё, как есть, или признать, что жертва была слишком велика.
Баффи молча кивнула.
—Сделай наверняка,— повторил он бестелесным голосом. И затем наступила тишина.
А потом ещё немного тишины; белое небытие, которое простиралось перед ней, начало мигать и мерцать. Эта пространство бытия, декорация сна, как её ни называй, начала рассеиваться, быстро становясь иллюзорной. Что бы там ни приготовили Власть Предержащие, оно должно было произойти прямо сейчас, готова она или нет… Последней осознанной мыслью, адресованной мистеру Свиту, было: «Шоу начинается!»

____________________________________________________________________________________

Примечание к части От Автора: Глава в которой Баффи узнает куда и в какое время она попала. Кто-нибудь удивлен?
И вот мы получаем версию из плоти и крови от "Сп" в "Спаффи". (Потому что я не знаю, как вы, а я скучала по нему в предыдущей главе).






Она просыпалась, как будто выходила из наркоза, проплывая сквозь самый черный туман беспамятства к сознанию. Сначала она ощущала прикосновения. Её тело лежало, прижатое к большим камням, холодным и влажным. Следующее ощущение, которое вернулось, был звук. Она услышала, как какая-то женщина кричала так, что могла поднять мертвых из гробов.
Баффи потрясла головой, пытаясь избавиться от окружающей ее темноты и пульсирующей боли. Медленно свет возвращался в ее мир, но это происходило недостаточно быстро, а громкая женщина продолжала вопить, словно сирена гражданской обороны на стероидах.
Неуверенно Баффи поднялась на скользких камнях в режиме автопилота. Низко пригнувшись, она снова запрокинула голову, пытаясь прояснить зрение.
Прежде чем она смогла оценить обстановку, девушка уловила вспышку движения, направленного в ее сторону. Широкий плащ колыхнулся, когда рослый мужчина напрыгнул на нее, его рука была поднята для удара. Баффи отпрыгнула влево, но что-то было не так. Она двигалась очень медленно. Дремали ли ее истребительские инстинкты, она могла только предполагать.
Итак, она сражалась с крупным мужчиной на дороге, вымощенной большими мокрыми камнями, под ужасный аккомпанемент орущей женщины на заднем плане. Нет. Это ей ничего не говорило. Сейчас было не время для выяснения головоломки. Сейчас нужно было не дать себя убить.
Она повернулась лицом к нападавшему, снова поражаясь своим замедленным рефлексам. К сожалению, ее противник не страдал аналогичной проблемой. Его поднятая рука метнулась к ней, как раз тогда, когда она заметила отблеск металла, зажатого в его ладони. Она сделала ложный выпад вправо, но недостаточно стремительно. Лезвие рассекло ее левое предплечье, оставляя за собой внезапную вспышку боли.
Кричащая женщина, находившаяся в поле зрения Баффи, каким-то образом смогла добавить еще чуть-чуть громкости.
Кровь не останавливалась, ноги не держали. Такого с ней никогда не случалось в сражениях. Никогда.
Баффи попыталась повернуться к нападавшему, держа раненую руку другой.
Она ожидала от него повторного нападения, но вместо этого она увидела его спину, быстро удаляющуюся от нее. А затем в одно мгновение он забежал в переулок и пропал.
Это, как минимум, стало приятной неожиданностью.
В этот момент ее ноги были уже на пределе выносливости и преподнесли ей свой собственный сюрприз, повалив ее на мостовую. Очередной первый раз для Баффи. Слишком слабая, чтобы сидеть, у нее не было выбора, кроме как лежать на улице, а ее кровь стекала по мокрым камням.
Она достаточно много сражалась, чтобы понять тяжесть этого ножевого ранения. Сквозь горячую пульсацию в ране она услышала человеческие голоса, приближающиеся к ней. Женщина, которая кричала, бросилась к Баффи и опустилась на колени рядом с ней. Нет, неправильно. Она вообще не была женщиной. Она была девочкой, девочкой-подростком. Ее лицо было незнакомым.
Голова Баффи превратилось в гнездо боли, и было трудно что-то видеть сквозь дождь, но она разглядела небольшую толпу, которая начала собираться округ нее. Все выглядели так странно в скучной старинной одежде. Женщины в длинных платьях, мужчины в вычурных костюмах. Она моргала, чтобы прогнать туман из головы, и даже это давалось с огромным трудом. Это был не сон. Это не могло быть сном. Ревущая боль, сконцентрированная в руке, давала ей знать, что она не спит.
Крепкие руки подняли ее с тротуара и усадили на ближайшую скамейку. Когда Баффи начинала двигаться, она ощущала что-то, что чувствовалось как мокрое одеяло, обернутое вокруг ее ног. Раздражает! Но когда она попыталась скинуть его, то обнаружила, что это была влажная юбка, ее юбка, облепившая ноги от бедер до лодыжек.
Когда толпа двинулась помогать Баффи, один мужчина действовал особенно настойчиво. Это был пожилой человек с густыми седыми бакенбардами. Он убрал ее руку от места кровотечения и быстро осмотрел рану.
—Как далеко находится ваша резиденция? — спросил он у Баффи...
Но кричащая девушка- подросток ответила за нее:
—Всего в шести улицах отсюда, сэр. На Аркрайт-роуд.
—Очень хорошо. Позвольте мне перевязать рану, и я смогу более внимательно осмотреть ее, когда мы приедем.
Баффи уже надоела эта нелепая ситуация. Очевидно, что Власть Предержащие просто облажались. Ненормальный огромный парень напал на нее с ножом. Бесполезная орущая девчонка. Мужчина с бакенбардами, который серьезно опоздал на их Баффи-девочка - парень-лезвие встречу. Это было все неправильно.
Как это может быть ее вторым шансом со Спайком? Ничего подобного она никогда не переживала. Она бы определенно запомнила такую «веселую» ночь, как эта. Прямо как с Паркером... шанс попасть в категорию «полный отстой».
Она поднялась, рассматривая свои трясущиеся ноги.
—Погодите, — сказала она своим самым устрашающим истребительским голосом, — прежде чем мы куда-нибудь отправимся, кто-нибудь собирается... — и тут, не мягко, а с внезапным глухим стуком в мире Баффи все погрузилось во тьму.



Баффи очнулась и почувствовала, что она лежит на простынях и укрыта одеялом. Ах, как прекрасно! «Приятная маленькая кроватка для Баффи», подумала она с улыбкой. Девушка потянулась мизинчиками ног. То, что она истекала кровью, когда беспомощно лежала на улице, было сном.
Она попыталась откинуть одеяло, чтобы встать с кровати и непроизвольно вскрикнула от пронзившей правое предплечье острой боли. А, может быть, не было сном...
Баффи посмотрела вокруг и оценила окружающую обстановку. Выцветшие бутоны роз на обоях, мансардное окно. Комната была оформлена в старинном стиле «Кровать и завтрак», дополнена масляными лампами.
Этого определенно не было в туристической брошюре. Джонатан сказал, что Власть Предлежащие отправят ее в прошлое, и все же это никоим образом не было частью ее прошлого. Она никогда не останавливалась ни в одном из этих дурацких отелей типа «Кровать и завтрак». В отелях, которые она предпочитала, было обслуживание номеров, и в комнатах стояли телевизоры с плоским экраном. Не перины на кроватях и пасторальные картины на стенах. И там точно не было бандитов, вооруженных ножами.
За дверью Баффи услышала разговор. В одном голосе она отчётливо смогла узнать доктора, который разговаривал с ней после нападения. Другой мужской голос был негромким. Хотя тон был настойчивым, он говорил настолько тихо, что Баффи не могла разобрать его слов.
Посмотрев на свою левую руку, она увидела, что рука была искусно перевязана и лежала рядом, как в гипсе. Она пульсировала, как и ее голова, но с терпимым гулом. Чем бы ни было это место, тут знали толк в лечении.
Несмотря на гул, она чувствовала себя намного лучше и стала собирать список вопросов, которые задаст первому, кто зайдет в комнату. Баффи начала с самого начала и не собиралась принимать «нет» в качестве ответа. Это был самый странный день в ее жизни, а учитывая ее жизнь, это было потрясающе впечатляюще.
Она смогла расслышать, что люди в холле распрощались. Бормотание «спасибо большое» и «воистину» проникло сквозь тяжелую деревянную дверь. И затем, наконец, медная дверная ручка повернулась, Баффи с улыбкой посмотрела в сторону двери, готовая засыпать вопросами его или ее, пока ей не удастся разгадать эту загадку.
Это был мужчина. Он был освещен сзади, и она едва могла рассмотреть его лицо.
—Ну, вот ты и проснулась, — сказал он тихо. Это был мягкий, спокойный голос, который она слышала из холла.
Он приблизился к кровати и полностью погрузился в мягкий свет газового освещения. Она смогла разглядеть черты его лица, и внезапно все вопросы вылетели из ее головы, как стая птиц. Баффи поняла это мгновенно... Она поняла, где она. Она поняла, куда делись ее истребительские способности. Она поняла все о том, что Власть Предержащие всегда могут поймать тебя на мелком шрифте.
Его голубые глаза смотрели на нее с такой заботой. Стали видны острые углы его скул, когда она наклонил голову, чтобы посмотреть на нее. Его губы изогнулись в обеспокоенной улыбке. Его волосы больше не были платиновыми. Нет, не так. Его волосы еще не были платиновыми. Волосы этого мужчины были непослушной копной каштановых кудрей. Его черный плащ и черная обтягивающая футболка были за много лет от него. В столетии от него. Этот мужчина был одет в твидовый костюм с жилетом, но она узнает его где угодно. Спайк до того, как стал Спайком. Уильям до того, как стал Уильямом Кровавым. Уильям, когда он еще был Уильямом Праттом. До того, как все это коснулось его, ранило его так сильно. До того, как она его ранила, она поморщилась от этой мысли.
О, Власть Предержащие были больными придурками. Отправить ее в это время и место?
—Ты проснулась? Эй? — спросил он. Как долго он ее звал?
—Простите, — неуверенно начала она. — У меня проблемы...мне нехорошо... по мне просто мурашки бегают.
Cпайк... э-э-э, Уильям посмотрел на нее, как будто она только что заговорила с ним на суахили.
— Мне жаль, эмм, ты чувствуешь себя нехорошо от... шевеления каких-то маленьких букашек? — спросил он снова взволнованно.
— Я немного сконфужена, — сказала Баффи, пытаясь выглядеть так, как будто она не пришла из другого века. Она посмотрела на него и быстро отвернулась. Глядя на него, она чувствовала себя слишком неуверенно, а прямо сейчас ей требовалась вся стойкость, на которую она была способна.
Он подошел еще ближе к ее кровати, его длинные пальцы нервно теребили край твидового жилета.
—Слова не могут выразить моего сожаления о твоей ситуации, — его тон был настойчивый и искренний.
Баффи просто нечего было сказать, ее мир перевернулся. Если она вернулась в это время, какого было ее место в нем? Он, кажется, хорошо ее знал, имел с ней какого-то рода связь, но что это была за связь? Казалось, что Власть Предержащие внесли ее в его жизнь, так же, как в свое время внесли в ее жизнь.
Дон - с полным набором воспоминаний. Он не был шокирован ее появлением в своей жизни, потому что они изменили его воспоминания. Для него она уже существовала до.
—Уверен, что Скотленд-Ярд проведет тщательное расследование, чтобы поймать негодяя, — продолжил он нервно. — Это просто возмутительно, что такое нападение могло произойти в этом районе. Мы с мамой переехали из центра Лондона в Хампстед именно по этой причине.
Баффи кивнула, абсолютно не понимая, как действовать дальше. Осмелившись взглянуть на него, она затаила дыхание. Он стоял у ее кровати, склонив свою голову под тем углом, который она так хорошо знала. Там был Спайк, внутри этого Уильяма. И его глаза. За стеклянной преградой его очков она могла видеть эту искру в его глазах. Этот маленький огонек, который появлялся у него, когда он наклонялся, чтобы помочь ей подняться после падения, или когда он начинал рычать и кидался на защиту Дон. В нем было так много знакомого. И все же... в нем столько всего было чужого... То, как он говорил, временами так высокопарно и неуверенно. То, как его руки нервно теребили волосы.
Она вяло улыбнулась ему, и он сразу же отвел взгляд, на его лице отразилась неловкость.
—Я уверен, что ты чувствуешь себя совершенно измотанной. Доктор Гулл сказал, что ты непременно поправишься, но тебе нужен покой, особенно первые несколько дней.
Не зная, что сказать, она просто кивнула в ответ. Тогда он одарил ее улыбкой, которая была самой антиспайковской. Она была сдержанная, формальная и не отражалась в его глазах.
—Дженни не пострадала во время нападения, будь уверена, — он запнулся. — Она очень испугалась, подняла крик, и это привлекло внимание властей.
Итак, у кричащей баньши было имя, и оно было Дженни. Баффи кивнула. Так как она отвечала молча, он продолжил, похоже, стараясь свернуть беседу как можно быстрее.
—Дженни принесет твой завтрак утром. Я оставлю твою дверь приоткрытой на ночь. Если тебе что-нибудь понадобится, пожалуйста, зови.
Эта его формальная реакция, в сочетании с вечерними событиями, заставляли ее почувствовать себя такой же побитой внутри, как и снаружи.
—Окей, — прошептала она. Глаза Уильяма сузились, и он наклонил голову. —Прошу прошения? — спросил он.
—Я поняла, — ответила она. Он коротко кивнул и развернулся, чтобы выйти за дверь.
—О, и... — Баффи не знала, как продолжить. Должна ли она ему сказать, что для нее значит снова увидеть его? Кто она для него в этом времени и в этом месте? Как Ангел и Друзилла фигурируют в этой временной шкале? Она подняла глаза и увидела, что он стоит у двери, ожидая от нее продолжения.
—И спасибо тебе, Уильям, — сказала она с улыбкой. Не-совсем-ее-Спайк, каким он был, но он все-таки был. И это было все.
При этих словах он сразу же отвел свои глаза к стене. Даже в тусклом свете масляных ламп она могла видеть, как вспыхнул румянец на скулах, которые она так хорошо знала.
—Ну да, — промямлил он. —Это было самое наименьшее, что я мог... то есть я хочу сказать, что... — он запнулся. —Я уверяю, что ты почувствуешь лучше... себя уже завтра. Спокойной ночи, — сказал он, внезапно покинув комнату.
—Что ж, это было странно, — тихо буркнула Баффи, уставившись на бабушкино стеганое одеяло, обернутое вокруг ее ног. Прикрыв глаза и откинув голову на пуховую подушку, она начала ломать голову над этим странным новым миром. Кем был нападавший на нее и имеет ли это какое-то значение? Кем она была для Уильяма и почему он так странно себя повел, когда она назвала его по имени? Разве он не «Уильям»?
А затем, во второй раз за день, боль в ее руке и голове объединилась в ужасный хор, заставив отложить свои размышления на полку - пока.

Глава 4

—Бесси! Бесси!
Она проснулась от голоса молодой девушки, выкрикивающей имя с нарастающей громкостью.
—Бесс-си!
—Да? — произнесла Баффи неуверенно. На самом деле, желания говорить не было, но было желание сделать все, чтобы звук «Бесси» исчез.
Баффи заставила себя открыть глаза. У края кровати стояла взволнованная девушка лет шестнадцати, в одежде прислуги, ее светло-каштановые волосы были собраны в пучок. Она держала поднос с завтраком и поприветствовала Баффи сияющей улыбкой. Это была кричащая девочка из прошлого вечера: печально известная Дженни. Сейчас она не плакала и не совсем кричала.
—О, вот ты и пришла в себя! — выпалила она с энтузиазмом. —Я так волновалась! Этот ужасный человек так сильно тебя бил. Мне не стыдно признаться, что я кричала во все горло. Полиция сказала, что мой крик собрал толпу вокруг, — гордо добавила она.
— Да, полиция долго беседовала со мной. Двое из них. Беседовали. Вполне официально! Пытались поговорить с тобой вчера вечером, но мистер Пратт сказал, что тебе нужно отдохнуть и не докучать. Несмотря на это, он позволил принести завтрак! Ты только что напугала меня, Бесси. Я целую вечность выкрикивала твое имя. Я не знала, что делать, если ты не проснешься, потому что я...
—Ты звала меня по имени? — спросила Баффи недоверчиво.
Расширив глаза, Дженни остановила свой монолог.
—Да, Бесси.
О, супер! Бесси. Меня зовут, как корову. Спасибо, Власть Предержащие. И она бросила неприязненный взгляд на потолок.
—Бесси? — позвала Дженни.
—Просто, чтобы убедиться... мое имя Бесси? — повернувшись к Дженни, спросила Баффи.
Дрожащими руками девочка поставила поднос на прикроватный столик.
—Ну, я полагаю, что твое имя при крещении было Элизабет, но тебя всегда звали Бесси.
Было очевидно, что одним из качеств Дженни, помимо способности кричать, как сирена воздушной тревоги, было отсутствие смелости. Все эмоции были написаны на ее лице. Прежнее выражение волнения и беспокойства быстро сменилось на выражение, которое говорило: «Я имею дело с сумасшедшей, и, возможно, мне придется броситься к двери».
—Прости, Дженни. Нападение немного спутало мои мысли.
Баффи заметила, что у нее появился легкий английский акцент. Этого следовало ожидать, учитывая обстоятельства. Широкая улыбка осветила простые черты лица Дженни.
—О, мистер Пратт мне сказал, что ты можешь походить на сумасшедшую из-за удара по голове, — кивнула она.
—Неужели? — Баффи приподняла бровь. Даже это легкое движение вызвало волну боли в ее и без того ноющей голове.
—О, да, — Дженни с энтузиазмом кивнула еще раз. —Он сказал, что вчера вечером ты была немного не в себе, и я не должна волноваться, если ты будешь говорить ерунду.
—Говорить ерунду? — вспыхнула Баффи. — Так любезно со стороны Уильяма... Но она была прервана гавкающим смехом Дженни.
—Уильям? — спросила Дженни. На ее лице отразилось изумление, и она стала похожа на школьницу, которой только что сошло с рук подшучивание над учителем.
—Его имя Уильям, разве нет? — неуверенно спросила Баффи.
—Ну, да, но мы не зовем его так, —Дженни закатила глаза, как будто это была самая очевидная в мире вещь.
—Ага, — продолжила Баффи, не совсем понимая, но все же из-за всех сил стараясь следовать дальше. — Итак, мы его зовем..., потому что сейчас у меня есть несколько вариантов на выбор.
— Мистер Пратт или мистер Уильям. Прислуга не может обращаемся к нему по имени! — ответила Дженни.
О, так не бывает! Баффи закрыла глаза и откинулась на подушку. Под одеялом, где Дженни не могла видеть, она показала средний палец в направлении потолка и Власть Предержащих в целом.
—Может быть, ты не откажешься позавтракать? — неловко предложила Дженни.
Какое бы заклинание ни наложили на нее Власть Предержащие, это была не вина Дженни, и ей не стоило заставлять бедную девочку нервничать еще больше. Баффи открыла глаза и улыбнулась обеспокоенной Дженни.
—Мне очень жаль, Дженни. Я совсем не в себе. Я не хотела пугать тебя.
При всей наивности Дженни, она излучала доброту. Она быстро кивнула и широко улыбнулась Баффи.
—Мистер Пратт сказал, что мне, возможно, понадобится помочь тебе с завтраком. Сказал, твоя рука может создать трудности с едой. Тебе нужна помощь, Бесс?
—Это было бы замечательно, Дженни. Спасибо.
Теперь, когда она заставила себя отвлечься от боли в голове и руке, она с удивлением обнаружила, что ее желудок урчал довольно громко. Она с жадностью стала откусывать кусочки от толстого, покрытого джемом, тоста, который подала ей Дженни. Вести неловкую беседу не было для Дженни проблемой в тот момент. Счастливый подросток занялся болтовней о событиях прошлой ночи, пересыпая свой разговор множеством фраз типа «мистер Пратт сказал» и «полицейский, допрашивающий меня». Между откусываниями Баффи пыталась выяснить больше подробностей об этом странном новом мире и своем месте в нем.
—Мистер Пратт сказал, — продолжала Дженни, —ты должна быть свободна от своих обязанностей, по крайней мере, неделю. Он настоящий джентльмен, он не настаивает на твоем возвращении к работе.
—О, да, — уклончиво ответила Баффи, пережевывая яйца.
Дженни, продолжая весело болтать, пододвигала Баффи вилку с едой и подавала ей горячую чашку, что, как надеялась Баффи, было кофе, но оказалось чаем. Со всеми этими отвлекающими разговорами прошло совсем немного времени, прежде чем Баффи съела все, что было на тарелке. Дженни, схватив поднос, на котором был завтрак, и, обещая принести что-нибудь на ланч, покинула комнату.
Оставшись в комнате одна, Баффи вздохнула с облегчением. Дженни была милой, но ее бесконечная болтовня немного утомляла. Переместиться через океан и вернуться на сто с лишним лет назад во времени было очень нелегко. Не говоря уже о том, чтобы получить по голове от плохого парня девятнадцатого
века и превратиться в прислугу. Это был колоссальный эпизод «Подставы»[1]. Кто умер и сделал Эштона Кутчера одним из Власть Предержащих?
Баффи осторожно начала вставать с кровати. Она обнаружила, что постоянно укутана в одежду в этом новом мире. Она привыкла к майкам, не скрывалась под горой ткани. Баффи с бурчанием распутала ноги, подол бабушкиной ночной рубашки спал к лодыжкам. Тем не менее, это был если не самый стильный наряд, который она когда-либо носила, то удивительно удобный.
Осторожно она двинулась к окну. Теперь она могла лучше оценить размеры дома Праттов. Он показался ей довольно большим и немного напоминал ей семейный дом в фильме «Мэри Поппинс». Окно, из которого она смотрела, находилось в задней части дома. Из него открывался вид на очаровательный, обнесенный стеной, сад, который выглядел очень ухоженным. Кусты и деревья имели тот яркий оттенок зеленого, который был характерен только для ранней весны.
Плетистые розы, обвитые вокруг решеток, еще не зацвели.
Едва заметное движение привлекло ее внимание. Неподвижная фигура сидела, спрятавшись, на угловой скамейке под японским вязом. Уильям. Облаченный в коричневый твидовый костюм, с пачкой бумаг на коленях. С этого ракурса она не могла видеть его лицо, только взъерошенные каштановые кудри. Он склонил голову, увлеченный тем, что он там записывал.
Рассеянно она играла прядью своих волос, наблюдая за ним. Каким непривычным человеком он был. Такой непохожий во многих отношениях, и все же Спайк, который еще не родился в нем, проскальзывал в самые неожиданные моменты.
Он провел пальцами по волосам, явно чем-то расстроенный. Даже это поза очень сильно это выдавала. Он выглядел одновременно сдержанным и чувствительным. То, как он напряженно держал свои плечи. И прошлой ночью тоже. То, как он не мог встретиться с ней взглядом и как шел такими нерешительным шагами. Ничего от того развязного мужчины, которого она знала раньше.
Облокотившись на край окна, Баффи вздохнула. Она просила об этом. Ну, не совсем об этом. Не превращаться в Бесси - обслуживающий персонал. Но она просила предоставить шанс, дать ему то, что он заслужил. Почему Власть Предержащие, эти больные ублюдки, предоставили ей это время и место? Как можно это исправить? До того, как он переродился? Она должна была как-то помешать этому перерождению?
Чем больше она думала об этом, тем больше это приобретало смысл. Она просила дать шанс исправить ошибку, но предполагала, что это будет ее ошибка. Не вселенская ошибка. Шанс дать ему то, что он заслужил. Самое главное, чего этот мужчина не заслуживал с самого начала, это быть превращенным в вампира. Если бы она могла как-то предотвратить это, что же, мир мог бы раскрутиться разнообразными новыми путями. Фактически, если бы она предотвратила бы его перерождением, Спайк вообще никогда бы не появился. Он останется человеком, Уильямом.
Хотя это решение давало ответы на многие вопросы, оно вызывало другие.
Было понятно, что она не была Истребительницей - другая девушка исполняла эту роль в это время. Но без истребительский силы как она должна была остановить его перерождение? Как, черт возьми, она могла бы вписаться в дурацкую манеру этих людей говорить и одеваться? И как она должна была найти человека, который, как она знала, дремал в этом Уильяме? Был ли Спайк порождением тьмы, который пришел только за цену, которую запросила Дру?
Потерявшись в своих мыслях, она моргнула и посмотрела вниз на мужчину в саду, но была потрясена, обнаружив, что его голубые глаза смотрят на нее. Он все еще сидел на скамье, стопка бумаг трепетала на коленях, но его пристальный взгляд был прикован к ней. Она отступали назад от окна так быстро, что чуть не упала.
—Нашла время философствовать, почему я тут отдыхаю, — сказала она вслух, чувствуя головокружение. —Мне не нужно решать все это сегодня. Сегодня надо поправляться. Завтра я решу, что делать с этим отдыхом. О, и надо отметить для себя: задача номер один - заставить их перестать называть меня именами, связанными с домашним скотом.
_____________________________________________________________________________________
[1] Punk’d (в российском прокате «Подстава»)—американское телевизионное шоу Эштона Кутчера, представляющее собой розыгрыш звезд с помощью скрытой камеры.





Остаток дня пролетел незаметно. Как только она справилась с потрясением от того, что она теперь прислуга в доме викторианского джентльмена, ей стало намного легче приспосабливаться. Дженни принесла ей ланч, радостно щебеча о том, что происходит в доме: у миссис Пратт был сильный приступ кашля, повар подготовил баранину для ужина, ранее этим утром мистер Пратт беседовал с полицией.
Баффи съела свой суп, смесь говядины и ячменя, уже самостоятельно, хотя ее рука и дрожала. Боже, как же она скучала по исцелению Истребительницы. Голова болела меньше, но рука сильно пульсировала. В перерывах между поеданием супа, и когда ей удавалось вклиниться в безостановочный поток слов Дженни, она выяснила подробности о своем новом окружении. Как оказалось, она была так называемой «горничной», а также выполняла определенные обязанности по уходу за матерью Уильяма. Пока Баффи поправлялась, ее обязанности выполняли Дженни и экономка / кухарка, миссис МакЛафлин. Еще одним работником был парень по имени Джек, временами извозчик, а временами садовник, в которого Дженни, похоже, была по уши влюблена. Обязанности по дому казались Баффи ужасными и включали в себя много стирки белья руками и возню с каминными решетками. С другой стороны, ее обязанности сиделки казались нетрудными и в основном заключались в том, чтобы составлять компанию миссис Пратт.
Баффи была единственной работницей, которая жила с семьей Пратт. Дженни с любовью говорила о своей семье, к которой она возвращалась каждый вечер. Миссис МакЛафлин и Джек тоже жили отдельно от этого дома, и Дженни очень хотелось поделиться с Баффи своими размышлениями о таинственном и молчаливом Джеке и о том, как мог бы он жить.
Дженни не упоминала год, поэтому Баффи просто прямо спросила ее, напомнив о болезненной шишке на голове в качестве оправдания своего невежества. Дженни ответила, что это был 1880 год от Рождества Христова. Значимый год не ускользнул от внимания Баффи. 1880 год был годом смерти Уильяма как человека, что подтвердило ее подозрения относительно того, почему она оказалась здесь. Судя по погоде, была ранняя весна, но она понятия не имела, когда Уильяма обратили. Лето? Осень? Сколько времени у нее осталось?
Ближе к вечеру зашел доктор Гулл. Изначально он пришел проведать миссис Пратт, но задержался подольше, чтобы проверить, как идут дела у Баффи. Ее также навестила экономка / кухарка миссис МакЛафлин. Телосложением она напоминала танк и ясно дала понять, что «прискорбные обстоятельства», в которые попала Баффи, доставляют большие неудобства семье в целом и ей в частности. Уильям не заходил, и она не видела, чтобы он появлялся в саду за домом, хотя сделала три болезненных подхода к окну, чтобы проверить.
Дженни принесла ей ужин и тут же начала поспешно извиняться. Она не могла остаться и поговорить – у неё было много дел. Баффи обгладывала бараниноподобную субстанцию в тихой комнате, чувствуя, как ее чувство одиночества и разочарования нарастает.



Баффи проснулась и обнаружила, что ее тарелку с ужином забрали. На улице было темно, но она понятия не имела о времени. Что не убило бы этих людей, подумала Баффи, так это несколько электронных часов на стене. Она никогда не знала, который час в этом чертовом месте.
Она чувствовала себя раздраженной. И скучала. Это было не так, как «сидеть в классе, ожидая звонка». Это было гораздо глубже. Никакого телевизора. Никакой музыки. Нет ничего. Она лезла на стену от скуки.
Расстроенная, она обвела взглядом комнату в поисках чего-нибудь почитать. Ничего нет. Она не надеялась на журналы People или Cosmo, но немного литературы разнообразило бы глазурь на кексе ее дня.
Посмотрев на свою дверь, она заметила свет, проникающий сквозь щель. Там, где есть свет, есть и другой человек, предположила Баффи. Если никого нет, может, она могла бы найти что-нибудь почитать. Она поднялась с кровати и начала рыться в маленьком шкафу в поисках чего-то похожего на халат.
Было ли «подобающе», какой-там-называлась она прислуге ходить по дому? Маршрут горничной никого не волнует, решила Баффи. Ей было до ужаса скучно. Если она столкнется с кем-то, кто посчитает ее ужасно неприличной, она сможет в качестве оправдания указать на недавнюю травму головы. Кроме того, если ей придется еще дольше сидеть в этой комнате, она просто сойдет с ума. Лучше быть непристойной, чем сумасшедшей - всегда хороший девиз.
Накинув на себя халат цвета слоновой кости, Баффи повернула ручку и вышла в холл.
В холле было удивительно темно, учитывая количество света, который она видела льющимся из-под двери. Тусклый свет вспыхнул за углом, в другом конце холла, и она, естественно, последовала за ним. Дверь, из которой струился свет, была центральной из трех, расположенных вдоль коридора, который, должно быть, выводил к передней части дома. Дверь была приоткрыта, поэтому она заглянула в дверной проем. Она была удивлена, обнаружив маленькую, но уютную комнату, полностью заставленную книгами. Библиотека. Хорошо, очень маленькая библиотека, но все равно полная литературы для чтения. Как раз то, чего так жаждала Баффи. Несмотря на то, что она вошла в главную дверь, она увидела, что была еще одна, которая, предположительно, соединяла комнату со спальней в западном крыле.
Баффи не любила библиотеки, да и вообще книги, если на то пошло, но эта комната была очаровательным маленьким убежищем: ярко-синий ковер на полу, красивые сияющие медные газовые лампы, светящиеся теплом на стенах, ряды и ряды книг, заманчиво сложенные на полках вдоль стены. Посередине задней стены стоял большой письменный стол, заваленный стопками бумаг и бухгалтерских книг.
Самым интересным были два ярко-зеленых кресла, пододвинутых к краю стола. Идеальное место для скучающей Баффи, чтобы почитать журнал «People» или любой другой аналог 19 века, который можно найти в этой комнате.
Она не знала, почему эта комната была гостеприимна и освещена посреди ее скучной ночи. Она не имела ни малейшего представления о том, должна ли она быть здесь. Но... это было так. И она была тут. И пришло время не скучать для Баффи.
Счастливая, она стала просматривать названия книг на полках. Это вызвало у нее ухмылку. Если бы Джайлз мог видеть ее сейчас, такую счастливую среди рядов книг, он, скорее всего, решил бы, что она одержима, и принялся бы исследовать, какой Книжный Демон мог наложить на нее заклятие.
Как много названий. Так много имен: Шекспир, Мильтон, Локк, Дарвин. Разнообразие, по меньшей мере. Наука, поэзия, романы. Выбрав что-то почти наугад, Баффи взяла томик с названием «Валентина» Жорж Санд и свернулась калачиком в зеленом кресле со спинкой, которое выглядело так привлекательно. Это было бы чертовски невыносимо - пялиться на обои с бутонами роз еще час. Она спрятала ноги под халат и положила книгу на колени.
Книга была перегружена сложным лексиконом, разобраться в котором было непросто. Читать нелегко, но отвлекает достаточно хорошо. Так что не ее вина, что она не заметила, как кто-то вошел в комнату.
—Бесси, — его голос прозвучал в тишине, как колокол.
—Черт! — вскрикнула Баффи, роняя книгу на пол.
В ответ на это у Уильяма расширились глаза, и отвисла челюсть.
—Моя мама спит в соседней комнате, Бесси, — упрекнул он, закрывая за собой дверь.
—Что ж, кто-то должен надеть на вас ошейник с колокольчиком, — сказала Баффи. Ее голос был более взволнованный, чем она ожидала.
—Простите?
—Я просто сказала, что вы появились неожиданно для меня.
—Бесси, могу я узнать, что ты тут делаешь? То есть, я хочу спросить, ты плохо себя чувствуешь?
—Простите, Уил... эээ... мистер Пратт. Мне просто было невероятно скучно, и я увидела, что здесь горит свет. Вы знаете, я думала почитать.
—Ты читаешь? — недоверчиво спросил он.
—Ну да, я читала книгу. Пока вы не пришли сюда и не напугали меня до смерти. Уильям покачал головой.
—Умение читать - это замечательно для человека твоего уровня.
—Мистер Пратт, я уверена, что имею знания в сферах, о которых вы даже не мечтали, — о, он не пытался как-то возвыситься над ней. И почему ее рот продолжает разговаривать и говорить вещи, которые должны были только встревожить его? Потому что, даже будучи нудным чопорным мужчиной Викторианской эпохи, он умел выводить ее из себя, как никто другой. Вот почему.
—Ты говоришь самые странные вещи, Бесси. Признаюсь, после несчастного случая с тобой, многие твои высказывания вызывают у меня недоумение, — но в его голосе вместо осуждения звучала озабоченность.
Баффи просто смотрела на него, не зная, что сказать или как сформулировать хоть что-то в стиле языка, на котором он говорил.
—Я не хотел проявить неуважение к твоему характеру или положению, — продолжил Уильям, его голубые глаза сияли искренностью. —Просто за все время твоей работы у нас я и понятия не имел, что ты обладаешь способностью читать. Это замечательное мастерство для человека твоего положения.
—Это не все, что я могу делать. Если бы моя рука не была забинтована, я могла бы продемонстрировать свое умение хлопать себя по голове, одновременно поглаживая живот. Это настоящая сенсация.
Уильям непонимающе уставился на нее.
—Жорж Санд? Как ты находишь мистера Санда? — спросил он, наклоняясь, чтобы поднять книгу, которую она уронила на пол.
—О, я нашла его довольно легко. Прямо там, в огромном поэтическом разделе. В секции «С».
—Я хочу спросить, тебе нравятся работы мистера Санда?
—Ну, я не так много его читала, и язык может быть немного сложным для понимания, но да, он мне нравится. Кажется, он немного бунтарь, — Баффи сознательно пыталась использовать слова, которые не звучат, как из 21 века.
—Действительно, — усмехнулся Уильям. —Мистер Санд был псевдонимом самой скандальной женщины по имени Армандина Дюпен. Большинство женщин возражают против этих работ по моральным соображениям.
—Ну, вы, кажется, не возражаете. Это было в вашей библиотеке.
—Согласен, — сказал Уильям с улыбкой. Он передал ей книгу обратно, коронно встретившись с ее взглядом. Было так приятно видеть, что он наконец расслабился рядом с ней, что она не могла не улыбнуться ему.
—Вы очень любите поэзию, не так ли, мистер Пратт? — Баффи чувствовала себя более уверенно тут.
—О, да! — с энтузиазмом воскликнул Уильям, беря с полки тонкий красный томик. —Библиотека, признаюсь, немного переполнена поэзией. Я обожаю стихи Элизабет Браунинг. Вообще-то, она написала поэму о Жорж Санд. Вы знакомы с Браунинг?
Баффи не смогла сдержаться и громко хихикнула. Эта его версия была так далека от Спайка и так очаровательна, что Баффи ничего не могла с собой поделать.
Однако эффект, произведённый на него, оказался разрушительным. Услышав ее смех, тепло в выражении его лица мгновенно испарилось. Он вернул маску «благовоспитанного сдержанного английского джентльмена» на свое обычное место и коротко кивнул.
—О! — Баффи неловко запнулась. Она не насмехалась над ним! Так вот над чем, по его мнению, она смеялась? —Нет, я смеялась не над Элизабет Браунинг. Для начала вам нужно отдать ей должное за имя Элизабет. Честно говоря, я просто с ней не знакома. Мое образование в области поэзии несколько неравномерно. Я никогда не была самой лучшей ученицей.
Воцарилась тишина. Уильям нервно теребил книгу Браунинг.
—Я люблю поэзию, — Баффи лгала, пытаясь хоть как-то усмирить его гордость. Он нервно откашлялся.
—У тебя есть любимый поэт, Бесси?
Он посмотрел на нее взглядом, присущим его маске настоящего джентльмена. Голубые глаза смущенно смотрели из-под занавеса ресниц. Ее разум был словно чистый лист. Просто белая пустота. Поэт, Баффи. Имя поэта. Ну, кого-нибудь. Подойдет и детский поэт. Доктор Сьюз. Шел Силверстайн. Просто назови кого- нибудь. Любого.
—Курт Кобейн, — услышала она свой голос. О, блестяще. Чертовски блестяще, Баффи.
—Я не знаком с ним, — ответил Уильям.
—О, он потрясающий. Не на «ты» с красноречием, но все равно попадает в самое сердце.
Он смотрел на нее, легкая улыбка приподняла уголки его губ, когда он наблюдал за Баффи.
—Не могла бы ты оказать мне любезность продекламировать? —Продекламировать? — спросила она.
—Можешь ли ты прочитать пару строк мистера Кобейна?
Она встретилась с ним взглядом. Он не проверял ее. Он действительно немного потеплел к ней. Заставить Уильяма поговорить с ней по-настоящему было все равно, что уговорить кошку слезть с дерева. Если для того, чтобы пробиться к нему, требуются пугающие разговоры о поэзии, она была готова делать это, как прежде в колледже.
Она неровно улыбнулась ему.
—Несомненно. С удовольствием поделюсь с вами одним из его стихотворений. Позвольте мне подумать... Она пробежалась по перечню лирики «Нирваны». Smells Like Teen Spirit определенно не подходит. Так же Rape Me.
У нее не осталось выбора.

«Мне нужен понимающий друг,
Который мог бы выслушать в трудную минуту.
Я думаю, что ты подходишь на эту роль.
Я знаю, но что ты об этом думаешь?»[2]

И тут, заметив удивленное выражение лица Уильяма, Баффи сделала паузу. Он
приподнял бровь, а затем слабо улыбнулся.
—Очень эмммм, интересно. Крайне необычный языковой стиль. Он был местным поэтом?
—О, да, — пробормотала Баффи. - Он был, знаете ли, местным парнем, из района, в котором я выросла.
Уильям кивнул.
—Должен признаться, Бесси, я крайне плохо осведомлен о твоем прошлом. Ты пришла к нам три года назад, но я не имею информации о том, как ты росла. Откуда ты родом?
Он не смотрел ей в глаза, его пальцы нервно пробегали по переплету книги, которую он держал в руках. Он хотел узнать о ней, но было ли это хорошим знаком? Был это просто вопрос работодателя, интересующегося работником? Или вопрос человека, интересующегося, не безумная ли служанка у него в библиотеке посреди ночи?
Прекрасно. Великолепно. Теперь ей нужно придумать название места, которое было бы достаточно далеко от Лондона, чтобы оправдать ее странности.
—Шир[3], — сказала Баффи таким тоном, что это прозвучало почти как вопрос. Шир должен быть реальным местом, не так ли? Конечно, это было во «Властелине колец», но для Баффи это звучало довольно по-британски. Когда были придуманы хоббиты? От стресса у нее начала усиливаться и без того ощутимая головная боль.
—Шир? — это не было сомнением. Это был реальный вопрос. Баффи кивнула.
—Как Йоркшир? — предположил он.
—Вот так, именно. Этот самый шир! — воскликнула она.
—Йоркшир прекрасен, — сказал он, кивнув, прядь каштановых волос упала ему на глаза. Он рассеянно смахнул ее. —Мой дядя тоже родом с Севера. Из какого района Йоркшира родом ты?
Баффи сделала еще один отчаянный вздох. Разговор о ее жизни был чертовым минным полем, и она, кажется, наступает не на те места. Название города в Йоркшире. И снова ее разум превратился в чистый лист бумаги. Любое название, звучащее по-британски. Единственное, что она смогла вспомнить, это место рождения Шекспира Стратфорд-апон-Эйвон.
—Йоркшир-апон-Паддинг — ответила Баффи. —О, Боже, это было вслух, не так ли?
Он ответил абсолютно пустым выражением лица. А затем на несколько мгновений воцарилась неловкая тишина.
—Прости меня за любопытство, Бесс. Я не хотел быть навязчивым. Возможно, дело в недавнем нападении на тебя, а возможно, в моей манере поведения.
Йоркшир-апон-Паддинг? Выдать Курта Кобейна за поэта 19 века? Пора заканчивать это маленькое цирковое представление, пока она не втянула себя в еще более серьезные неприятности.
— Вы правы, мистер Пратт, я чувствую себя совсем не так, как обычно. Удар по голове, и вообще... Я думаю, мне лучше завалиться спать.
—Прошу прощения?
—Я хочу сказать, что я чувствую усталость и должна уйти на вечерний отдых, — перевела она.
—О да, безусловно, Бесси. Я прошу прощения, что задержал тебя, — пробормотал Уильям.
Снова он с этим своим «я недостоин». Баффи подошла к нему.
—Большое вам спасибо за интересную беседу. Вы не будете сильно возражать, если я приду в библиотеку в другой раз? Я бы хотела познакомиться с поэзией Браунинг.
Уильям моргнул.
—Элизабет Барретт Браунинг? Да, хорошо! — он выглядел очень довольным. — Да, естественно, Бесси. На самом деле, ты можешь приходить в библиотеку в любое время. Мама больше не может посещать библиотеку, и было бы обидно, если бы я был единственным, кто может ею пользоваться.
Баффи улыбнулась ему. Это произвело эффект, и у нее перехватило дыхание. Его глаза расширились, и она увидела, как легкий румянец оттеняет острый угол его скул. Затем его взгляд устремился вниз и начал изучать узор на ковре.
—Возможно, ты захочешь взять этот том с собой почитать, пока выздоравливаешь, — предложил он, протягивая ей тонкий томик поэзии, все еще изучая ворс на ковре.
Она протянула руку, чтобы взять книгу, кончики ее пальцев скользнули по точеным рукам, которые она так хорошо знала. Но впервые за все время эти руки были теплыми. Настолько живыми, что она почувствовала электрический разряд при соприкосновении. Чувствовал ли он это тоже?
Уильям внезапно отступил назад, разрывая контакт. Его эмоции во время их короткого физического контакта были нечитаемы, так как его голова все еще была опущена и глаза по-прежнему смотрели в пол.
—Тогда я должен пожелать тебе доброй ночи, Бесси, и прими, пожалуйста, мои пожелания по поводу твоего скорейшего выздоровления, — сказал он.
—И вам доброй ночи, мистер Пратт, — сказала Баффи таким викторианским тоном, что мысленно похлопала себя по спине. И сжимая маленький томик стихов, она пошла обратно через холл по направлению к своей спальне. Каким бы запутанным и бессвязным ни был их разговор, она впервые увидела мужчину, скрывающегося за фасадом правильного англичанина. Впервые за много лет ей было легко на душе. Проведя рукой по деревянной панели, она продолжила путь в свою комнату, где собиралась увидеть очень сладкие сны. Такие, которые были свободны от Мстительного Подсознания.

______________________________________________________________________________________

[2] About a Girl - Nirvana
[3] Шир - вымышленная Джоном Рональдом Руэл Толкином страна, описанная в трилогии романов «Властелин колец».





Баффи прислонилась к стенке, держась за живот, пока ее тело сотрясалось от смеха.
—Скажи мне еще раз, почему на рояле юбка, — спросила она, хихикая.
—Так положено, — Дженни объясняла на удивление громко, тщательно выговаривая каждое слово, как будто Баффи не понимала по-английски. —Чтобы
прикрыть... конечности... инструмента[4].
—О нет! — сказала Баффи, не сдержавшись от нового приступа смеха. — Ты не
можешь даже сказать «ножки»?
—Это вульгарно - так их называть, Бесси. Мы должны использовать такие слова, как «конечности», если мы вообще должны ссылаться на них, — ответила Дженни, почти закричав.
Баффи покачала головой, с усмешкой посмотрев на рояль, с которого они с Дженни вытирали пыль.
—Ты, наглая шлюшка! — сказала Баффи, обращаясь к правильно «одетому» пианино. —Выставляешь свои конечности из красного дерева перед всеми этими столами и стульями в комнате.
Она подняла голову и увидела, что Дженни смотрим на нее весьма озабоченно, поэтому постаралась успокоить ее ободряющей улыбкой.
Это был ее первые день после возвращения, хотя она выполняла лишь некоторые свои обязанности. Она провела неделю в постели и уже почти вся издергалась, пытаясь найти то, что развеет скуку. Уильям заходил раз в день, сразу после ужина. Он оставался не более чем на несколько минут. Этих минут было достаточно, чтобы поинтересоваться ее здоровьем и сказать что-то неопределенное о книге, которую Баффи читала в тот момент.
На данный момент ее смена нагрузки, казалось была именно тем, что доктор прописал. Ей по-прежнему нужно было носить перевязь на левой руке, и она могла помогать только в легких домашних делах, но любая работа вызывала блаженное успокоение. Баффи не так остро ощущала боль в руке и голове, когда была занята. Единственной ложкой дегтя в бочке меда было то, что ее постоянно звали «Бесси». Ладно, это и ещё тот факт, что Дженни сейчас общалась с ней с помощью крика по какой-то неизвестной причине.
—Дженни, я надеюсь, что могу попросить тебя о маленькой услуге, — начала Баффи.
—Да? — выкрикнула Дженни.
—Мне интересно, можешь ли ты перестать называть меня Бесси, — сказала она неловко.
—Но Бесси - это твое имя!
—Бесси - это все-таки прозвище, не так ли? Это сокращение от Элизабет. Меня интересует, не могла бы ты, пожалуйста, называть меня Элизабет, как считаешь?
—Я буду обращаться к тебе Элизабет, если хочешь, Бесси, — прокричала Дженни. —Но это кажется немного нелепым. Странным. После того типа с ножом ты полна странностей. И ты говоришь так непонятно.
—И я слышу тебя прекрасно! — услужливо намекнула Баффи.
—Прекрасно, это начало, — завопила Дженни, нисколько не уловив намека. — Мистер Пратт говорит, что ты станешь прежней со временем.
И она загадочно указала на дедушкины часы в углу комнаты.
Дженни, казалось, пребывала в заблуждении, что Баффи не только почти глухая, но и нуждается в наглядных пособиях при общении. Возможно, пришло время вернуться к своим обязанностям сиделки у миссис Пратт.
Вчера вечером, когда Уильям заглянул к ней в комнату на несколько минут, он спросил, сможет ли Баффи почитать его матери во второй половине дня, и это, похоже, было идеальное время для этой обязанности.
—Дженни, я собираюсь подняться и почитать миссис Пратт немного. Ты справишься без меня, если я тебя оставлю?
—О да, Бесс... Элизабет, — весело выкрикнула Дженни. —С этой комнатой я быстро закончу. И она снова указала на часы в углу - невообразимо бессмысленное действие.



Баффи еще предстояло познакомиться с Анной Пратт. Она узнала во время визитов Дженни к ней, что миссис Пратт была очень больна туберкулезом. В «хорошие дни» она могла гулять и даже отваживалась наносить визиты своим друзьям. У Анны Пратт уже много месяцев не было «хорошего дня».
По словам Дженни, Уильям был абсолютно предан своей матери. Каждый вечер он проводил в ее комнате, читал ей или просто составлял компанию, пока она дремала.
Спальня Анны Пратт располагалась в конце холла на втором этаже. Ее комната находилась в восточной части холла, а комната Уильяма - в западной - с маленькой библиотекой, расположенной между ними.
Не зная, как поступить, Баффи тихо постучала в дверь. —Входите, — услышала она слабый голос из-за закрытой двери.
Она вошла в комнату и увидела маленькую женщину, лежащую на кровати, расположенной в центре комнаты. Баффи была готова увидеть больного человека. Она и раньше находилась рядом с больными людьми, но это было нечто другое. Миссис Пратт была не столь больна, сколько истощена. Слабая тень женщины, которой она, должно быть, была в расцвете сил, такая бледная на фоне простыней. Кровать, казалось, поглотила ее. Она поприветствовала Баффи призрачной улыбкой.
Как должно быть больно Уильяму видеть, как кто-то, кого он любит, так чахнет.
—Уильям сказал мне, что ты была сильно напугана, — сказала миссис Пратт тихим голосом.
—Да, —ответила Баффи. —Но сейчас я чувствую себя намного лучше, спасибо. Миссис Пратт неопределенно кивнула.
—Хорошо, что ты можешь вернуться к своим обязанностям. Он не мог посещать свой Джентльменский клуб во второй половине дня. Но он такой хороший мальчик. Он абсолютно не жаловался.
—Мистер Пратт предложил, чтобы я почитала вам сегодня во второй половине дня, — сказала Баффи.
—Он сообщил мне, что ты сказала, что умеешь читать. Поразительно. Несомненно, Бесс. Чтение было бы приятным развлечением.
Баффи увидела книгу на прикроватной тумбе, в которой находилась закладка.
—Мне продолжить читать «Гордость и предубеждение», миссис Пратт?
Рот пожилой женщины сложился в удивленное «о».
—Ты только что прочитала название книги, моя дорогая. Ты, безусловно, умеешь читать.
Баффи не смогла сдержать улыбку.
—И я могу ходить и жевать жвачку одновременно, — пробормотала она. Люди в этом времени имели привычку недооценивать ее на самом фундаментальном уровне. Это немного раздражало.
Баффи открыла потрепанную книгу, взяла закладку, которая была на шестой главе, и начала читать.



Был уже поздний вечер, когда миссис Пратт подала сигнал, что Баффи может остановиться. У пожилой женщины, похоже, было очень мало общения, и после недавнего времени, когда Баффи была прикована к постели, она могла посочувствовать тому, как, наверное, тяжело приходится матери Уильяма.
Она как раз помогла миссис Пратт выпить стакан воды, когда услышала шаги в холле. Раздались два быстрых стука, и в комнату вошел Уильям. Он широко улыбнулся, увидев свою мать. Преображение его лица было поразительным. Он выглядел таким нежным, таким открытым, когда на нем была эта милая улыбка. Он быстро пошел в сторону своей матери и кивнул Баффи в знак признательности.
—Ты хорошо провела день? — спросил он у своей матери.
—О да, — ответила миссис Пратт, глядя на Баффи. —Ты был совершенно прав, Уильям. Наша Бесси очень хорошо умеет читать.
Уильям наклонился и нежно поцеловал свою мать в лоб. Затем он протянул свою руку, погладив ее по волосам. Баффи увидела свежий синяк на его руке, которого, она готова была поклясться, не было, когда он прощался с домочадцами ранее этим днем. Как мягкий Уильям умудрился получить такой большой синяк?
Он улыбнулся своей матери.
—Я смотрю, ты перечитываешь про мистера Дарси и мисс Беннетт, — он прикоснулся к обложке книги.
—О да. Бесси дочитала до четырнадцатой главы. У нее прекрасный голос для чтения. У нее даже появляется определенная интонация, когда она читает мистера Дарси. Это правда поразительно.
Улыбка Уильяма стала шире, когда он посмотрел на Баффи.
—Мама, я вижу, ты очень устала, и уже прошло то время, когда ты обычно отдыхаешь. Мы оставим тебя. Я очень рад, что у тебя был приятный день.
Баффи повернулась, чтобы уйти, и обнаружила, Уильяма подошедшего к ней, он взял ее под руку и проводил из комнаты. Он тихо закрыл за собой дверь, и она уже направилась в глубину холла, когда ее остановил его голос.
—Спасибо.
Она медленно развернулась и увидела, что он стоит там, держась за ручку двери, смотрит на нее с улыбкой, которая также отразилась в его глазах. Было трудно подобрать слова, поэтому она прекратила попытки и просто встретила его улыбку своей.
—Это моя работа, мистер Пратт, — сказала она. —Тем более, она прекрасная пациентка.
—Возможно, это твоя работа, но я считаю, что ты сегодня сделала большее, чем просто свою работу, Бесси. Я не видел ее такой счастливой уже больше месяца. Прими мою самую искреннюю благодарность.
Баффи смогла только широко улыбнуться в ответ. Затем он опустил глаза на ковер и его улыбка быстро померкла. Баффи вздохнула, немного громче, чем намеревалась. Почему он стал прятаться, стоило ей только взглянуть на него?
Она смотрела, как он тихо уходит в свою комнату. От нечего делать она направилась к себе. Ее рука болела последний час, а страстное желание оказаться в постели длилось еще дольше.

______________________________________________________________________________________

[4] Примечание автора : «На самом деле, прикрытие ножек пианино в Викторианскую эпоху, по мнению большинства историков, может быть преувеличением. Здесь я придерживаюсь мнения меньшинства, поскольку это «Баффиверс», а не учебник истории. Однако 9 из 10 историков согласны с тем, что викторины считали вульгарным называть то, на чем мы ходим «ногами».»





Следующие несколько недель прошли примерно так же. Баффи проводила утро, занимаясь легкой уборкой с Дженни, а вторую половину дня - за чтением с миссис Пратт.
Она умудрилась провести немало времени в библиотеке, даже не пытаясь обмануть себя, что надеется застать Уильяма там. Застать его или хотя бы увидеть мельком - но этого не случалось. Он проводил утро в библиотеке за своим письменным столом, занимаясь делами. Днем он был в своем клубе, а вечера проводил с матерью. Очень дисциплинированный мужчина, этот Уильям.
Если она собиралась каким-то образом изменять его будущее, то не могла понять, как ей это сделать, ведь они редко виделись. Ее общение с другими людьми сводилось в основном к Дженни-Кричащей-Горничной и пожилой миссис Пратт. Не было ни единой души, с кем бы она могла поговорить, кому бы могла довериться. До нее начало доходить, что она одинока. Нет Скуби. Нет Дон. Нет Спайка. Даже когда остальные бросили ее, Спайк всегда поддерживал, глядя на нее с чувством, граничащим с поклонением. Сейчас она была одна.
В этот субботний вечер одиночество было особенно тягостным. Персонал разошелся по своим домам на ночь, а Баффи и миссис Пратт остались в доме, предоставленные сами себе.
После утомительного дня, проведенного за выбиванием драпировок большим деревянным выбивающим приспособлением, Баффи поднялась наверх и обнаружила записку на бумаге цвета слоновой кости, приколотую к двери ее спальни.

Бесси,
Я не смогу посетить маму сегодня вечером из-за мероприятия в моем клубе. Я буду тебе очень признателен, если ты присмотришь за ней сегодня до моего возвращения.
С благодарностью, Ваш Уильям Пратт.

Поэтому она провела вечер в библиотеке, ища любое развлечение, которое помогло бы ей отвлечься от мыслей о своей изоляции и о том, что она ничего не добилась в своей миссии - дать Спайку то, чего он заслуживает. Хорошее интеллектуальное чтение может отвлечет ее от проблем.
Пройдя вдоль ряда книг, она наткнулась на «Физиологию человека» Джона Стюарта Милля. Вот это звучало многообещающе. Во всяком случае, отдых от поэзии.
Она устроилась в уютном кресле со спинкой, укутала ноги одеялом и, открыв тяжелый том, начала читать.
В какой-то момент Баффи отметила, что часы в углу пробили 11 часов. Где-то на задворках своего подсознания она услышала приближающиеся шаги в холле и щелчок двери библиотеки. Хотя она смутно осознавала все это, ее лобные доли были настолько поглощены тем, что она читала, что девушка не обратила на это никакого внимания.
—Элизабет? — голос Уильяма разбил ее концентрацию, будто кирпич бросили в стекло.
—Уилл... Мистер Пратт! — сказала она, вздрогнув.
Он шагнул в комнату, но при тусклом свете настольной газовой лампы, его лицо оставалось в тени. Однако даже при слабом освещении Баффи видела, что он выглядит более помятым, чем обычно.
—Прости мое вторжение. Я не собирался пугать тебя. Все в порядке? А мама...?
—О, ваша мама в полном порядке. Я просто пыталась найти что-нибудь интеллектуальное для чтения. Боже, я выбрала неподходящую книгу.
—Да? — спросил Уильям.
—Вы читали эту вещь? — спросила она, поднимая тяжелый фолиант в воздух.
—Это Милль? Ах, да. Это было частью моей курсовой работы в Кембридже. Очень интересную книгу ты избрала для чтения.
—Ну, пока я читаю это. Хотя сдерживаю желание вырвать страницы и сжечь их, — сказала она, жестом указывая на камин в восточной стене.
Уильям усмехнулся тем низким баритоном, по которому она так скучала. Не совсем та реакция, которую она ожидала от этого степенного человека.
—Ты не согласна с мистером Миллем? Пожалуйста, просвети меня.
—Хорошо, как насчет этого для начала, — сказала Баффи, открывая страницу, на которой была заложена закладка.
«Женщина значительно уступает мужчине в способности рассуждать, объеме сфер деятельности, оригинальности и масштабности вычислений, а также в физической силе. Женщины обладают малым диапазоном интеллекта и меньшим постоянством цвета лица, меньшими последовательностью, смелостью, импульсивностью, твердостью характера, за исключением тех случаем, когда находятся в состоянии аффекта. Она более склонная верить во все вещи, в сравнении со всеми людьми, перенимать мнения и привычки других, не имеет оригинальности, но следует за мужчинами и подражает им»[5].
Баффи приподняла бровь и выжидающе посмотрела на него.
—Ах, счастливая женщина эта миссис Милль, — сказал он со смехом.
—Так вы не согласны с этим?
—Так и есть. Я современный англичанин, — с нотками гордости в голосе.
—Действительно. Боже, храни короля, — ответила она, уверенная в том, что ее речь соответствует 19 веку.
—Королеву, — мягко поправил Уильям.
—Ой, правильно. Королеву! Мне трудно вспомнить, кто сейчас на троне. —Королева Виктория находится на троне уже сорок лет.
—Сорок? Значит, нет четырехлетнего правления[6], так? Она, должно быть, старше, чем земля.
Теперь Уильям сделал шаг к свету и она смогла разглядеть его лицо. У него был большой красный порез на подбородке. Это был свежий порез - больше не кровоточащий, но явно появившийся не более нескольких часов назад.
—Уильям - ваше лицо! Что произошло?
—Ах, Элизабет, я довольно эффектно упал на улице, как ни прискорбно это признавать, — неубедительно солгал он. Затем он перевёл взгляд в потолок, явно испытывая дискомфорт от этой темы.
—Вы продолжаете называть меня Элизабет, — с удивлением поняла Баффи. —Ведь именно так ты предпочитаешь, чтобы тебя называли, не так ли? —Да, но, э-э, хорошо, как вы узнали?
—Дженни проинформировала меня. Она очень переживает за тебя. Она продолжает беспокоиться, как и я. Ты должна признать, что твое поведением было несколько необычным после того досадного происшествия.
Баффи смущенно кивнула.
—Но если ты предпочитаешь имя Элизабет, — продолжил он, —я, несомненно, могу перестать обращаться к тебе «Бесси». Если говорить совершенно откровенно, то «Элизабет» тебе очень идет.
Он склонил голову набок и одарил ее кривой ухмылкой.
Она улыбнулась в ответ, с облегчением увидев, как возвращается тот мужчина, которого он скрывает большую часть времени. При взгляде на него, стоявшего в тусклом свете, склонившего голову набок с нагловатой ухмылкой, выглядевшего так похожим на Спайка, у нее перехватило дыхание.
В тот момент, когда Баффи сидела, рассматривая его при мерцающем газовом освещении, она заметила его руки. Его кровоточащие руки.
—Уильям, ваши руки! — воскликнула она, не сдержавшись.
—О, — вздрогнув ответил он. — Боюсь, ты меня совсем отвлекла.
—Я тоже так считаю, учитывая ваши окровавленные руки.
Он ничего не сказал, но повернулся, словно собираясь выйти из комнаты.
—Позвольте мне, — промолвила Баффи. — Я знаю, где хранятся бинты, и это будет слишком сложно для вас - наложить повязку себе. Я вернусь в мгновение ока.
Не задавая вопросов о его травмах или о том, как он их получил, она поспешила в кладовую, чтобы взять бинты. Мазь и хлопковые бинты было легко найти, но Баффи не смогла найти крем с антибиотиком. У нее закралось подозрение, что она попала в то время, когда их еще не было.
Вернувшись в библиотеку, девушка обнаружила Уильяма сидящим в зеленом кресле, в котором она сидела ранее, и потягивающим из бокала жидкость янтарного цвета.
—Позволите мне посмотреть? — спросила Баффи, опускаясь перед ним на колени.
Он поставил бокал и протянул к ней руки ладонями вниз. Поскольку Баффи была знакома с различными ранами, она узнала эти мгновенно. Он был в драке, и продолжительной, основываясь на внешнем виде его разодранных костяшек.
—Эти травмы также получены в результате вашего падения? — скептически поинтересовалась Баффи.
Он кивнул, но не встретился с ней взглядом. Такой плохой лжец.
—Это виски? — она жестом указала на стакан.
Он ничего не сказал, но еще раз кивнул.
—Я просто собираюсь нанести немного его, чтобы продезинфицировать.
Она смочила часть марли в виски и начала легонько прикасаться ей к его костяшкам. Он даже не поморщился, несмотря на то, что наверняка жгло. Хотя внешне он казался этаким слабаком, в нем было больше силы, нежели казалось на первый взгляд. Единственным признаками, свидетельствующими о боли, которую он испытывал, были плотно сжатые челюсти и подрагивание мышцы на щеке.
Баффи начала перевязывать рану, обматывая полоски ткани вокруг его левой руки и надежно закрепляя концы, пока Уильям делал большие глотки виски из стакана, находящегося в свободной руке.
—Уилл... Мистер Пратт... — начала она, но он прервал ее смехом.
—Ты обращаешься ко мне «Уильям» гораздо чаще, чем «мистер Пратт». Я стал привыкать к твоим новым манерам, — сказал он, его тон был вполне дружелюбным.
—Это не в первый раз, когда вы возвращаетесь домой в таком виде. Я замечала синяки и раньше. Во вторник вы хромали. Что происходит? Кто делает это с вами? — она начала бинтовать костяшки пальцев его второй руки.
—Ты удивительно наблюдательна, — он сделал очередной медленный глоток виски.
—Итак, почему, Уильям? Вы можете мне рассказать?
—Может ли это остаться тайной? — спросил он, приподняв бровь. —У тебя есть свой собственный секрет, не так ли, Элизабет?
Баффи почувствовала, как ее сердце слегка дрогнуло при этих словах. Эта тема разговора могла развиваться во всевозможных пугающих направлениях. Она попыталась встать, но была остановлена его рукой на своем плече. Такой теплой, такой живой. Она посмотрела на него.
—Нет, пожалуйста, не уходи. Я... я открою тебе свой секрет, Элизабет. Это было бы облегчением, если бы кто-то знал, по правде говоря.
Она выжидающе посмотрела на него.
—Вот уже несколько недель я пробую себя в роли кулачного бойца.
—Кулачного кого? — спросила Баффи.
—Кулачного бойца. Я так много провожу времени в Клубе из-за тренировок, хотя
знаю, что многие считают "голые кулаки"[7] вульгарным и низменным занятием, — он замолчал.
—Я не имею ни малейшего понятия, что такое голые кулаки, но будучи воспитанной в такой замкнутой среде, я бы не стала винить вас за то, что вы обратились к каким-то извращениям.
—Ах, я не совсем уверен, что ты поняла, Элизабет. Я участвую в кулачных боях. Как это объяснить? Хммм? — и поморщившись, он поднял свои избитые руки вверх, в позицию боксера.
—О, бокс! —сказала Баффи, со смехом облегчения. Это то, чем вы занимаетесь в вашем клубе?
Он подтвердил это улыбкой и кивком.
—Но почему ваши руки такие изодранные? Вам нужны новые перчатки? Он засмеялся.
—Это делают голыми руками, Элизабет. Джентльмены не используют перчатки в этом виде спорта. После того, как этот негодяй напал на тебя, да еще так близко от нашего дома, я почувствовал настоятельную необходимость лучше подготовиться, чтобы защитить тебя. Вернее, тебя и маму, — он запнулся. — Иными словами, я почувствовал угрызения совести по поводу твоего несчастного случая, и решил, что мне следует, ну...
—Я думаю, вы были бы отличным боксером, — перебила она, широко улыбаясь. Она по опыту знала, каким бойцом он способен быть. Баффи закрепила бинт на его правой руке аккуратным узлом.
Выражение на его лице было абсолютно счастливым. —Ты думаешь?
—Да. Вы имеете подходящее телосложение для этого. Я могу предположить, что вы очень быстры в передвижении.
—Ах, но еще быстрее падаю на землю, признаюсь. Если быть с тобой предельно откровенным, я был намерен отказаться от этой идеи. Сегодня был мой первый официальный бой, и я не слишком преуспел.
—Чего и следовало ожидать в первом бою, вы так не думаете? — спросила Баффи.
Если Уильям займётся боксом и действительно будет хорош в нем, это может вызвать очень большие изменения. Вскоре в его будущем ему предстояло столкнуться с Дру; возможно, также с Ангелом и Дарлой. Любое боевое преимущество, которое он мог получить, было бы еще одним шагом к тому, чтобы предотвратить его обращение.
Уильям сделала еще один большой глоток виски и встретился с Баффи взглядом.
—Я действительно думаю, что вы должны продолжить это, Уильям. Я хочу сказать, вам ведь нравится это делать, не так ли?
—Признаюсь, я нахожу физические нагрузки невероятно привлекательными. Хотя мама была бы оскорблена низменностью кулачных боев.
—Тогда я не стала бы утруждать себя тем, чтобы рассказывать ей об этом.
Она одарила его заговорщицкой ухмылкой.
—Очень хорошо, Элизабет. Я буду продолжать по твоему настоянию.
Он поднял свой бокал в знак тоста. Даже в тусклом газовом свете она смогла увидеть, как его острые скулы окрасились румянцем.
—Ваш подбородок? — спросила Баффи. После этих слов, Уильям откинулся в кресле, пока Баффи начала смазывать там порез. Рана оказалась глубже, чем показалось вначале. Он оставался неподвижным, глаза закрыты, губы слегка раздвинуты, пока она обрабатывала ссадину, которая находилась под его нижней губой. Легкое прикосновение его дыхания, теплого человеческого дыхания, ощущалось на тыльной стороне ее руки.
Она не была так близка с ним восемь лет. Было практически невозможно не медлить.
—И теперь, когда я рассказал тебе свой секрет, возможно, пришло время, чтобы ты рассказала мне свой, — он взглянул на нее сквозь опущенные ресницы.
Она прекратила свои манипуляции и села обратно.
—Я действительно не понимаю, о чем вы говорите, мистер Пратт.
—Я больше не Уильям? — спросил он, присаживаясь, его тон оставался непринужденным.
—Очень хорошо, тогда я буду мистер Пратт. Но запомни, Элизабет, что я Уильям Пратт, а не Джон Стюарт Милль, — он жестом указал на забытую книгу, пропитаную сексизмом, лежащую на полу...
Он продолжил.
—В отличие от мистера Милля, я убежден, что ты обладаешь огромным мужеством, умом и силой характера. Я также считаю, что ты хранишь в себе очень большой секрет. Твоя манера говорить. Незнание, кто находится на троне. Стиль мелодий, которые ты напеваешь, когда считаешь, что находишься одна.
Баффи просто смотрела на него. Если она признается в том, кто она на самом деле, это разрушит смысл ее пребывания здесь? Если она будет отрицать это, сможет ли он когда-нибудь по-настоящему доверять ей?
—Я не знаю, что сказать, — ответила она.
—Правду? — предложил он.
Она сделала глубокий вдох.
—Правда в том, что я не отсюда. Не из Лондона. Не из Йоркшира. Не из Англии. Я из места, которое вы представить себе не можете.
—Возможно, я могу попробовать? — мягко предложил он.
Она подняла на него взгляд. Такие голубые глаза в газовом освещении, с выражением нежной заботы на лице. Ей было больно видеть его таким. Она могла лишь отвести взгляд. И тогда его перевязанная рука взяла ее за подбородок. Осторожно он повернул ее голову, чтобы она посмотрела ему в глаза.
—Ты можешь доверять мне, Элизабет, — сказал он. Тут не было мольбы или аргумента. Тут не было воззвание к авторитету. Тут был просто мужчина, просивший ее о честности.
Она чувствовала, как слезы наполняют ее глаза, при взгляде на него, образ становился расплывчатым. Она хотела рассказать ему почти с физической болью, но знала, что это прозвучит так неправдоподобно для его викторианского разума.
Затем лицо Уильяма изменилось. Выражение его стало печальным и сожалеющим.
—Прости меня, Элизабет. Я не собирался причинить тебе беспокойство этим вопросом.
Он опустил руку, которой нежно придерживал ее подбородок.
—Я благодарю тебя за отличный сестринский уход. И я благодарю тебя за разумный совет относительно моих усилий в качестве кулачного бойца, — сказал он с самоуничижительный ухмылкой. Он тут же встал, слегка пошатываясь.
Баффи неловко вскочила на ноги и стремительно направилась к двери. Его рука подхватила ее за локоть, чтобы поддержать и направить к выходу, как и подобает джентльмену. Она попыталась поднять на него глаза, чтобы оценить его настроение, но спутанные каштановые локоны упали ему на глаза, закрывая обзор.
—Я должен пожелать тебе спокойной ночи, — прогремел его голос. —И... Элизабет? Я верю, однажды ты расскажешь мне. Я питаю самую искреннюю надежду.
Он посмотрел на нее, его глаза были огромные и голубые в тусклом свете, его губы слегка раздвинуты, как будто он собирается еще что-то сказать. Склонившись вперед, он слегка приподнял свои брови. Поощряя ее все рассказать. Он выжидал. Она не могла.
—Спасибо, Уильям, — ответила она. —Это и моя надежда тоже. Сладких снов вам.
И она вышла в холл, слегка ошеломленная. Она чувствовала его взгляд, пока шла по холлу и пока не исчезла из его поля зрения.

______________________________________________________________________________________

[5] От переводчика: текст из трактата 19 века. Фраза «в сравнении со всеми людьми» под «людьми» подразумевает «мужчинами». В наше время равноправия странно, но как говорится «из песни слов не выкинешь».
[6] От переводчика: Тут имеется в виду переизбрание Президента в Америке каждые 4 года.
[7] От переводчика: До 1895 года в Англии боксировали без перчаток.





Полдень пятницы был для Баффи самым любимым временем недели. Дженни и миссис МакЛафлин могли пробыть на рынке несколько часов. Миссис Пратт дремала, а Уильям, как обычно, был в своем клубе.
Наконец-то у нее появилось время побыть одной, и она использовала его с максимальной пользой. Ей по-прежнему приходилось работать, но возможность побыть самой собой была таким удовольствием. Рядом с Дженни, даже рядом с Уильямом, она ощущала медленное и постоянное давление того, что она не на своем месте и не в своем времени. Постоянно осознавала, что говорит и делает что-то неподобающее.
Но не сейчас. Сейчас дом был практически в ее полном распоряжении, и она ощущала головокружение от чувства свободы, вытирая пыль в гостиной на первом этаже.
Уильям выполнял свое обещание продолжать заниматься боксом, и она не могла не испытывать гордость за него и за свою роль в этом его решении. Он все дольше и дольше задерживался в клубе и возвращался домой в настроении, граничащем с уверенностью.
Да, Бафстер отлично поработала над самооценкой Уильяма. Со временем он будет готов сразиться с Дру и другими чудовищами. Надирать задницы и бить морды в традиционном для 19 века стиле.
Улыбнувшись про себя, она повернулась, чтобы вытереть пыль с приставного столика. Что ей сейчас действительно не помешало бы, так это музыка. К сожалению, она жила во времена, которые были в световых годах от айподов. Возможно, в световых годах от световых лет тоже. Неважно. Никакой рок- музыки в эту эпоху репрессий. Она создаст свою.

«Двадцать, двадцать, двадцать четыре часа подряд
Я хочу быть спокойным.
Нечего делать и некуда идти,
Я хочу быть спокойным.. »

Покрутившись вокруг приставного столика, она протанцевала мимо угловой полки, схватив подсвечник, который откровенно на это напрашивался. Держа его, как микрофон, она запрокинула голову; ее волосы вырвались из тугого пучка и эффектно разлетелись в стиле рок-звезды.

«Просто положи меня в кресло-каталку,
Отвези меня на шоу,
Скорей-скорей-скорей, пока я совсем не чокнулся,
Я не могу контролировать свои пальцы на руках,
Не могу контролировать и на ногах.
О, нет, нет, нет, нет»

—А-кхм, — раздалось у нее за спиной от входной двери.
О, нет-нет-нет-нет. Баффи зажмурила глаза, замерев на месте. Медленно она опустила микрофон-подсвечник вниз.
—Пожалуйста, Элизабет, я не намерен вмешиваться в твой, хм, уникальный способ уборки. Несомненно, эта одна из привычек, которую ты приобрела в... Йоркшире? — голос Уильяма срывался от смеха.
Она обернулась и увидела, что он стоит, прислонившись к дверному косяку, руки небрежно скрещены, на губах играла задорная ухмылка.
—Я могу объяснить? — отреагировала Баффи.
—Да, ты можешь объяснить, Элизабет. Вопрос в том, сделаешь ли ты это?
—Мне нужно идти, — выпалила она. —Вашей маме надо сменить постельное белье.
Она двинулась к выходу из комнаты, что, к сожалению, означало необходимость пройти мимо него. Он даже не соизволил отойти в сторону. Милый чопорный Уильям показал себя с новой, довольно провокационной стороны. Это было даже слегка обескураживающим.
Когда она проходила мимо, он наклонился к ней, его губы оказались в нескольких дюймах от нее, его голос защекотал ее ухо, и он произнес низким голосом:
—Однажды ты мне расскажешь.
Следующий час Баффи провела, сортируя белье на втором этаже и ворча, что люди должны находится там, где говорят, что будут, а не подкрадываться к ней неожиданно и говорить что-то низким сексуальным голосом, и в целом не быть занозой в заднице.



Миссис МакЛафлин и Дженни вернулись с рынка к трем часам, и она провела остаток дня, помогая им складывать покупки в кладовую.
Дженни в своей кричащей манере сообщила Баффии, что ужин в этот вечер должен быть ранним, поэтому миссис МакЛафлин находится в таком плохом настроении. Уильям должен был присутствовать на балу в доме Андервудов, что, очевидно, было важным событием в обществе. Дженни сообщила Баффи и всем, кто находился на расстоянии распространения ее крика, что миссис Пратт даже использовала свои связи, чтобы выбить приглашение для Уильяма на это мероприятие. Женщина решила, что ее сын должен «положить глаз» на Сесили Андервуд, что бы это, черт возьми, ни значило.
Это не угрожает ей, напомнила себе Баффи, с удовлетворенным стуком опуская мешок с мукой.
Раздались приказы, некоторые даже исходили от миссис МакЛафлин, и ужин был готов к подаче в 6 часов, за целых два часа раньше обычного времени. Поскольку у миссис Пратт был хороший день, она собралась отужинать в столовой с Уильямом - для разнообразия.
Баффи помогала миссис Пратт занять свое место, когда почувствовала присутствие Уильяма, вошедшего в комнату за ее спиной. Повернувшись, чтобы поприветствовать его, она обнаружила, что не может подобрать слов. Это не был Уильям в твидовом переплете, к которому она привыкла. Это был поразительный образ - он был одет в черную официальную одежду, дополненную накрахмаленной белой сорочкой. Это преобразило его, должна была признать она. Его спайковская сущность, казалось, вырывается на поверхность.
Он вежливо кивнул и занял место рядом с матерью. Новое поддразнивающее отношение к ней, наблюдавшееся ранее днем, полностью испарилось. Несмотря на то, что, одетый в черное, он физически напоминал Спайка, по поведению он был похож на прежнего Уильяма. Настоящий джентльмен. Покорный маменькин сынок.
Обязанности Баффи по обслуживанию не требовали от нее долгого пребывания в столовой, но, находясь там, она заметила, что Уильям мало ел, нервно складывал свою салфетку и рассеянно перебирал столовое серебро.
Анна Пратт, напротив, была относительно полна энергии. Не обращая внимания на дискомфорт Уильяма, она провела весь ужин, перечисляя «кто есть кто» на «вечеринке» Андервудов, напоминая Уильяму, с кем следует поговорить и какие слова лести лучше всего использовать в отношении того или иного человека. Она даже провела с ним инструктаж по правильному столовому этикету. Нервы.
—Милая старушка, но она обращается с ним так, как будто ему 10 лет, — пробормотала себе под нос Баффи, когда Дженни передала ей две тарелки с неприятной на вид штукой под названием рисовый пудинг. Вернувшись в столовую, она с удивлением обнаружила, что стул Уильяма пуст.
—Мой сын не нуждается сейчас в десерте, — произнесла миссис Пратт. — Пожалуйста, оставь это для него в кладовой, Бесс. Он презирает рисовый пудинг, но я настаиваю, чтобы он его съел. Это так полезно для цвета лица.
Баффи знала свою предполагаемую роль в этом «разговоре». Слуги не должны были отвечать, только кивать. Она ничего не сказала. Кивнула. Прикусила язык, когда пожилая женщина продолжила.
—Он не уедет к Андервудам до восьми часов, но ему пришлось удалиться в свою комнату, дорогой мальчик. У него слишком нервный желудок для таких светских мероприятий. Я обожаю его, но мне страшно подумать, как он справился бы сам. Если бы не мое руководство, я задумалась бы, найдет ли он когда-нибудь подходящую пару. Он может быть несколько безнадежен в социальных вопросах.
Баффи сделала реверанс и вернулась в безопасное место на кухню.
—Если бы вы хоть немного верили в этого парня, — горько пробормотала она, — может, он перестал бы быть таким безнадежным. Для милой старушки иногда вы можете быть такой... коровой.
—Ты снова заговорила о коровах, Элизабет? — радостно крикнула Дженни. —Я не называла тебя «Бесси» уже вечность, и ты это знаешь!
—Знаешь, Дженни, этот удар по голове не сделал меня глухой, — начала она уже в который раз.
Со вздохом смирения Баффи покопалась ложкой в несъедобном десерте Уильяма. Она могла избавить его хотя бы от этого унижения. Эта штука не может быть настолько противной на вкус, насколько она выглядит. Или, может быть, может. Стойко подавив свой рвотный рефлекс, она проглотила кусочек его десерта и выбросила остальное в мусорное ведро.





Миссис Пратт задремала позже, чем обычно. Было чуть больше одиннадцати часов, когда Баффи наконец смогла расположиться в своем кресле, положив книгу на колени. Уильяма, вероятно, не будет дома еще долгое время. Дженни сообщила ей, что такие балы часто продолжаются до трех или четырех часов утра.
Поглаживая переплет книги, которую она читала миссис Пратт, Баффи праздно размышляла о том, чем занимается Уильям в данный момент. Обсуждает поэзию с очаровательной Сесиль? Беседует с кокетливой женщиной? Танцует?
Ах, она бы с удовольствием посмотрела, как он танцует. Он отрицал это, но у него была природная грация. В его движениях была плавность, что очень заметно в его боевом стиле. Она задалась вопросом, как бы это отразилось в танце. Не факт, что у нее будет когда-нибудь возможность увидеть его в этой стихи.
От этих мыслей ее отвлек звук открывающейся и захлопывающейся входной двери. За этим последовали звуки тук-тук-тук по лестнице. Кто, черт возьми, это был? Уильям? Он должен был вернуться только через несколько часов. Кроме того, он всегда ходил так тихо. Она почти половину времени не знала, что он находится рядом, поэтому он постоянно пугал ее до чертиков.
Она начала беспокоиться. Что если это был грабитель? Хуже того, что если это был тот человек из переулка? Тот, кто напал на нее в ту ночь, когда она появилась?
Оглядев комнату в поисках оружия, она быстро схватила медную каминную кочергу. Возможно, у нее и не было силы истребительницы, но у нее все еще были годы тренировок истребительницы.
Сжав тяжелое медное оружие в ладони, она почувствовала себя немного спокойнее. Осторожно она двинулась к двери. Ничего не услышав с другой стороны, она очень медленно повернула дверную ручку и приоткрыла совсем чуть-чуть дверь.
Тут раздался шорох, доносящийся со стороны библиотеки, и треск. Огонь? Что за вор разводит огонь?
Бесшумно она прокралась через холл к библиотеке, сжимая кочергу в руке. Дюйм за дюймом она осторожно просунула свою голову в открытый дверной проем комнаты.
Комната была освещена только светом от пылающего в камине огня, знакомый силуэт Уильяма стоял спиной к ней. У его ног валялись десятки листов бумаги.
Издав тихий вздох облегчения, она опустила кочергу и положила ее рядом с дверью.
Он снял пиджак и жилет; белая рубашка была расстегнута, а рукава закатаны. Его левая рука сжимала бутылку виски, из которой он сделал большой глоток. Наклонившись, он схватил несколько листов бумаги и бросил их в открытое пламя.
—Полное дерьмо, — пробормотал он, слегка покачиваясь, когда подносил бутылку к своим губам.
Порядочный респектабельный Уильям был пьян в стельку. Как ему удалось достичь такого уровня опьянения за столь короткое время, оставалось загадкой. И довольно впечатляющей, надо сказать.
Баффи стояла в дверях, пытаясь решить, что делать, и чувствовала, что ее разрывает пополам. Половина ее, прежняя половина, хотела тихо развернуться и пойти через холл к себе в комнату. Уильям бы проспался - рассуждала она. Если она попытается завести с ним разговор, ему будет очень стыдно, когда он протрезвеет. О, у нее было много оправданий, чтобы уйти вместе со всем этим.
Другая ее половина говорила совершенно другое. Эта новая половина думала, что старая половина полна дерьма; что уйти было бы трусливым выходом. Это было то, что Баффи делала всегда. Держала возведенные стены, и все остальные были в стороне. Особенно он.
Он заслуживал большего. Разве не в этом был смысл ее пребывания здесь, в конце концов?
Глупая «знаю-это-все» новая половина. Она легко шагнула в комнату и, не зная, что сказать, решила обойтись очевидным.
—Здравствуйте, Уильям.
—Элиси-бет, — сказал он, резко развернувшись к ней лицом. —О, Господи. Ты не должна видеть... это.... Я не должен быть... проклятье, — заикался он. —Я думаю, что я не гожусь сейчас для компании. Я слишком много выпил.
Он бурно жестикулировал бутылкой, проливая виски на ковер.
—Что вы сжигаете? — спросила она.
—Мусор. Абсолютное дерьмо. Нужно сжигать хлам, ты не согласна?
Он неуверенно подошел к огню и скормил ему очередную пачку бумаг.
—Я так понимаю, вы не очень хорошо провели время у Андервудов.
—Нет, — ответил он, не вдаваясь в подробности и делая очередной глоток виски.
—Уильям, пожалуйста, — она подошла ближе к нему, ее взгляд остановился на скомканном листе в его руке. —Ваши стихи? О, Уильям, вы не можете...
—Моим намерением было сжечь только глупые, но, как оказалось, многие из них глупы. И, подожди... как ты...? Я должен настоять на том, чтобы узнать, откуда ты знаешь, что я сочиняю стихи? — спросил он, приподнимая бровь.
—Ваша мать рассказала мне. Она обожает вашу поэзию, Уильям. Вы не можете хотеть их сжечь.
—Я хочу, Элиси-бет. Я ужасный поэт, — с горечью выплюнул он, бросая последние бумаги в огонь. —Не веришь мне? — спросил он с кислой улыбкой. —Я рифмовал Сесили с рецептом. Я ясно вижу, что это отвратительно, и я написал это.
—Вы же не читали никаких стихов у Андервудов, не так ли, Уильям? — нервно спросила Баффи. Это была действительно ужасно составленная рифма.
—Я не читал. Я провел целый час на балу, а остаток вечера пил в экипаже, — он поднял бутылку в воздух в неуверенном тосте.
—Уильям, — мягко произнесла она, потянувшись, чтобы коснуться его руки, в которой не было спиртного. Она слега провела кончиками пальцев по его костяшкам, на которых боксерские травмы только начали исчезать.
От ее прикосновения он резко втянул в себя воздух, его губы сжались в линию, глаза закрылись.
—Как насчет того, чтобы я принесла вам чаю? — предложила она, осторожно забирая из его пальцев бутылку и ставя ее на приставной столик. Несомненно, отрезвление его было бы шагом в правильном направлении.
—Чай. Вот это одна из вещей в тебе, которая так ужасно раздражает. Чертов чай. Ты приготовишь мне чай с тремя ложками сахара, и я... — прервал он себя, икнув.
—Вам не нравятся три ложки сахара?
—Нравится! Но еще несколько недель назад я пил чай только с лимоном. Внезапно ты начала готовить его по-другому, и мне больше нравится именно так, и это чертовски раздражает. Откуда тебе это известно?
—Потому что вы сладкоежка, Уильям. Потому что... потому что я не смогла угостить вас горячим какао с мини-зефирками.
—Даже если бы я был трезв, я знаю, что не понял бы. Ты - тайна, завернутая в головоломку, окруженная загадкой... я уже сказал про тайну? — спросил он.
Баффи кивнула, усмехнувшись. Без маски английского джентльмена он был абсолютно другим человеком - одновременно пугающим и восхитительным.
—Уильям, самое лучшее для вас сейчас - это выспаться.
Она взяла его за руку и потянула к двери, ведущей в его спальню. Он не оказал никакого сопротивления.
Когда она подвела его кровати, он с готовность опустился на нее, оставив ноги на полу. Не стоит раздевать его, даже частично. Неважно насколько он пьян, его викторианская чувствительность забила бы тревогу, если бы она сделала что-то хоть отдаленно возмутительное.
Однако, по меньшей мере, она могла снять с него ботинки. Она сняла их, а затем закинула его ноги на кровать. Так как он лежал поверх одеяла, Баффи достала из шкафа запасное и подоткнула его вокруг неподвижного тела Уильяма.
Уильям поднял на нее глаза, смущение отражалось на его лице.
—Мне так ужасно жаль, Элиси-бет, — икнув, сказал он.
—Вам абсолютно не за что извиняться, Уильям.
Она наклонилась, чтобы снять с него очки и положить их на прикроватную тумбочку.
—Я веду себя, как настоящая задница.
Его непокорные волосы снова упали ему на глаза, и он убрал их.
Баффи смотрела на него, сопротивляясь желанию утешить. Пригладить растрепанные кудри. Провести пальцами по его щеке и прошептать, что все будет хорошо. Она не могла. Ради него. Утром его это огорчит, и она это знала. Она сжала руки в кулаки и спрятала их за спину. Сопротивляйся этому. Ради общего блага и все такое.
—Уильям, вы думаете, что я хорошо вас знаю? — спросила она, пробуя новую тактику.
—Да, лучше, чем просто хорошо. Ты знаешь мой секрет. Он поднял кулаки вверх в боксерской позиции.
Даже опустошенный и несчастный, он был совершенно очарователен. Она не смогла удержаться от смеха и была рада увидеть его пьяную ухмылку в ответ.
—Тогда поверьте тому, что я говорю, Вы не сделали ничего, за что стоило бы извиняться. Вы немного выпили и стали немного эмо. Это допустимо. Вы человек.
Он внезапно сел на кровати и наклонился к ней.
—Я - хороший мужчина? Я - джентльмен, как ты думаешь?
—Да, дорогой Уильям. Я никогда не встречала более доброго человека.
—Я стараюсь быть джентльменом. Я делаю то, что должен, а не то, что хочу. Это - признак джентльмена.
Он напугал ее, когда потянулся, как будто хотел взять ее за руку. Ее рука разжалась в ожидании его прикосновения, но он резко остановился, спрятав свои руки под одеялом.
—Я джентльмен для тебя, Элиси-бет?
Он посмотрел на нее, голубые глаза пылали в обрамлении слишком длинных ресниц.
—Правильно ли я себя веду? Она только кивнула ему.
—Для меня крайне важно, чтобы я был джентльменом для тебя. Чтобы я вел себя с тобой достойно. Я не могу дождаться, когда прикоснусь к твоим волосам, похожим на золотые нити. Мои руки испытывают непреодолимое желание просто дотронуться до них. Смотреть, как они струятся между моих пальцев светящимся занавесом. На сегодняшнем балу я не думал о тебе. Не представлял тебя одетую в роскошный наряд. Знаешь, тебе там самое место. Больше, чем любой из этих безвкусных самок, румяных пав. Когда ты говоришь, я никогда не обращаю внимания на твой рот и не думаю о твоих губах, какими мягкими они кажутся. Как эти губы будут ощущаться на моих, на моей коже. Они не могут быть такими же мягкими на ощупь, как и на вид, да?
Слезы наполнили ее глаза, Баффи могла лишь безучастно смотреть на него.
—Джентльмен никогда не подумал бы об этом, и поэтому я... никогда об этом не думаю.
Он сделал паузу.
—Ты полагаешь, я вспомню об этом утром? — спросил он, наклонив голову к ней. —Со всеми твоими странными знаниями из места, откуда ты родом, которое не является Йоркширом, что ты знаешь о пьяницах и о том, что они могут помнить?
—Я почти уверена, вы не запомните большую часть из этого, Уильям, — сказала она, в голосе ее было гораздо больше уверенности, чем она чувствовала.
Он лег на кровать, его веки опустились, как оконные шторы.
—Так поблагодарим Христа за малые блага. Я думаю, что буду в отчаянии, если вспомню, как был так откровенен с тобой. Не говоря уже обо всех этих еба...ых ругательствах, которые я произносил.
Она улыбнулась ему, душераздирающе красивому в лунном свете. Взъерошенные кудри окружали его голову, как нимб.
Она тихо повернулась и вышла из его комнаты, наощупь возвращаясь в свою через затемненный холл. Мир словно перевернулся с ног на голову в эту ночь после его признания. Она ощущала странную смесь восторга и страха. Восторг от того, что у него действительно есть чувства к ней, очень сильные. Страх от того, к чему могу привести эти эмоции. Каковы были правила в этом обществе для этого мужчины и его служанки, которая явно считалась ниже его по положению?
У нее не было ответов, вообще никаких, и она лишь надеялась, что утром он мало что вспомнит из ночных признаний.
______________________________________________________________________________________

Примечание к главе:
От Автора: Я постоянно получаю письма, в которых мне пишут, что Уильям не стал бы использовать еба...ых (fuck). Эй, я согласна, что не стал бы, если бы это писал Чарльз Диккенс, но я не согласна, что викторианцы не использовали это слово. Шекспир даже использовал слегка измененную его форму (firk) в одной из своих пьес, поскольку она ставилась на широкую аудиторию. Я забыла его имя, но другой поэт в конце 17 века тоже использовал это слово (в форме "fuck"). Правда, это слово считалось вульгарным, но его использовали в мужских клубах (и в низкопробной поэзии того времени).
Мол ли Уильям использовать его, когда был очень пьян? Кроме того, я видела журнал того времени под названием "Жемчужина" ("The Pearl"). В нем говорилось о "сексе" именно с использованием этого слова.






Ночь была недоброй, как она и предполагала, только перед рассветом ей удалось поспать несколько часов. Сонно Баффи начала одеваться в тусклом предрассветном свете, возясь со своим викторианским нижним бельем. Это всего лишь нижнее белье, в прямом смысле этого слова, размышляла она. Оно прикрывает твои интимные места, но странным образом. Во-первых, панталоны спускались ниже ее колен. И, чтобы усилить странность, у них была прорезь посередине, между ног - предполагалось, что это поможет справлять нужду, но это придавало определенную пикантность всему этому делу.
—Элизабет! — крикнула Дженни, прервав ход мыслей Баффи, относительно дизайна нижнего белья 19 века.
Она в спешке накинула на себя платье служанки, объемное нижнее белье все еще было у нее в руках. "Нет времени надевать это сейчас," — подумала она, устремляясь на звук выкриков Дженни.
Из комнаты миссис Пратт доносились звуки паники, и Баффи помчалась через холл туда.
Она вошла в комнату и обнаружила, что все домочадцы, включая Уильяма, толпятся вокруг кровати миссис Пратт. Выражение их лиц выдавало серьезную озабоченность. Баффи посмотрела и увидела, что миссис Пратт лежит неподвижно, ее дыхание особенно затруднено, глаза закрыты.
—У нее была очень трудная ночь, — наклонилась к ней Дженни —Говорят, мистер Уильям пробыл с ней последние несколько часов, я слышала. Собираются отправить ее к доктору Гуллу и потом, возможно, снова в больницу.
—Могу ли я что-нибудь сделать? — спросила она.
—Не могла бы ты, пожалуйста, упаковать несколько вещей для моей матери, Элизабет, — сказал Уильям монотонным голосом. —Ночная одежда, туалетные принадлежности. Я полагаю, доктор Гулл примет ее снова. Джек прибыл с экипажем, Дженни?
Дженни подбежала к окну.
—Да, мистер Уильям. Он просто подъехал с торца.
Баффи беспокоилась, что ей придется искать подходящий чемодан, но ей повезло, она нашла небольшой саквояж в первом попавшемся месте, в гардеробе. Она быстро наполнила саквояж ночными рубашками, халатом, тапочками и туалетными принадлежностями, которые могли понадобиться миссис Пратт. В конце она положила экземпляр «Разума и чувств» и маленькую миниатюру Уильяма, которая находилась на прикроватной тумбочке миссис Пратт.
За бурной деятельностью она не заметила, что все уже покинули комнату. Выглянув в окно, она увидела, как Уильям несет свою мать через сад в направлении ожидающего их экипажа. Застегнув саквояж, Баффи поспешила выйти из комнаты и спуститься по лестнице.
Когда она подошла к экипажу, Уильям стоял под моросящим дождем и разговаривал с Джеком, который сидел на месте извозчика. Не желая беспокоить его, она открыла дверцу кареты и положила саквояж внутрь. Миссис Пратт лежала, откинувшись на угол и хрипло дыша. Глаза по-прежнему были закрыты.
Мысли Баффи невольно вернулись к тому моменту, когда она наблюдала за собственной матерью в похожем состоянии, её мама вот так же закрыла глаза и ушла из этого мира. И мама Уильяма, может, не сегодня и не завтра, но скоро тоже его покинет. Она почувствовала, как знакомая боль накатывает на нее.
А потом его рука мягко опустилась на ее плечо. Даже в отчаянии очень скромный в своих прикосновениях. Уильям взял ее за локоть, чтобы отвести в сторону, а он сам мог подняться в экипаж. Она быстро отошла назад.
—Спасибо, Элизабет.
Джек цокнул, когда лошадь тронула экипаж, уносивший Уильяма и миссис Пратт вниз по улице и скрывшийся из вида. Остальные домочадцы: Дженни, миссис МакЛафлин и Баффи, стояли в оцепенении под дождём.



Остаток дня прошел, как в тумане. Она продолжала заниматься бесконечной рутиной, но серое моросящее небо соответствовало ее душевному состоянию. Выбивание грязи из ковров, натирание маслом деревянных полов, чистка каминных решеток. Физически это было почти облегчением. Это было мучительно и изнурительно, и это полностью отвлекало ее от всего.
Они ничего не слышала о состоянии миссис Пратт на протяжении всего дня. Во времена до появления мгновенных сообщений и телефонов домочадцы, похоже, довольствовались тем, что не знали. В разговоре с Дженни Баффи выяснила, что это был не первый подобный инцидент. Миссис Пратт уже болела столь тяжело в прошлом и была помещена в больницу на несколько дней. Хотя ее туберкулез был неизлечим, Уильям был полон решимости обеспечить ей наилучший уход, на который он был способен, в оставшееся время.
Было 10 часов вечера, и все остальные уже разошлись по домам. Баффи осталась одна в гулком доме Праттов. Как бы она ни была измотана после целого дня рабского труда и предшествующей бессонной ночи, Баффи со сном была не в ладах.
Библиотека, расположенная между комнатами Уильяма и его матери, казалась немного менее тоскливой, и она очутилась там, расхаживая по всей комнате, ее мысли были заняты Уильямом. Притормозив, она замерла у двери в его комнату, которая всегда оставалась закрытой. Она повернула ручку и открыла дверь. Это дало ей странное чувство успокоения - увидеть его комнату. Комната была отражением своего хозяина: двери закрыты, необходимые вещи были аккуратно сложены.
На самом деле, это была очень непримечательная комната. Строгая. Кровать, мягкое кресло, пара столов и гардероб. Единственным намеком на того, кто тут обитал, были книги стихов, аккуратно сложенные на краю стола.
Расстроенная, Баффи взяла свой тонкий томик поэзии Элизабет Барретт Браунинг и, вернувшись села в кресло, пытаясь отвлечься от своих тревожных мыслей. Но ее размышления возвращались к Уильяму. Что он делает сейчас? Находится возле своей любимой мамы, без сомнений. Ощущает переполняющую его панику, это чувство потерянности, которое Баффи так хорошо знала. Это отчаянное желание удержать женщину, которая дала тебе жизнь, и видеть, как стремительно приближается финал.
Когда она потеряла маму, у нее были Скуби, ее сестра, Джайлз. Она была окружена любящей поддержкой. Он был одинок и обеспокоен, и кто у Уильяма есть сейчас? С кем он мог быть самим собой? Его круг общения состоял из кучки претенциозных придурков, а его дом был заполнен наемным персоналом. Кроме мамы, у него никого не было. Никто не знал его по-настоящему, если не считать Баффи. Вопрос в том, рассчитывает ли он на Баффи?
Откинувшись на спинку кресла, она вздохнула. На это нет ответов. Нет способа успокоить его. Нет способа облегчить его боль.
Она сидела в тишине, при тусклом газовом освещении, и пребывала в некоем подобии дремоты.



Она медленно просыпалась от тихого звука шагов. Шаги и шорох доносились со стороны комнаты миссис Пратт. Она была достаточно хорошо знакома с домочадцами, чтобы быстро определить по шагам Уильяма.
Газовые лампы на стене потухли, пока она спала, но луна освещала достаточно ярко темную комнату, чтобы разглядеть часы в углу. Было уже за полночь.
Несмотря на облегчение от того, что он вернулся домой, она не знала, что ей делать. Должна ли она попытаться утешить его? Может, ей не стоит ничего говорить и позволить ему заснуть после этого утомительного дня? Баффи встала и тихо пошла через комнату к двери, не зная, какой вариант она выберет, даже когда шла.
Шаги теперь доносились из холла, поскольку Уильям шел в свою комнату. Баффи замерла и посмотрела в сторону двери, которую она открыла ранее. На дверь, которая должна быть закрыта. Уже поздно что-либо предпринимать сейчас. Поскольку дверь открывалась в библиотеку, была большая вероятность, что он не заметит этого в темноте.
Она нервно закусила губу и сделала шаг назад, в тень комнаты. Возможно, если бы она смогла увидеть его, понаблюдать за ним, хотя бы мгновение, она смогла бы лучше оценить его настроение. Решить, стоит ли попытаться с ним поговорить или просто оставить его в покое. По правде говоря, она волновалась за него весь день и страстно желала просто взглянуть на него, чтобы успокоить себя.
Она услышала щелчок двери его спальни и ждала, когда он попадет в поле ее зрения через щель в двери. Как и в библиотеке, единственным источником света в его комнате был лунный свет, льющийся из окна. Обзор комнаты был невелик, но позволял ей видеть большую часть кровати и мягкое кресло, стоявшее у окна.
Баффи ждала и дышала очень тихо. Постепенно идея затаиться возле открытой двери в полночь, стала казаться не такой блестящей и все более похожей на преследование. Тем не менее, с этим уже ничего нельзя было сейчас поделать.
Прошло совсем немного времени, прежде чем Уильям бросил пиджак на кровать. Не похоже на аккуратного Уильяма. В тех редких случаях, когда она заходила в его комнату для уборки, она всегда находила его вещи тщательно сложенными.
И тут - маленький дар от Власть Предержащих - он подошел к креслу у окна, где она могла рассмотреть его профиль - его взгляд бы устремлен на залитый лунным светом сад.
Даже в тусклом свете она видела, что он измучен: морщинки беспокойства появились на его лбу всего за один день. Его волосы были взъерошены из-за привычки дергать их, когда он нервничает. Без всякой команды со стороны мозга ее ноги направились к нему в темноте. Но затем мозг восстановил управление и остановил их. Дурацкие ноги. Это было бы крайней глупостью с ее стороны. Мысль он том, что она скрывается в темноте, была бы слишком тревожной для правильного викторианского мужчины, у которого и так был очень напряженный день. Сейчас нужно было дождаться, пока он уснет, и выскользнуть из библиотеки.
Она отступали назад в темноту, ожидая. И смотрела, потому что, ну, она уже была там. Не навредит же наблюдение, не так ли?
В одной руке он держал стакан, наполненный жидкостью янтарного цвета. Его любимый виски, без сомнения. В другой - какую-то белую одежду, которую она не могла распознать в тусклом свете. Он пристроил виски и одежду на край стола и аккуратно положил свои очки рядом.
Затем она начал расстегивать застежки своего жилета. Она никогда не видела «наглухо застегнутого» мужчину без жилета и тайно улыбнулась себе в темноте.
Он стянул с себя жилет и бросил его поверх пиджака, который снял ранее. Его руки двигались, расстегивая пуговицы на белой льняной сорочке, которая быстро присоединилась к груде одежды на кровати. Затем последовала его исподняя рубаха. Его профиль был обращён к ней, но когда он развернулся, она увидела такую знакомую грудь с крепкими мускулами под бледной кожей, которая мягко светилась в лунном свете.
Занятия боксом сформировали тело человека, который не был особо похож на застенчивого английского поэта.
Затем, вместо того чтобы сделать то, что она ожидала, и забраться в постель, он опустился в кресло, его рука потянулась к предметам, которые он ранее положил на стол. Однако он проигнорировал виски и взял белый кусок материи. Она видела, как его пальцы перебирают складки ткани, почти лаская ее.
Рядом с окном свет был ярче, и Баффи сделала тихий шаг ближе, чтобы посмотреть, что именно Уильям держит в руках. Постепенно пришло осознание. Это было что-то, что он просто взял в руки, находясь в комнате матери. Что-то, что она забыла в своей утренней панике. То, что она забыла надеть в начале дня: ее панталоны.
О, Боже мой.
Униженная, она не смогла выносить этого зрелища. Но и отвести взгляд она тоже не могла.
Знал ли он, что они принадлежат ей? Она была достаточно знакома со стиркой, чтобы быть в курсе, что даже в нижнем белье классы строго разделены. Ее было из простого белого муслина, в то время как принадлежащее его матери было другого уровня. Ах, но то, что она знала, что это ее то-что-она-называла- трусиками, не означало, что Уильям был в курсе этого.
—Элизабет, — вздохнул он из другой комнаты.
Она в панике подняла голову, но увидела, как он все еще сидит, все еще в профиль, и рассматривает ее нижнее белье в лунном свете.
Очевидно, он знал.
Что же, не таким она ожидала окончания своего дня. Не в силах сделать что- либо еще, Баффи смотрела в темноту.
Он приблизил муслиновое одеяние к лицу почти благоговейно. Откинувшись и прикоснувшись тканью к щеке, он закрыл глаза и вдохнул.
—Твой запах, Элизабет.
Его голос был низким и, тем не менее, прекрасно разливался в тишине дома. Баффи тихо сглотнула.
—Это неправильно. Я знаю это, — вздохнул он.
Пальцы его правой руки продолжали играть с ее полотняным нижним бельем, в то время, как его левая рука начала медленно скользить по обнаженной груди, пока не добралась до пояса брюк. Почти лениво он начал расстегивать ширинку.
Милостивый Зевс. Все идет к тому, о чем она подумала? Ни разу, за все время их долгих и развратных отношений она не видела, чтобы он мастурбировал. Даже в профиль она могла видеть выпуклость в его брюках, когда его пальцы расстегивали пуговицы. Он дернул в сторону пояс брюк, пробрался через ширинку к собственному комплекту викторианского нижнего белья, чтобы просунуть свой член через отверстие в материале.
Его член был полностью возбужден, и, боже правый, неужели он всегда был таким огромным? Правда, Баффи не видела его уже целую вечность, но она думала, что у нее лучшая память, когда дело касалось размеров.
Неохотно она отвела взгляд от его паха, чтобы оценить выражение его лица. Его глаза была закрыты, губы слегка приоткрыты, лицо было залито лунным светом. Он даже не прикасался к своему члену. Он просто освободил его, а потом просто сидел, откинувшись на спинку мягкого кресла, играя с ее панталонами при свете луны.
Он снова приблизил прозрачную ткань к своему лицу, и она увидела, как шевелятся его губы. Он что-то бормотал, но так тихо, что даже в безмолвном доме она не могла разобрать, что именно. Он держал правую руку на своей обнаженной груди, прямо там, где находится сердце: удивительно милый поступок.
Непроизвольно она подошла на несколько шагов ближе к двери. На этот раз мозг ее не останавливал. На этот раз она не остановилась.
Медленно Уильям отодвинул нижнее белье от своего лица и поднес его к паху. Держа "трусики" на несколько дюймов выше паха, он осторожно провел мягким материалом по всей длине своего члена. Негромко он издал звук «хссс», когда делал это.
Он открыл глаза и посмотрел вниз на нижнее белье, которое дразнило его набухший член, легкая улыбка играла в уголках его губ.
—Я плохой, плохой человек, — тихо сказал он, но улыбка не покинула его лица.
Одной рукой он проводил бельем по всей длине своего ствола, другой перебирал складки ткани.
Затем, ловкие пальцы нашли прорезь, открывающую ту часть панталон, где была бы ластовица, не будь они сделаны в этой странной викторианской манере. Его палец провел по краю разреза, он закрыл глаза и откинулся обратно на спинку кресла.
Со вздохом он просунул свой член через часть нижнего белья без ластовицы, поглаживая мягким материалом по кончику. Объемное одеяние облегало его пах, его набухший член выступал из центра. Левой рукой он начал выполнять дразнящие движения по всей длине своего члена. Спокойные движения вскоре сменились более энергичными и амплитудными ласками.
Лунный свет отбрасывал глубокие тени под его скулами, и с его закрытыми глазами и выражением необузданной сексуальности, написанной на его лице, она больше не видела во всем этом Уильяма. Она смотрела на Спайка.
Тонкие пальцы поглаживали его ствол, слегка дергая его, бедра немного приподнимались при движении руки вниз. Его правая рука переместилась, чтобы заняться кончиком члена, сжимая и дразня головку пальцами, в то время, как левая рука продолжала скользить по стволу все более быстрыми движениями. Его дыхание становилось все глубже и быстрее. Глаза по-прежнему закрыты. Выражение лица - восторженное.
Она шагнула чуть ближе. Ее ноги выводят ее из темноты и четко ставят ее на дорожку лунного света.
Его кульминация должна была вот-вот наступить. Она, может, не знала своего места в этом викторианском мире или что делать, чтобы спасти Уильяма. Возможно, она даже не знала, кто такой Уильям. Но она знает одно. Она знает этого мужчину. Этого великолепного сексуального мужчину. Боже мой, как она скучала по нему.
Он издавал тихие, стонущие звуки «ах», когда его рука короткими, почти бешеными движениями проводила по члену.
—Ах, ах, Ахлизабет, — воскликнул он почти с отчаянием, когда струйка спермы вырвалась из кончика его члена, жемчужные бусинки повисли в лунном свете, а затем упали обратно вниз и попали на тыльную сторону его влажной руки.
Изнуренный. Совершенно изнуренный, он оставался неподвижным в лунном свете. Откинувшись в кресле, он держал рукой свой член; ее нижнее белье все еще лежало вокруг его паха, подобно одеялу.
Она не могла пошевелиться. Она могла только удивленно смотреть на этот необычный образ руки, члена и нижнего белья. Только когда она услышала его резкий вдох, она поняла, что больше не скрыта в темноте. Что она зашла в поле его зрения и...
Она быстро подняла взгляд на его лицо, но было уже поздно. Проклятье, слишком поздно. Его глаза больше не были закрыты, он больше не был в профиль, он смотрел прямо на нее широко открытыми глазами. Взгляд, полный ужаса. Не просто ужаса. Ужаса, стыда, вины и всех плохих эмоций, о которых она только могла подумать.
Он тут же разорвал зрительный контакт и вскочил на ноги, натягивая брюки быстрее, чем она считала возможным. Подбежав к дверному проему, он захлопнул дверь.
А потом наступила тишина.
О, святые угодники. И что теперь?

______________________________________________________________________________________

Примечание к главе:
От Автора: Если вы хотите посмотреть, как выглядят панталоны с открытой промежностью, то они здесь: https://www.pinterest.com/pin/446841594250192041/ СТОЛЬКО СЕКСУАЛЬНОСТИ! Victoria's Secret лучше быть начеку.





На следующее утро. Проснувшись, Баффи обнаружила на полу маленький конверт цвета слоновой кости. Открыв конверт, она обнаружила лист бумаги, написанный теперь уже знакомым почерком Уильяма.

Мисс Элизабет,
С предельной искренностью я выражаю свое глубокое сожаление по поводу того, что поставил Вас вчера в компрометирующее положение. Слова не могу передать глубину моего раскаяния и стыда.
Вполне вероятно, что в силу досадных обстоятельств, в которых я полностью виноват, Вы, очевидно, будете искать работу в другом месте. Уходя из нашего дома, пожалуйста, будьте уверены, что в этом начинании Вас поддержит рекомендательное письмо, в котором я дам Вам самую высокую оценку. Кроме того, будет оказано всяческое содействие любому действию по трудоустройству, которое Вы решите использовать, и я буду нести ответственность за любые финансовые расходы, которые будут сопутствовать такому действию.
Поскольку Вы, несомненно, захотите немедленно освободить свою должность, будьте уверены, Ваша зарплата будет продолжать выплачиваться Вам. Вы можете сообщить миссис МакЛафлин подробности о Вашем новом месте жительства и оставить ей инструкции, каким образом хотели бы получить деньги.
Я искренне обрадуюсь, что Вы примите это мировое соглашение и компенсацию за обиды, пока будете искать для себя новую работу в более удобной для Вас обстановке.
С глубочайшим сожалением о моих обидах по отношению к Вам и с благодарностью за годы Вашей службы, я остаюсь,
Ваш,
Уильям Хорас Пратт.

—Черт побери, — сказала она в пустоту комнаты.



Не было возможности быстро все уладить, потому что не было Уильяма, с которым можно было бы все решить. Он отсутствовал дома весь тот день, а затем и следующий. По мере того, как тянулись дни, она начала испытывать панику.
Остальные домочадцы также беспокоились об Уильяме. Раньше, когда Анна Пратт находилась в больнице, Уильям проводил дни с ней, а ночи - в доме Праттов. Сейчас он ночевал в своем Джентльменском Клубе уже неделю, и прислуга начала стоить безумные догадки. Баффи просто чувствовала себя виноватой и несчастной и ничего не говорила.
Его мать была так больна, а она не могла предложить ему даже минимального утешения. Она помнила, как была напугана болезнью собственной матери, как плакала и как была беспомощна на ступеньках заднего крыльца. Он пришел к ней тогда. Она оставила его плачущим и сломленным на улице, но он все равно пришел к ней, протягивая неуверенную руку, чтобы утешить.
Сейчас, когда его собственная мать так больна, что сделала она? Она заставила чувствовать себя настолько виноватым, что выгнала из дома.
Что-то нужно сделать. Она подняла взгляд к потолку, размышляя, предполагали ли Власть Предержащие, что ее уволят с работы. Могла ли она винить их?
Это был полдень пятницы, и она чувствовала себя очень похожей на Золушку, вычищая решетку камина в столовой, покрытую слоем сажи и пепла. Она услышала приглушенные голоса в прихожей и отчетливо различила, как миссис МакЛафлин сказала «мистер Пратт». Вздрогнув, она вскочила и ударилась затылком о каменный дымоход.
—Потому что у меня нет убийственной головной боли уже целую неделю. Почему нет? — пробормотала она, тихо подходя в двери, ведущей в холл.
По ту сторону двери она услышала два голоса, разговаривающих между собой. Рокочущий голос миссис МакЛафлин было легко различить; приглушенные тона другого говорившего были характерны для Уильяма - тихие и серьезные.
—...не могли понять, почему Вы не возвращаетесь домой, сэр. Весь персонал был очень обеспокоен, — говорила миссис МакЛафлин.
Звуки тихого голоса Уильяма.
—О, какое облегчение слышать это, мистер Пратт. Да, в шесть часов. Я попрошу Бесси и Дженни подготовить ее комнату.
Она снова услышала бормотание Уильяма.
—Ну да, сэр. Она ничего мне об этом не говорила. Почему ей не быть при исполнении своих обязанностей? Мистер Пратт, Бесси имеет...
—Нет. Совсем нет, — перебил он, наконец-то его голос стал достаточно громким, чтобы услышать. —Пожалуйста, не обращайте на это внимания, миссис МакЛафлин. Это было целиком мое заблуждение. Она очень помогла маме и... — затем его голос перешел в шепот, и Баффи больше ничего не смогла узнать из этого разговора.
Она быстро отошла от дверного проема. Затаившись у дверей в прошлый раз, она и попала в эту переделку, урок усвоен. Во всяком случает, она знала достаточно, чтобы успокоить свой разум. Анна Пратт, а значит и Уильям, должны вернуться сегодня, так что ей следовало заняться исправлением маленького бардака, который она же и устроила.



К шести часам резиденция Праттов была более чем готова к приему миссис Пратт. Баффи и Дженни проведи утомительный день, подготавливая комнату больного для пациента. Постельное белье, портеры, ковры - все было выбито или постирано. Полы и все другие поверхности были тщательно вымыты.
Единственным спасением во второй половине дня было то, что Дженни перестала кричать на нее и была в настоящее время одержима Джеком, загадочным и лихим конюхом. Джек знал о лошадях больше, чем кто-либо в Англии. Когда утреннее солнце освещало волосы Джека - это было захватывающе. По крайней мере, безостановочный рассказ о том, каким замечательным человеком является Джек, помог ей отвлечься от переживаний по поводу новой встречи с Уильямом.
Ровно в шесть часов экипаж остановился перед домом. Дженни бросилась к двери, чтобы поприветствовать их, пока Баффи вносила последние штрихи в убранство комнаты миссис Пратт.
Дженни провела небольшую свиту через дверной проем, заполняя разговорами тишину. Следом вошел Уильям с Анной Пратт на руках. Джек замыкал процессию, неся саквояж и корзину с набором лекарств.
Уильям не смотрел на Баффи и не говорил с ней. Он устремил взгляд на мать, его рот превратился в мрачную линию.
Он даже не удостоил ее чопорным формальным кивком, к которому она так привыкла. Сейчас даже такой кивок был бы желанным. Но нет, никаких кивков для Баффи. Даже не взглянул. Уильям осторожно уложил мать в ее кровать.
Внешний вид миссис Пратт был ужасным. Всего за неделю она, казалось, постарела на год или больше. Морщины на ее лице стали глубже, а кожа приобрела странный серый оттенок.
Баффи подоткнула одеяло вокруг худого тела больной женщины и поднесла стакан с водой к ее губам.
—Нет, спасибо, — голос миссис Пратт был слабым. —Я считаю, что сон - лучшая вещь для меня в данный момент. Спокойной ночи, дорогая.
—Спокойной ночи, миссис Пратт. Мы так рады, что вы снова дома.
Уильям уже ушел; она не удивилась. Проходя через холл, она не увидела света ни в комнате Уильяма, ни в библиотеке. Он снова прятался, черт бы его побрал. Неужели она должна была достать его из-под земли, чтобы помочь ему?
Обескураженная, она поплелась по коридору на звуки разговора между хихикающей Дженни и невозмутимым Джеком. Они говорили о лошадях, без сомнения, или его волосах. Она вздохнула и удалилась в свою комнату.
День был слишком утомительным, и она была охвачена чувством собственного краха. Она больше не была воином, лидером, избранной. Она была служанкой - вуайеристкой, которая не знала своего пути в этом странном мире. Она думала, что новая встреча с ним улучшит ситуацию, но все стало только хуже. Уильям сейчас был далеко от нее, и она не знала, как его вернуть.



Следующие несколько дней прошли в новом режиме. С девяти утра до трех часов дня, она проводила в комнате больной, а остальную часть дня занималась домашними делами. И Уильяма она вообще не видела.
Каждый день, пока он успешно избегал ее, подпитывал в ней решимость. Ей был дан этот единственный шанс, эта единственная возможность сделать все лучше для него, и она не собиралась растрачивать его впустую. Она определенно не собиралась продолжать усугублять ситуацию.
Да, она, возможно, вела себя глупо, разрушила кусочек второго шанса, который начала создавать, но был способ вернуться к тому, что было раньше. Должен был быть.
Все, что ей нужно было, это остаться с ним наедине, и операция «Разврати Уильяма» начнется.
Однако Уильям был немного хитрее, чем Баффи могла себе представить. Прошла почти целая неделя, прежде чем она увидела его.
Она вышла из комнаты миссис Пратт немного раньше назначенного времени и была приятно удивлена, увидев очень спешившего Уильяма, идущего к ней навстречу через холл. Он был отстраненный: хмурился и вертел в руках маленький коричневый сверток.
—Здравствуйте, мистер Пратт, — она выбрала что-то любезное и дружелюбное. Видишь? Тебе нечего стыдиться, Уильям.
—Господи! — он подпрыгнул, уронив свёрток с тихим стуком. Он тут же поспешил поднять его и положил в карман своего пиджака. Все интереснее и интереснее.
—Мисс Элизабет, — пробормотал он, проносясь мимо. Отточенный кивок джентльмена, и тонкие губы даже не дрогнули. Маска сдержанного англичанина.
Любопытство взяло верх над ней только через целый час после этого. Так что же было в том маленьком коричневом свертке, который Уильям спрятал в карман своего пиджака? Выяснить это можно было только одним способом: в рамках Операции «Разврати Уильяма» нужно провести маленькую разведывательную миссию.
Вооружившись свежими простынями и еще более свежими отговорками, она направилась в комнату Уильяма, чтобы «сменить постельное белье». Правда Дженни сделала это накануне, но Уильям об этом не знал.
Проходя мимо комнаты миссис Пратт, она услышала тихие звуки его голоса, читающего матери. Баффи нужно тихо все вынюхать, тихо и быстро. Бесшумный режим: включен.
Она с раскаянием посмотрела на стол у окна, на который он положил ее нижнее белье — о, как же давно это было. Ни одного пустого стакана из-под виски. Он даже заменил книги стихов на Библию.
—Серьезно, Уильям? Библия? Не переборщил? — пробормотала она себе под нос.
Операция «Разврат» шла полным ходом, когда она заметила, что одна из его подушек была слегка сдвинута. Всего на дюйм, но этого было достаточно, чтобы заметить. Ну, достаточно, чтобы любопытная горничная, «Подглядывающий Том», заметила.
Она приподняла подушку, почти не ожидая ничего найти, но это было не так. Сверток, который он уронил: около 20 сантиметров в длину, завернутый в коричневую бумагу.
—Зачем прятать это, Уильям? Почему бы не разместить свою новую покупку прямо в комнате? Может, будет хорошо смотреться рядом с Библией, — пробормотала она.
Баффи подняла его и начала разворачивать упаковку, запоминая, как именно бумага покрывала пакет, — такие разведчики, как она, были очень внимательны к деталям.
В обертке обнаружилась простая деревянная коробочка, лишенная надписей. У меня нет выбора, кроме как открыть это.
Внутри, в белом льняном материале, находилось весьма загадочное устройство. Оно напоминало цилиндр и, казалось, было вырезано из дерева, а затем покрыто несколькими слоями черного лака. У него была явно фаллическая форма. Любопытствуя, она осторожно вынула его из коробки и обнаружила, что он прикреплен к длинному кожаному ремешку, похожему на пояс.
Сейчас, когда она держала этот предмет в руках, он стал еще более непонятным. По форме оно напоминало пенис, плавно изгибающийся вниз, но его можно было открыть: фаллическая раковина. Она была полая посередине и имела прорезь среднего размера на кончике; очевидно она предназначалась для удержания мужского члена. Непосредственно на передней части устройства, в месте соединения половинок «ракушки», находился маленький серебряный замочек, предназначенный для удержания двух половинок вместе.
Операция «Разврати Уильяма» приняла странный оборот.
Что это был за вид извращения? Возможно, в нем больше от Спайка, чем она думала.
Она заглянула в коробочку и увидела там еще два предмета. Одним из них был клочок бумаги. Это были инструкции к странному деревянному устройству. Другим был маленький ключ, который предположительно, подходил к замочку.
Баффи взяла инструкцию и с нетерпением начала читать.

«Устройство для мужского целомудрия: Средство от самоудовлетворения», было напечатано жирным шрифтом в верхней части маленького листа бумаги. Ниже находился список инструкций по использованию устройства. Баффи читала запутанные эвфемизмы, отчаянно желая заполучить викторианско-английский словарь.
«Это чудесное изобретение со 100% гарантией излечит молодого джентльмена, который не в состоянии воздержаться от своей низменной склонности. Если у молодого мужчины возникает искушение проявить мужество, это устройство, если его правильно носить, предотвратить доступ к его Навуходоносору, тем самым предотвращая мерзкий грех онанизма».

Он был предназначен - она удивленно тряхнула головой - для того, чтобы остановить мужчину от мастурбации.
Она была совершенно ошарашена. Он купил себе тюрьму для пениса. О, операция «Разврати» будет возобновлена. Возобновлена с удвоенной силой, малыш. Очевидно, что она имеет дело с мужчиной, который вывел ханжество на совершенно новый уровень.
Четко помня о времени, как и во всех хороших тайных операциях, она аккуратно вернула на место коричневую упаковку и положила сверток под подушку ровно так, как и было.



Следующий день тянулся медленно. Баффи выполнила свои обязанности сиделки и занималась утомительной домашней работой, но все ее мысли были заняты странным предметом, спрятанным в комнате Уильяма. Слишком много вопросов не давали ей покоя. Как именно он прикрепляется к нему? Как его яйца разместятся в этом устройстве? Как получить доступ к замку?
Только во время ужина, когда Уильям и его мать трапезничали в ее комнате, она почувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы отважиться на второй визит в его спальню и еще раз взглянуть на это устройство.
На этот раз у нее не было даже пустякового предлога, чтобы оказаться в его комнате, поэтому надо было действовать особенно быстро. На самом деле, лучше бы было держаться подальше. Она это знала. Она была не совсем дура, несмотря на недавние события.
К счастью, Уильям был человеком привычки, поэтому первым делом она заглянула под подушку, и, конечно, там оказалась деревянная шкатулка, правда, теперь без упаковки.
Она быстро открыла коробку и обнаружила... ничего. Ну, не совсем ничего. Инструкция была на месте, как и ключ. Однако само устройство найти не удалось.
Итак, что Уильям мог сделать с этой штукой? Где она была? Может быть, спрятана в Библии? Лучшего места, чтобы спрятать, нет. Как насчет дальнего стола? Там тоже нет.
Она осознала это в одно мгновение. Баффи почти видела, как Спайк ухмыляется, слышала его голос, укоряющий ее за глупость. Устройства не было в коробке, потому что оно было занято выполнением своего предназначения. Его не было в коробке, потому что оно было вокруг его члена.
Оно было на нем.
Она вздохнула, вздох невероятной сексуальной неудовлетворённости. О, бедный Уильям.
В этот момент она услышала тихий щелчок открывающейся двери миссис Пратт и поняла, что у нее совсем не осталось времени. Поспешно она начала прятать шкатулку обратно под подушку, когда ее пальцы, такие плохие пальцы, скользнули внутрь и извлекли маленький ключик.
Она выскользнула из его комнаты в библиотеку, держа ключ в руке. —Маленький дружок Уилли заперт в членобокс. Не в мое дежурство.

______________________________________________________________________________________
Примечание к главе:
От Автора: Забавный факт: Устройства для мужского целомудрия существуют, и они использовались в Викторианскую эпоху. Некоторые из них имели устрашающий вид и имели металлические шипы. Хотя, Спайк, возможно, заслуживает того, чтобы его пенис попал в маленький металлический медвежий капкан (и, честно говоря, ему бы это тоже понравилось), я не могла подвергнуть мужское начало Уильяма такой большой опасности, поэтому он получил более добрый дизайн. (Вы сейчас в поиске изображений google, не так ли? Извращенцы! :)
Последний забавный факт: Они все еще делают эти устройства. Они бывают разных цветов (включая «камуфляж», потому что это было бы полезно). Они безопасны для сканеров в аэропортах. Нет, я ничего этого не знала, пока не начала исследовать эту тему для данной истории. То, что я (и Вы) узнаете благодаря Спаффи! :)





В девять часов следующего вечера Баффи вышагивала по коврам библиотеки. Она крепко держала ключ в руке, но не представляла, как вернуть проклятую вещь Уильяму. Тусклый свет фонаря, льющейся из-под двери в его комнату, дразнил ее. Слабые звуки его движения по ту сторону деревянной двери оставляли его в нескольких сантиметрах от нее, но дотронуться до него было невозможно.
Однако большая боязливая кошка Баффи не могла заставить себя приблизиться к двери в течение последнего часа. Чем больше она думала о том, какой путь выбрать, тем больше запутывалась. Пути превратились в путаницу в ее голове, все они, казалось, соединялись и множились, чем больше она о них думала. Какой бы путь она ни выбрала, казалось, что она еще больше запутает их отношения и ещё больше подорвет его уверенность в себе.
Из комнаты Уильяма послышался громкий стук, затем обрывки бормотания. Для тихони Уильяма он вел себя очень бурно в эту ночь.
Маленький серебряный ключик сверкал в полумесячном свете, неподвижно и безмятежно лежа на ее ладони. Она держала ключик от его члена, одновременно теряя ключ от мужчины. Спайка, она знала. Спайка она понимала так же хорошо, как и себя. Не этого мужчину. Ключ к Уильяму был до безумия неуловим.
Неужели этот мужчина был так не похож на Спайка? Она наблюдала за ним, когда он был пьян, когда он ослабил бдительность в тот вечер, когда они говорили о боксе - в тот вечер он позволил маске немного сползти. Показал ей человека под ней, того, кто был не совсем тем, кем его заставляло быть общество. Это парень сейчас был очень далеко, он был надежно спрятан ото всех.
Она услышала громкий стук из его комнаты, затем - звук скольжения.
Ключ подмигнул ей в тусклом свете комнаты, напоминая: «Он ищет меня, ты знаешь».
—Заткнись, я знаю, — прошипела Баффи в ответ.
«Если у тебя было бы все время мира, ты не сможешь найти правильный способ сделать это. На самом деле нет правильного способа сказать: "Хотите, я от вашего пениса ключ верну?" Ты просто должна взять себя в руки и сделать это, мисси.» — фыркнул на нее ключ в темной комнате. Для неодушевленного предмета он говорил чертовски много.
Она услышала звук передвигаемой тяжелой мебели: приглушенный треск, а затем резкий взрыв ругательств. У нее не было времени, чтобы найти правильные слова, правильного способа сказать это. Вернее, у его пениса не было на это времени. Великий поиск ключа разразился с новой силой, и ей надо было попасть туда и положить этому конец.
Она вышла в коридор и встала перед дверью. Это было разумнее - подойти к его спальне со стороны холла. Зачем лишний раз напоминать о той ночи? О той невероятно жаркой и интимной ночи?
Она должна просто сделать это. Она должна была вернуть ему ключ и как-то начать разговор о сексе. Где-то внутри этого мужчины было то самое чувственное создание, которое научило ее девяносто девяти процентам того, что она знала о человеческой сексуальности.
«Сделай это уже,» — сказал сварливый маленький ключик, тогда она сжала руку в кулак, поднесла его к двери и заставила постучать. Легкие шорохи, доносившиеся из-за двери, тут же прекратились.
«Тук-тук» — повторила ее рука.
—Да? — поинтересовался он из-за двери.
—Это Элизабет. Мне нужно поговорить с вами минутку.
—Сейчас неподходящее время.
—Это займет всего минуту, Уильям.
Она сохранила легкий и дружелюбный тон. Видишь? Здесь нечего бояться! Выходи, выходи, где бы ты ни был.
—К сожалению, я не могу.
Баффи ударила ногой в дверь и вскрикнула от боли. Черт, как же ей не хватало силы истребительницы.
Этот раздражающий, разочаровывающий мужчина все еще способен нажимать на ее слабые места? Даже сто с лишним лет назад, даже будучи человеком, он мог найти эти скрытые внутри нее струны и хорошенько дернуть за них. Хуже всего то, что он, похоже, даже не осознавал, что делает это.
Все же в игру с нажатием на слабые места, играть могли двое.
—Уильям, я хочу поговорить с вами. Мы можем поговорить, крича через дверь, если хотите, но это потревожит вашу мать. Или вы можете открыть эту чертову дверь. Это ваш выбор.
Щелкнула задвижка, и дверь медленно открылась, а Уильям скрывался позади. Его комната выглядела слегка потрепанной, не в духе Уильяма. Книги разбросаны на полу, одежда валялась беспорядочными грудами. Вкрадчивый, слишком разговорчивый ключ, который она крепко сжимала к руке, казалось, спрашивал: «Разве тебе не стыдно, Баффи?»
И ей было. Ей действительно было.
Она с улыбкой повернулась лицом к Уильяму. Он неловко стоял у двери, его волосы были эффектно взъерошены, а обычно аккуратный жилет выглядел хуже некуда. Его взгляд был решительно устремлен в пол.
Лучше сразу перейти к делу, верно? Это было в стиле Баффи. Не валяй дурака, просто приступай к делу. И все же она продолжала молчать.
Господи, это было так неловко. Зачем она вообще взяла эту проклятую штуку? Она как раз собиралась что-то придумать, действительно собиралась, что-то элегантное, изящное и очень тактичное, когда вместо нее заговорил он. Он по- прежнему смотрел в пол, но все равно начал говорить.
—Я понимаю, почему ты злишься, Элизабет. Видит Бог, понимаю. Уверяю тебя, твое отвращение в равной степени совпадает с отвращением, которое я испытываю к самому себе.
—О, нет! Нет-нет, Уильям. Вы правда не поняли. Это не то, почему я злюсь...
—Это был мерзкий поступок. Стыдно и отвратительно, и... — он замолчал, не отрывая взгляда от земли.
Неужели она сделала это с ним? Он сотворил это с собой сам? Почему? Почему это всегда так происходило с ним? Это тупик? Это постоянно расхераченная проводка отношений, которые то и дело возвращаются назад на очередном обрыве? Она так ясно видела его своим внутренним сознанием, весь тот момент их отношений, когда он стоял перед ней окровавленный и в синяках, опустив глаза. С разницей более века, будучи человеком, но он, тем не менее, совершает те же самые знакомые чертовы шаги.
Ничего не выйдет, если только один из них, тот, кто должен знать лучше, не научится пробовать новые шаги и не сломает проклятый шаблон.
Не уверенная в шагах этого нового танца, и удивляясь себе, она направилась к нему.
—Уильям, — сказала она, ее голос был спокойный сейчас, даже терпеливый. — Это я должна извиниться перед вами.
Он удивленно посмотрел на нее. Боже, как же она скучала по этому прекрасному лицу. До этого момента она не понимала, насколько сильно.
Он смотрел на нее, не отрываясь, раздвинув губы, учащенно дыша, но встречая ее взгляд. Он тоже не знал шагов этого танца.
—У меня есть кое-что, что принадлежит вам.
Она вложила ему в руку маленький серебряный ключик. Как поразительно, что этот новый танец, казалось, предполагал полную честность. Баффи было совершенно не по себе от этого; у нее было ощущение, что Уильяму тоже.
К черту торпеды, полный вперед.
—Я нашла это вчера. Нет. Не совсем, — дурацкий новый танец с этой дурацкой честностью. —Я взяла этот ключ у тебя вчера, Уильям.
—Зачем ты взяла имущество, которое тебе не принадлежит? — он был сильным, прямым и честным. Быстро учился, когда дело касалось новых танцев. Какой сюрприз.
—Потому что я пыталась найти способ поговорить с тобой о приборе, который ты купил для твоего... ну, ты понимаешь...
Она покраснела и перевела взгляд на его пах, внутренне поморщившись. Хотя она хорошо справилась с честной частью программы этого вечера, тактичная часть мероприятия оставляла желать лучшего.
—Давай вернемся к этому, — весело сказала она. —Хорошо, итак, эммм... событие, которое произошло, когда я хммм... наблюдала за тобой в лунном свете с моим ээээ...
СОС! СОС! Она не знала этих шагов. Что это был за танец? Макарена из ада?
—Как я уже говорил, мои действия были непростительны, и я предпринимаю шаги, чтобы гарантировать, что это не повторится.
—Уильям, то, что ты делал, не является неправильным и ужасным. Ты 28-летний девственник. Ты или будешь мастурбировать или взорвёшься от накопившегося напряжения. Это очень распространённое явление. Примерно девяносто восемь процентов всех мужчин делают это.
—Как ты можешь знать о таком...
Подавленная душная часть Уильяма мужественно пыталась появиться вновь. Так трудно выучить новый танец, когда старые танцевальные па были знакомы и надежны.
—Женщины делают это тоже. Я делаю это, Уильям.
Он смотрел на нее, мерцая в газовом свете, его рот сложился в маленькую букву «о» от удивления.
—О, я знаю. В этом веке женщины воспринимаются, как пустые сосуды. Никаких мыслей. Никакой страсти. Но это неправильно. Мужчины думают, что мы не задумываемся о сексуальности? Что когда мужчина «оскверняет» наше тело, мы должны «лежать на спине и думать об Англии». Но это не то, что делают настоящие женщины.
Она видела, как он сглотнул. Его кадык слегка дернулся, а затем он посмотрел на нее, слегка склонив голову набок.
—Уильям, я точно не лежу на спине и не думаю об Англии. Я думаю о тебе. Как ты выглядел в лунном свете.
При этих словах он удивил ее и, похоже, самого себя, сделав один шаг к ней (Могу я пригласить на этот танец?). И она посмотрела в его лицо, светлое от возможностей, и улыбнулась (Я бы с удовольствием).
—Ты думаешь обо мне?
Она потянулась, чтобы взять его за руку. Простой жест, элементарный. Я здесь. Друг-Наперсница-Возлюбленная. Я с тобой. И он улыбнулся в ответ.
—Я не знаю, что делать, Элизабет. Я не знаю, как... быть, когда я рядом с тобой. Ты меня просто ошеломляешь. Должен признаться.
Она подняла его руку, все еще сцепленную со своей, почти как для начала вальса, и поднесла ее к губам, чтобы поцеловать тыльную сторону. Странный жест, она знала. Но не совсем зная, как действовать, она импровизировала, как могла. Она услышала его резкий вдох, а затем его руки обхватили ее талию, притягивая ее еще ближе.
Она прижалась к его груди, касаясь кончиками пальцев его затылка и перебирая завитки его волос. (Ты прекрасно танцуешь.) Положив голову ему на грудь, она могла слышать тихое ту-туд, ту-туд - стук его сердца, и это доставляло ей какую-то ошеломительную радость.
Приподняв голову, она прижалась носом к его челюсти, прокладывая дорожку эскимосских поцелуев к его подбородку, что опять же было очень странным и несексуальным поступком. Так почему же она чувствовала, как его тело содрогнулось от ее прикосновений?
—Элизабет, я не знаю... я не знаю, что делать. Что... что ты хочешь от меня? —Как насчет того, чтобы хоть раз подумать о том, чего хочешь ты?
Она отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза. Широкий голубой и моргающий взгляд на нее, за стеклами очков, которые уже начали слегка запотевать. Она аккуратно сняла их и положила в карман его жилета.
Приложив ладонь к гладкой плоскости его щеки, она посмотрела в его глаза и спросила:
—Чего ты хочешь, Уильям?
—Я не знаю. Я не знаю, что делать, что делать в этой... ситуации?
—Речь идет не о том, что ты должен делать. Речь идет о том, что ты хочешь делать. Что ты хочешь сделать прямо сейчас, Уильям?
Он рассмеялся. Это было незатейливо и просто, и взгляд его глаз был не совсем Уильяма, но и не Спайка. Он был новым творением внутри, свежим и только что родившимся.
—Что я хочу сделать, иными словами, я бы очень хотел... потрогать твои волосы. (Ты божественно танцуешь.)
Осторожно она взяла его руки и положила их себе на голову. Она видела их образы, отражающиеся в окне его спальни: она, обнимающая его за талию, и он, держащий обе руки на ее голове. Они были самыми необычными партнерами по танцу.
—Я должен... продолжать? — его голос был одновременно полон надежды и страха.
—Конечно, — ответила она с улыбкой.
Очень осторожно, точными движениями Уильям начал вынимать шпильки из ее волос. Когда каждая прядь волос освобождалась из ограничивающего пучка, он укладывал ее почти благоговейно. Как только волосы были полностью распущены, он начал осторожно проводить пальцами по ним. Его взгляд был таким пристальным; он выглядел почти как ученый, открывающий новый вид.
—Должен признаться, я очень долго мечтал прикоснуться к твоим волосам.
Она провела кончиком пальца по его нижней губе.
—Я знаю. Ты сказал мне, когда был пьян.
—Боже милостивый. Когда я рядом с тобой, я совершенно не могу соблюдать приличия, а это...
—Замечательно. Ты должен продолжать в том же духе.
Затем он сделал глубокий вдох, как человек вдыхает перед прыжком с очень высокого трамплина. Одна рука продолжила играть с ее волосами, а другая переместилась чуть ниже ее подбородка. Он наклонился, заставляя встретиться с ним взглядом. Его робкие губы коснулись ее в нежном поцелуе, его рот был таким теплым и живым. Она широко улыбнулась ему: стены рухнули, а возможности широко открыты.
—Это было чудесно, Уильям.
Она приподнялась, касаясь своими губами его губ, сначала нежно, а затем углубляя поцелуй. Побуждая его открыть рот чуть шире, она коснулась кончиком своего языка его и почувствовала, как он слегка подпрыгнул, но он приоткрыл рот еще немного и начал скользить языком по ее языку, пробуя ее на вкус, наслаждаясь ее ароматом.
Он прервал поцелуй и посмотрел ей в глаза, взгляд был каким-то изумленным и радостным одновременно.
—Почему я до сих пор не знаю, что сказать? — спросил он. —Я совершаю это тоже спонтанно, Уильям.
Она снова уткнулась головой ему в подбородок, не в силах сопротивляться уюту его рук и непреодолимому стуку его прекрасного бьющегося сердца. Все еще играя с локонами на его затылке, она начала целовать его шею, затем переместилась к его уху.
Кончиком пальца она провела по раковине его уха, после чего проложила дорожку из поцелуев к его мочке и начала покусывать и пробовать на вкус чувствительную кожу.
—Ах, — произнес он, начиная немного извиваться от этой ласки.
—В последнее время ты часто это говоришь, — она улыбнулась, продолжая целовать его ухо и спускаясь вниз по шее, целуя его горло, ощущая пульс под губами с каким-то невероятным благоговением.
Она была так увлечена своими ласками, поэтому лишь через мгновение заметила, что он тоже что-то тихо бормочет, и прервала поцелуи, чтобы лучше его слышать.
—Лидс, Шеффилд, Китли... — бормотал он.
—Уильям, кто такая Кетли? Ты же не... ты же не говоришь о другой женщине, пока я целую тебя, не так ли?
—Ах, нет, Элизабет. Я называл города в Йоркшире.
—Очевидный вопрос - почему?
—Ты упоминала ранее, что человек может лежать на спине и думать об Англии. Хотя эти физические ощущения во многих отношениях чрезвычайно приятны, я стараюсь расслабиться и думать об Англии, из-за растущего дискомфорта, который я испытываю в своей личной области. Иными словами, устройство все еще на мне, Элизабет.
О, как она могла забыть? Его член был заперт в устройстве для блокировки пениса. Эрекция при нахождении в этом маленьком пыточном устройстве причиняла ему сильную боль.
—О, Уильям, я сожалею. Ты, должно быть, испытываешь сильный дискомфорт. Я должна пойти в свою комнату, а ты должен разобраться с этим ужасным устройством. У тебя есть ключ, и ты знаешь, что делать.
Он встретил ее взгляд улыбкой и кивком.
—Мы начали что-то новое сегодня. Нам нечего стыдиться, нам обоим, и завтра, когда ты увидишь меня, больше не надо прятаться. Больше никаких стен и никакого... притворства, что у тебя нет пениса. Это плохо.
—Я понял только часть того, что ты там сказала, но я совершенно уверен, что согласен с этим.
—Спокойной ночи, Уильям, приятных снов.
Закрывая за собой дверь, она вспомнила кое-что очень важное и остановилась, чтобы снять нижнее белье.
Приоткрыв дверь всего на несколько сантиметров, она без лишних слов бросила его в комнату Уильяма. Прошло мгновение, всего лишь мгновение, затем раздался успокаивающий звук его смеха.
—Спасибо, Элизабет.
Улыбаясь про себя, пока шла через холл, она удивлялась тому, что даже сейчас ему удается собирать коллекцию ее нижнего белья.





Было уже далеко за полночь, но Уильям все еще сидел за своим столом в библиотеке, слабый свет газовых ламп подсвечивал груду скомканных бумаг, загромождавших поверхность. Он склонился над очередным листом, перо летало в вдохновении.

Искры страсти рождают наслаждение
Лучезарной богине, Элизабет, посвящение.

Он скомкал его и бросил в постоянно растущую кучу. Что-то произошло, он не знал почему, но она разрушила барьеры, которые он выстроил вокруг своего сердца. Она преследовала его, но эти мысли и чувства были фантазией, а не реальностью. В жизни были вещи, которые он мог хотеть и мог иметь, и вещи, которые не должны были принадлежать ему. Опустив глаза, он неторопливо написал еще несколько строк.

Она, с зелеными глазами и золотыми волосами.
Если б ты звал ее «Бесси», она б убила тебя на месте.

Он скомкал бумагу и бросил ее к остальным, заменив чистым листом. Эта скомканная куча, эти беспомощные чувства внутри него - глупая свалка, которой не суждено было увидеть мир. У него была душа поэта, но не перо. И тогда он начал писать записку, которую собирался написать изначально, вместо всей этой поэтической чепухи. Он написал записку, которая была принята в обществе.

Элизабет,
Пожалуйста, будьте так добры, встретьтесь со мной в библиотеке после того, как проведете время с мамой. Я буду ждать Вас в 3 часа.
Я остаюсь,
Ваш,
Уильям Пратт.

Это было формально, но не слишком; это был просто правильный жест. Это было корректно, во всяком случае, и были предприняты необходимые шаги, чтобы поставить их отношения в более правильный ракурс. Удовлетворенный, он прошел через холл, чтобы подсунуть записку под ее дверь.



В половине четвертого того же дня он расхаживал по коридору у дверей своей матери. Через дверь он слышал смех Элизабет. Что они могли там делать такого, что вызывало бы смех? Она намеренно избегала его?
Он провел пальцами по своим и без того растрепанным волосам и вздохнул, открывая дверь к матери, решив настоять на разговоре с Элизабет.
Однако сцена в комнате его матери была чем-то неожиданным. Мама встала с постели и сидела в кресле у окна, улыбаясь Элизабет, которая сидела на полу, раскинув руки и размахивая ими, взволнованно заканчивала свою фразу.
Над ним пронесся почти забытый звук смеха его матери. Он мог только удивленно смотреть на них обеих.
—О, Уильям, — воскликнула его мать, голос которой все еще был полон радости. —У меня был самый великолепный день!
Она была очень оживлена.
—Бесс пока отложила мисс Остин на полку и рассказывает мне самые фантастические истории.
—Правда, мама? Это должно быть просто чудо. Ты - само воплощение здоровья. Я давно не видел, чтобы ты так хорошо выглядела.
—Это не те истории, к которым я привыкла, но я нахожу их... странно захватывающими. Это история о далекой стране, где за прекрасной принцессой Леей ухаживает Питер Паркер, который из-за неудачного укуса амазонского паука обрел удивительные способности. Днем он работает в газете, а ночью помогает Скотланд-Ярду.
Она сложила руки на коленях и улыбнулась Элизабет.
—Спасибо, Бесс. Это был самый приятный день, который я могу вспомнить за последнее время.
—Мне было очень приятно, миссис Пратт. Возможно, завтра рассказ можно будет продолжить. Я полагаю, что принцесса Лея сможет встретить нового поклонника в виде любопытного Эдварда Руки-Ножницы, который заставит юного Питера Паркера проявить себя.
—Это звучит восхитительно, Бесси.
Как только Элизабет прошла мимо него, он протянул руку, чтобы преградить ей путь.
—Прежде чем ты спустишься вниз, встреться со мной в библиотеке, как я просил тебя в своей записке.
Она подняла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, молча кивнув в знак согласия.
Он коротко улыбнулся своей матери и последовал за Элизабет в соседнюю комнату. Войдя, он сразу отступил за стол и сел. Это было безопасно, даже успокаивающе, - большой массивный блок из дерева и металла как своего рода буфер между ними.
Она смело подошла к тому месту, где он сидел, и поприветствовала его широкой бесстыдной улыбкой. Ее щеки были все еще румяными от смеха с его матерью, а зеленые глаза светились радостью. У нее не было никакого чертова права выглядеть так прекрасно, и он обнаружил, что полез в ящик стола, чтобы вытащить лист бумаги, на котором можно было рисовать.
—В чем дело, Уильям? — ее голос был почти, как музыка. Как она это делает? —А, ну да. На самом деле, я хотел поговорить с тобой о вчерашнем вечере. Она тяжело вздохнула.
—Мы ведь не собираемся снова танцевать вокруг этого тутового куста, правда? Ты согласился прошлой ночью «больше не прятаться». Ты ведь помнишь, что говорил это, да?
—Ну да, безусловно. Я помню очень многое о прошлой ночи.
—Я тоже, — восторженно просияла она и придвинулась ближе к нему, обойдя стол сбоку.
Она делала безумные вещи, которые всегда делала после того происшествия. Это ее уникальное качество, которое кружило ему голову, пока он полностью не терял представление о том, что он намеревался сделать и кем он должен быть. Держи себя в руках, друг мой. Главное - самоконтроль.
—Элизабет, выслушай меня, пожалуйста. Я выслушал тебя вчера вечером и считаю, что должен получить такое же внимание.
При этих словах ее брови приподнялись, а улыбка исчезла. Она прислонилась бедром к столу и посмотрела на него совершенно серьезно.
—Прости, Уильям. Что ты хотел сказать?
И вот настало время его речи. Той, которую он прокручивал дюжину раз в голове, спотыкаясь в течение дня. Она уже должна быть заученной. Он сложил руки на столе и смотрел прямо на свои костяшки пальцев, поскольку взгляд на девушку мог заставить его сбиться.
—Элизабет, я не знаю, откуда ты прибыла, и не настаиваю, чтобы знать, но ясно одно. Ты не знаешь наших обычаев. Путей развития общества и путей взаимодействия полов и классов. Определенные действия и взаимодействия уместны, а другие - нет. Это особенно важно, когда речь идет о ком-то, кто не принадлежит к определенному классу общества.
Ее молчание было удивительным и нервирующим, и он не мог не взглянуть на нее. Выражение лица Элизабет было трудно прочесть. Она просто наблюдала за ним, серьезная и внимательная. Он вернул взгляд на свои неподвижные руки на столе, чувствуя себя трусом, но, тем не менее, зная, чего от него ожидают.
—Вчера вечером ты сказала, что я должен быть честен с тобой, и я буду честен. Я в долгу перед тобой. Как бы мне ни было трудно признать, прошлая ночь была замечательной. Наше... время вместе было очень... великолепным и много значило для меня. Но это никогда не должно повториться.
—Почему нет? — ее тон не был сердитым или обиженным, но был твердым. —Потому что люди будут болтать, Элизабет. Потому что так не принято. —Потому что я ниже тебя?
—Господи, нет. Дело не в том, что ты ниже. Это вопрос того, что скажут люди, как они воспримут тебя. Моя позиция заключается в том, чтобы охранять твою репутацию, а не порочить ее. Джентльмен не может использовать в своих интересах тех, кто у него работает.
Она протянула руку, положив свою маленькую ладошку на его сцепленные пальцы. Ее прикосновение было легким, потрясающе теплым и успокаивающим.
—Ты «воспользовался» мной прошлой ночью, Уильям?
—Нет!
—Значит, тогда я « воспользовалась» тобой?
—Нет. Но дело не в этом, Элизабет. Ты должна понять...
—Или, возможно, ты должен понять, Уильям. Меня никто не использует, и тебя тоже.
Он перестал созерцать свои руки и поднял глаза, чтобы встретить ее взгляд. По меньшей мере, он был должен ей хотя бы это.
Она склонилась над столом, совершенно сияя какой-то страстью и эмоциями, от которых у него перехватило дыхание. Казалось, она время от времени вспыхивала этим. Иногда, когда он проходит мимо нее в коридоре, или только сейчас, когда она ухаживала за его матерью. С той ночи, как на нее напали, что- то зажгло в ней какую-то искру и распалило в ней ревущий огонь. От нее исходило такое сияние, такая энергия, которая затмевала все вокруг.
—Уильям, ты снова надеваешь маску. Однако я видела тебя без маски, и я знаю, что ты можешь ее снять. Тебе просто трудно это сделать. И я знаю, что это трудно. Поверь мне, я знаю все о том, как заставить себя быть тем, кем ты должна быть, а не тем, кем хочешь. Я написала книгу и преподавала по ней курс для аспирантов.
Он мог только безучастно смотреть на нее. Это было странно волнующе и пугающе, когда она говорила в такой иностранной манере. Иногда она была такой потусторонней, что он терял дар речи.
—Как ты себя чувствовал сегодня, Уильям? Если то, что мы сделали, было неправильно, почему ты чувствовал себя так прекрасно? Так уверенно? Почему небо было таким голубым? Почему ты шел по улице и каждый раз, проходя мимо кого-то, задавался вопросом, чувствовал ли он когда-нибудь себя таким же абсолютно живым, как ты сегодня? Почему до сегодняшнего дня тебе казалось, что ты живешь жизнью, в которой ты не совсем живой?
Он мог только изумленно смотреть. —Откуда ты можешь знать?
Она лучезарно улыбнулась.
—Потому что именно так я чувствовала себя сегодня. Если быть друг с другом - неправильно, то почему это доставляет нам такую радость? Почему мне кажется, что я сейчас взорвусь, когда думаю о том, как твои губы касались моих?
—Ты думала об этом?
—Весь день. Уильям, посмотри, как счастлива твоя мама сейчас. Это было переполнено тем, что ты заставил меня почувствовать. Как ты все еще заставляешь меня себя чувствовать.
И Уильям ничего не мог сказать, потому что, в конце концов, что он мог на это ответить?
Она переместись за его стол и устроилась на нем напротив Уильяма. Ее маленькие ручки легли на его плечи. Затем она наклонилась и нежно поцеловала его в щеку. Только шепот, и она отстранилась.
—Уильям, ты только и делал, что «был джентльменом» со мной, несмотря на то, что ты можешь думать. Я прошу тебя о простом одолжении, и я действительно верю, что это то, что сделал бы джентльмен. Я прошу тебя оставаться честным. Ты дашь мне это?
—Элизабет, даю тебе мое слово. У меня никогда не будет нечестных отношений с тобой.
—Тогда скажи мне просто. Ты сожалеешь о прошлой ночи? Ты хочешь, чтобы мы вернулись к отношениям между слугой и работодателем?
Какое-то время он не мог найти нужных слов. Тик-так, тик-так шестеренки часов заполняли комнату напоминанием о том, что он должен что-то сказать, и все же... Ее руки нежно играли с его кудряшками. На самом деле это была нечестная игра. Как он мог найти слова, когда она делала такие восхитительные вещи своими руками? Когда она так на него смотрела?
—Бог свидетель, я не верю, что мы могли бы вернуться к тому, чтобы вернуться к ролям прислуга - работодатель, независимо от того, насколько решительным был бы каждый из нас. Прошлая ночь была самой прекрасной в моей жизни. Это было откровение.
Он протянул руку, чтобы погладить ее по щеке тыльной стороной пальцев.
—Ты - все, о чем я думаю, Элизабет. Ты в моей крови, в моих мыслях, и прошлая ночь была больше, чем я...
—Элизабет! — голос Дженни прогремел прямо за дверью библиотеки. Синхронно Элизабет и Уильям подскочили, как будто их подтолкнул небольшой взрыв. Элизабет упала с дальнего края стола с громким стуком и еще более громким «Твою мать!», как раз в тот момент, когда Дженни открыла дверь.
—О, Боже, Элизабет! Что случилось?
Элизабет осталась на полу и начала смеяться.
—Элизабет! — Дженни наклонилась, чтобы крикнуть ей в лицо. —Ты хорошо себя чувствуешь?
Дженни бросила обеспокоенный взгляд на Уильяма.
—Она ведь больше не говорит о коровах, мистер Пратт? Я думала, у нее закончились эти приступы.
—Я в порядке, Дженни, — Элизабет встала и отряхнула юбки.
—Что ж, это радует, — крикнула Дженни. —Миссис МакЛафлин послала меня найти тебя. Уже почти четыре часа, и ты должна была помочь с ужином...
—Тогда я должна идти. Возможно, мы сможем продолжить эту дискуссию позже... сегодня вечером, мистер Пратт?
Он кивнул Элизабет, которая широко улыбнулась ему через плечо, следуя за Дженни из комнаты.



В этот вечер он ужинал в комнате своей матери. Их обычно мрачная вечерняя трапеза оказалась на удивление оживленной. Мама была разговорчива, комментируя проблемы домашнего хозяйства между ложками огуречного супа.
Когда он начал кормить ее рыбным блюдом, то не удержался и высказался о том ярком пламени, которое зажгло их обоих в этот день.
—Мне показалось, что ты сегодня очень приятно провела время с Элизабет. —Элизабет? О, ты имеешь в виду нашу Бесси? Да, это было очень приятно.
Он был занят тем, что накалывал ей побольше палтуса, но почувствовал на себе ее любопытный взгляд.
—Уильям, почему ты называешь нашу Бесси «Элизабет»? —Она предпочитает, чтобы ее так называли, мама.
—Любопытно. Странно, что меня не поставили в известность об этом. Когда произошла эта перемена?
—Совсем недавно. С того злополучного случая, когда на нее напал негодяй.
—О, в самом деле? Ну, в этом есть определенный смысл. После нападения она вела себя очень необычно. Она начала читать и рассказывать очень захватывающие истории. Она поет очень странные мелодии, когда думает, что я еще сплю. Как будто она совсем другой человек.
Уильям ничего не сказал, не желая выдать даже намека на свои настоящие чувства к Элизабет. Конечно, мама была слишком больна, чтобы быть в курсе ситуации, сложившейся между ним и Элизабет. Пока он ничего не выдал, он должен достойно выдержать этот разговор. Он предложил своей матери немного моркови «Виши».
—Ты тоже видишь отличия от нашей Бесси, не так ли, Уильям? —Ну, да.
—В ней есть что-то сияющее. Осмелюсь предположить, что ее присутствие рядом очень воодушевляет.
Он уклончиво кивнул и вернулся к прежнему занятию, чтобы накормить ее кусочками палтуса, стараясь, чтобы щеки не покраснели.
—Такая девушка, как эта, не может не привлечь внимание любого молодого человека. Даже мужчины не из ее класса. Было бы вполне понятно, если бы даже разумного, вдумчивого джентльмена, тянуло бы к такому человеку.
Уильям мог только встретиться взглядом со своей матерью. Да, теперь было совершенно ясно, о чем они на самом деле говорят. Он надеялся, что его мать была слепа к его неподобающему влечению к Элизабет, но это было не так. Мама не была недовольной, но она была обеспокоена. Если бы она только знала, как далеко он уже зашел.
—Она чудесная девушка, Уильям. Это замечательно, что у нее есть такой работодатель, как ты, который охраняет ее добродетель, защищает ее доброе имя.
На это он ничего не мог ответить, он просто кивнул в знак согласия.
—Думаю, я уже закончила с ужином, сынок. Спасибо за приятный вечер и за твою помощь.
—Конечно, мама. Хочешь, я почитаю тебе сегодня вечером?
—Нет, я хочу побыть в одиночестве. Дневная деятельность изрядно вымотала меня. Полагаю, я должна пожелать тебе спокойной ночи, Уильям.
Он поцеловал ее в лоб, затем собрал их посуду и открыл дверь, чтобы выйти из комнаты.
—Я горжусь тобой, Уильям. Ты был идеальным сыном. Я действительно люблю тебя. Я... Я думаю, ты должен это знать. Возможно, я это говорю недостаточно часто.
—Мама, ты говоришь это достаточно часто. И я тоже люблю тебя. Я буду и впредь стараться быть достойным твоего доверия, твоей гордости за меня. Спокойной ночи.



Было почти десять вечера, когда он увидел, что дверная ручки библиотеки наконец повернулась, чтобы впустить ее. Он старался не смотреть на это одержимо, тщетно пытался не надеяться. Он отложил книгу и встал, чтобы поприветствовать ее.
На ней была тонкая белая ночная рубашка; у нее даже не хватило милосердия завернуться в халат. Ее волосы были распущенны и рассыпались по плечам. Он знал, что с ней, выглядевшей такой неземной, ему совсем конец, поэтому он снова взял в руки свою книгу и попытался сосредоточиться на ней.
—Элизабет, ты не можешь уснуть?
—Не совсем, Уильям. Сегодня днем нас прервали. Я подумала, что мы могли бы закончить наш разговор сейчас.
Он почувствовал, как у него горят щеки. Он ненавидел, когда они так делали, и отвернулся, чтобы скрыть от нее свой румянец.
—Ах, да. Ну, на самом деле ничего особенного.
—Ну, тогда я просто вернусь в постель.
Вот проклятье. Он не ожидал, что она на самом деле уйдет. Она должна была остаться и вытянуть из него это. Дразнить его и делать восхитительные вещи своими руками. Это были шаги танца, не так ли?
Он повернулся к ней лицом, чувствуя себя немного отчаявшимся, и увидел, что она стоит там, улыбаясь ему, положив руку на бедро; она, конечно, не собиралась уходить, но и не собиралась выманивать это у него.
—Ну, вообще-то, кое-что было. Однако это не относится к вопросу, который мы обсуждали ранее. Возникла ситуация, и я подумал, что ты будешь идеальным человеком, с которым можно обсудить этот вопрос.
Она терпеливо наблюдала за ним. Рука, которую она положила на бедро, туго натянула ночную рубашку на груди, создавая самое откровенное и приятное зрелище. Она напомнила ему одну из статуй Афродиты эпохи Возрождения. Он почувствовал, что его румянец становится еще сильнее, и заставил себя отвести взгляд.
—Прости меня, Элизабет. Возможно, мне не стоит обсуждать с тобой эту тему. Это не та тема, которую обычно обсуждают с женщиной. И мне крайне неудобно не знать, с чего начать.
—О, Господи, Уильям. Ты ведь не запер своего Навуходоносора снова, не так ли? Его румянец стал еще сильнее.
—Нет! Элизабет, ты говоришь очень удивительные вещи. Но нет, я, конечно, этого не делал. На самом деле, я хотел получить твой совет по финансовому вопросу.
—О? Ну, это совершенно неожиданно,— она рассмеялась.
—В первую очередь это касается моего дяди. Видишь ли, мы с ним делим контроль над семейным доходом, в той мере, в какой это касается мамы и меня, а он делает траты, которые меня тревожат. Я не знаю, что с этим делать. Он должен приехать к нам домой через две недели, и я думаю, что будут неприятности.
—Он тратит впустую твои деньги? Что, с азартными играми и распутными женщинами?
—О, Боже, нет. На самом деле, совсем наоборот. Он жертвовал по сто пятьдесят фунтов в год "Обществу по борьбе с пороком".
—И что в этом плохого?
—Я чувствую, что это деньги, которые мама не может позволить себе потратить, учитывая ее нынешнее состояние здоровья.
—Как это?
—Боюсь, некоторые их решения несколько суровы. Наиболее эффективно они работали над тем, чтобы запретить распространение информации о биологии человека среди рабочих классов. Мне кажется глубоко неправильным контролировать такого рода информацию, особенно когда это основано на классовой принадлежности. Они так же добивались того, чтобы публикация других видов информации стала уголовным преступлением. Кроме того, они активно закрывают публичные дома, вынуждая этих несчастных женщин выходить на улицу. Не то, чтобы я пропагандировал подобные заведения, Элизабет! Но я бы отдал предпочтение политике мистера Гладстона, направленную на то, чтобы реформировать женщин, обучать их службе, а не выбрасывать их на улицу. О, прости меня. Я... Я уже начал лекцию, не так ли?
Элизабет лишь улыбнулась ему.
—Я не думаю, что когда-либо слышала, чтобы ты говорил так много за один раз, Уильям. Похоже, ты очень увлечен этой темой.
—Это то, к чему я испытываю сильные чувства. Поощрение невежества и жестокости не может сделать человечество лучше.
—Ну, думаю, я с тобой. Эти парни похожи на больших шовинистов. Итак, как же получилось, что твой дядя может отдать твои деньги им?
—Наследство оформлено таким образом, что мой дядя делит контроль со мной поровну. Что касается финансов, то я владею нашим домом и ничем больше. Мы должны договариваться обо всех остальных инвестициях.
—И, позволь мне угадать... до сих пор тебе приходилось соглашаться на все, что он требует?
—Мама ненавидит ссоры. Когда я не согласен, он делает это очень неприятным для нее и настаивает на ее участии в наших дискуссиях, потому что знает, что у меня не будет другого выбора, кроме как согласиться с его требованиями.
—Боже, какой же он придурок. Использует твою мать в качестве эмоционального заложника, чтобы добиться своего? Не мирись с этим, Уильям. Просто не делай этого.
—Проблема в том, что я не совсем уверен в том, как мне следует делать.
—Смотри на это, как на битву. Дуэль или... бокс! Что ты делаешь, когда противник пользуется твоей слабостью?
—Ты защищаешь слабое место более эффективно или пробуешь новую тактику, я полагаю. Меня бесконечно восхищает, что женщина, кажется, мыслит как боец, Элизабет.
—Если твоя слабость - это мать, ты тогда...?
—Уберу ее из шаблона. Найду способ провести дискуссию, но так, чтобы обойти его возможность вовлечь ее. Почему это не стало очевидным для меня сразу? Это чертовски блестяще! — он, конечно, был в ужасе от того, что использовал такую вульгарность в ее присутствии. —Пожалуйста, прости меня, Элизабет.
—Как всегда, прощать нечего, Уильям, — она улыбнулась. —Ты можешь справиться с этим довольно легко. Это так же, как в боксе или в чем угодно, на самом деле. Ты определяешь, чего ты хочешь; ты работаешь, чтобы получить то, что ты хочешь. Иногда, кажется, очень страшно заниматься этим. Иногда для этого требуется больше мужества, чем ты думаешь, у тебя есть. Но когда ты хочешь чего-то или кого-то, иногда приходится предпринимать смелые шаги, чтобы получить это, потому что этот кто-то не всегда делает первый шаг.
Когда она посмотрела на него, держа руку на бедре, у него возникло ощущение, что они больше не говорят ни о дяде, ни о боксе, ни о жизни в целом.
—И теперь, Уильям, если это все, я думаю, мне следует вернуться в свою постель. Завтра будет долгий день.
О, нет. Все было не так, как должно было получиться. Она должна была знать, как это тяжело для него.
—Итак, это все, Уильям?
У нее хватило наглости приглашающе улыбнуться.
—Да, Элизабет, я думаю, что это так. Должен ли я... должен ли я проводить тебя до твоей... то есть я хотел бы попытаться проводить тебя в твою комнату.
—Проводишь или нет? Не надо пытаться, — при этих словах она разразилась беззаботным смехом.
Он привык реагировать на ее смех, прячась, но вместо этого обнаружил, что его тянет к ней. Она смеялась не над ним. Это была еще одна часть ее тайны.
Уильям двинулся к ней, ведя за собой в этом танце, слегка испуганный, но взявший инициативу на себя.
Когда он поднял руку, чтобы коснуться ее волос, его пальцы дрожали, но он все равно погладил их. Он наклонился, чтобы нежно поцеловать ее в губы. Она с готовность ответила на поцелуй, проведя кончиками пальцев по его шее, и вернула ему еще один нежный поцелуй, пока он успел отстраниться.
Он углубил поцелуй, совсем чуть-чуть, просто пробуя ее губы своим языком. Последний раз, когда она его так целовала, он втягивал воздух, создавая неприятное сосущее ощущение, похожее на ветер в пещере. На этот раз он помнил, что нельзя дышать ртом. Она хорошо отреагировала на такой стиль поцелуя и издала легкий воркующий звук. Как она могла ворковать? Этот звук окончательно сразил его. У него не было никакой защиты от этого.
Наклонившись ниже, он осыпал нижнюю линию ее скулы очень смелыми поцелуями, пробуя на вкус и покусывая, перемещаясь к мочке уха. Было так приятно, когда она делала это с ним предыдущим вечером. Действительно, она, казалось, тоже наслаждалась этим, издавая легкие вздохи и со страстью поглаживая его шею.
Затем он попробовал на вкус ее нежное ушко. Только небольшие покусывания по краю и дерзкое покусывание мочки уха. Она прижалась к нему еще крепче. Он чувствовал, как ее груди прижимаются к его груди, а ее дыхание участилось. Его собственная реакция так же стала очевидной, так как брюки стали тесными в паху. Вместо того, чтобы отстраниться, он продолжал оставаться рядом с ее телом, чтобы она могла чувствовать его - знала, какое воздействие оказывает на него.
Она выглядела, как видение. Ее волосы все разметались вокруг ее лица, губы слегка припухли от поцелуев, его поцелуев. Он склонился, чтобы снова завладеть ее ртом в еще более голодном поцелуе, пробуя ее глубины, языки танцевали и скользили друг по другу в страстном сплетении.
Ее бедра двинулись навстречу его эрекции. Осознавая это. Притягиваясь к этому, к нему. Нежно терлась об него в самом прекрасном танце. Он почти не мог стоять на ногах. Такое фантастическое блаженство.
Его рука робко прошлась по ее боку, прочертив путь по бедрам, талии и вверх к груди, так плотно прижатой к нему. Боже милостивый, она была такой мягкой. Он и понятия не имел. Сначала он провел по ней дразнящую дорожку тыльной стороной пальцев, а затем более смело начал нежно поглаживать ее грудь рукой.
При этом она выгнулась ему навстречу.
—Ах, Уильям.
Его тело вибрировало от желания, в то время как голову захлестнул страх. Этот танец был одним из тех, перед которым он не мог устоять, однако казалось, что он обречен с самого начала. Вспомнив обеспокоенный взгляд своей матери, он отстранился и разорвал их объятия.
Она смотрела на него, затаив дыхание и сияя. Она полностью доверяла ему. Она отдалась ему так, как никто никогда не отдавался. До неё он и представить не мог, что такой подарок вообще возможен; теперь эта прекрасная искрящаяся женщина отдавала ему себя так, и это было выше его сил.
—Элизабет, это было прекрасно, захватывающе, — он глубоко вдохнул столь необходимый ему воздух. —Как бы это ни было приятно, я считаю, что мы должны пожелать друг другу спокойной ночи.
Ему было неприятно признавать это, но это было правдой.
—Я согласна. Мы должны удалиться в свои комнаты и... «не думать об Англии». Когда-нибудь будет прекрасно не думать об Англии вместе с тобой, — она с тоской посмотрела на него. —Спокойной ночи, Уильям.
—Спокойной ночи, любовь моя.
О, Боже мой, неужели он только что сказал это вслух? Заметила ли она?
Ее ответом было еще одно из ее сводящих с ума нечитаемых выражений. На мгновение она выглядела почти печальной. Баффи улыбнулась в последний раз и вышла из библиотеки.





На следующий день Баффи как раз выходила из спальни миссис Пратт, когда увидела Уильяма, идущего по коридору. Он был снова рассеян и перебирал несколько свертков в бумажной упаковке.
Она не могла не поддразнить его.
—Кажется, я часто нахожу вас в этом коридоре с таинственными пакетами, завернутыми в коричневую бумагу, Уильям.
Она явно испугала его; однако на этот раз он не смутился, не покраснел, а уверенно встретил ее взгляд.
—Элизабет, я нахожу, что знакомство с тобой вдохновляет меня на покупку необычных предметов.
—Могу я взглянуть?
—Если я не покажу их тебе, полагаю, у тебя не останется другого выбора, кроме как снова обыскать мою комнату.
Он засмеялся и снял бумагу со своих покупок, обнаружив две книги: «Фанни Хилл» Джона Клеланда и книга по анатомии человека. Поверх книги по анатомии, перевязанная ярко-красной лентой, лежала небольшая коллекция французских открыток с изображением обнаженной натуры в изыскано эротических позах. Уильям купил их?
—Я подумал, что не помешало бы как следуют просветиться в этих вопросах, — он озорно улыбнулся.
—Вы, похоже, охватили все вопросы по этой теме. Я горжусь вами. В конце концов, разум слишком ценен, чтобы его не использовать.
—Элизабет, я боюсь, что «Общество по борьбе с пороком» будет очень недовольно такими покупками. Не могла бы ты считать это еще одним секретом между нами?
—Я не скажу ни одной живой душе, — заговорщически прошептала она. Было поразительно видеть эти перемены в нем. То, как он смело встретил ее взгляд вместо того, чтобы отвести глаза. То, как он шел по коридору, сменив свою прежнюю неуверенную походку.
—У меня есть для тебя еще один секрет. Нет, не секрет, а сюрприз. Это должно произойти в субботу. Однако я не признаюсь, что это такое, — он широко улыбнулся ей, его глаза сверкали от еле сдерживаемого предвкушения.
Как это было очаровательно, в стиле Уильяма, сказать ей, чтобы она приготовилась к сюрпризу. Она подозревала, что сюрпризы были для него в новинку, и когда кто-то объявляет о них, смысл «сюрприза» исчезает.
—Я с нетерпение жду этого, Уильям. Возможно, сюрприз будет чем-то приятным и для вас? — его новые покупки заставили ее задуматься о несколько более чувственных возможностях.
—Да, так и будет. С нетерпением жду этого. Я позаботился о том, чтобы ты была свободна от своих обычных обязанностей днем и вечером в субботу.
О, это звучало все лучше и лучше. Какое бы эротическое приключение он с ней ни затеял, оно должно было длиться большую часть дня? Ее мысли вернулись к тому моменту, когда она наблюдала за ним той ночью, обнаженным и ласкающим себя при свете луны.
Продолжая идти по коридору, он крикнул через плечо,
—О, и, пожалуйста, сообщи Дженни, что она тоже должна подготовиться к сюрпризу.
Подождите. Что?



До конца недели здоровье миссис Пратт диктовало деятельность домочадцев. Ее дни проходили относительно нормально, но к вечеру, когда опускался туман, у нее начинались приступы кашля, которые длились часами. Центром всей деятельности в доме стало ее угасающее здоровье, а постоянный кашель был его слабым сердцебиением, эхом отражавшимся от стен в комнате Баффи каждую ночь.
Температура упала, и над городом нависла непогода. Сырой воздух проникал сквозь окна, и никакое количество огня не могло прогнать холод из комнат. Сколько бы она отдала за хороший переносной электрический обогреватель. Похоже, все в доме страдали от холода, но никто не страдал больше, чем хрупкая мать Уильяма.
По мере того, как здоровье миссис Пратт ухудшалось, угасала и внутренняя искра Уильяма. Под его усталыми глазами начали образовываться темные круги. Если он вообще добирался до своей кровати, то только в предрассветные часы; большинство ночей он проводил, дремля в кресле, бдя у ее постели.
По мере того, как тянулась неделя, росло желание Баффи утешить его. Как спокойнее было бы им обоим, если бы она могла просто обнимать его в течение ночи, как он обнимал ее в ту ночь, давно, прямо перед тем, как навсегда покинуть этот мир.
Она не могла предложить ему даже этого скудного утешения. Им удавалось уловить лишь краткие совместные мгновения: общий взгляд, когда они проходили мимо друг друга по коридору, ее утешающая рука на его плече, когда он смотрел, как спит его мать. Однажды она на мгновение просто прижалась к нему, стоя у дверей его матери, обнялись, как партнеры по танцам в восьмом классе; потом у его матери начался очередной приступ кашля, и он разорвал объятия.
К концу пятницы, однако, миссис Пратт пошла на поправку. Рано вечером она погрузилась в беспробудный сон, и измученный Уильям наконец-то смог отдохнуть в собственной постели и полноценно выспаться.
Субботнее утро она провела за чтением миссис Пратт. Баффи намеривалась рассказать своей пациентке новую историю, которая, как она думала, будет очень интересной и в ней соединяться сюжеты «Титаника» и «Челюстей». Однако, миссис Пратт настояла на старом любимом произведении, так что вместо истории Баффи пришлось читать «Грозовой перевал». Это была очень депрессивная книга, которую не облегчал и тот факт, что Баффи страдала от ужасной простуды, и ее горло сильно саднило.
Она почувствовала облегчение, когда ее прервали два быстрых стука в дверь и миссис МакЛафлин внесла поднос с обедом, а Уильям следовал за ней. Экономка занялась сервировкой стола, а Уильям вел светскую беседу со своей матерью. Он все время теребил рукава своей рубашки, переминаясь с ноги на ногу. Элизабет казалось, что она упускает что-то очевидное, но понятия не имела, что это может быть.
Она поняла смысл его странного поведения, когда он начал разговор с миссис Пратт.
—Мама, мне необходимо отлучиться до конца дня. Я распорядился, чтобы миссис МакЛафлин позаботилась о тебе.
—О? Я бы не хотела причинять ей неудобства. Неужели Элизабет не может посетить меня?
Уильям начал дергать себя за волосы.
—Я договорился взять Элизабет и Дженни на прогулку.
Миссис Пратт укоризненно кивнула, но ничего не сказала. Атмосфера в комнате приобрела странный характер; прежняя дружелюбная стала прохладной и сдержанной.
—Выход сотрудников в свет - это событие, к которому они привыкли, мама. Как ты знаешь. Это то, что я делаю дважды в год с некоторых пор.
Миссис Пратт сухо кивнула и принялась есть свой суп. Внезапный холод между матерью и сыном озадачил Баффи. Не зная, что еще сделать, и чувствуя себя все более неловко, она встала, чтобы выйти из комнаты.
Уильям посмотрел на нее снизу вверх взглядом, граничащим со стыдом.
—Мы посетим Оперу Комик, Элизабет, если ты не откажешься одеться в выходное платье.
—Конечно, мистер Пратт, — сказала, как она надеялась, восторженным тоном.
Опера? Что может быть более душным и невеселым, чем опера?
—Джек подготовит экипаж без четверти час. Дженни скоро присоединится к тебе.
Баффи пошла в свою комнату, чтобы обыскать свой еще не исследованный гардероб. Она понятия не имела, что такое выходное платье, но ей показалось, что в глубине шкафа она видела зеленое платье; во всяком случае, это было что- то, к счастью, не серое. Она могла только надеяться, что Уильям имел в виду именно это.
Покопавшись в глубине шкафа, она смогла найти не только платье, но и зеркало. Возможно, это была особенность Викторианской эпохи, но в доме Праттов не было зеркал, и с тех пор, как она оказалась в этой странной ситуации, то не задумывалась о том, как выглядит. Надев платье и провозившись с пуговицами, казалось, целую вечность, она встала перед ним и критически оценила себя.
Присмотревшись к себе повнимательнее, она с удивлением заметила, что выглядит почти так же, как всегда. Различия между Баффи из Саннидейла и Элизабет из Викторианский эпохи были незначительны. Ее волосы не имели салонного блеска и были натурального светлого оттенка. Она так же не была такой худой, как привыкла; ее грудь и бедра были полнее, чем когда она была в своей самой стройной боевой форме. По ее мнению, ее возраст был бы около двадцати пяти лет, но в ее глазах было что-то, что намекало на то, что она намного старше. Единственное отличие в чертах лица заключалось в том, что нос, возможно, был чуть более вздернутым, чем у ее современной копии. Хей, бесплатная пластика носа, и все, что ей надо было сделать, это отправится в прошлое на 130 лет назад и вычистить камины. Вот это сделка.
Платье было очень красивым, глубокого темно-зеленого цвета с черной отделкой и квадратным воротником. Рукава были очень пышными в плечах сужаясь книзу до плотной посадки на запястье. У платья была широкая юбка, и Баффи не могла удержаться, чтобы не покрутиться и не посмотреть как она разлетается. Рассматривая себя в зеркале, она не могла не вспомнить тот давний Хэллоуин, когда она переоделась в женщину 18 века, чтобы произвести впечатление на Ангела. Если бы она только знала тогда то, что знает сейчас.
Она не могла не думать, кем она была тогда: девушкой на задании, Избранной, вечно сетующей на то, что у нее нет роскоши быть настоящей девушкой, ставить свои желания выше предназначения. Действительно ли она так изменилась? В настоящее время ее предназначением является «помощь Уильяму», чтобы предотвратить его перерождение. Все мысли о том, кто она такая, каково ее предназначение, снова пошли прахом.
Существовала ли в ней та часть, которая все еще жаждала жизни по собственному выбору? Жить как женщина и, наконец, освободиться от обязанностей Истребительницы? Она думала, что сможет. Та ее часть, которая была погребена под пеплом и обломками ее ошибок, которая хотела чего-то похожего на нормальную жизнь.
Может быть, эта двойственность должна была всегда существовать в ней, личность «реальной девушки», враждующей с Избранной. Под внешностью женщины в зеленом платье она видела Истребительницу, все еще живущую под ее кожей, но уже уставшую - уставшую нести груз своих секретов.
—Ты должна ему сказать, ты же знаешь. Кто ты есть на самом деле. Почему ты здесь, — её отражение в зеркале говорило ровным безэмоциональным голосом.
—Я не могу сказать ему. Он никогда мне не поверит. Как я смогу убедить его в чем-то настолько абсурдном? Моими удивительными предсказательными силами и всем этим дерьмом про Марти МакФлая? Я не уделяла достаточно внимания истории, чтобы убедить его в чем-то.
—Ему все это не нужно. Он доверяет тебе. Он поверит тебе. Не из-за того, что ты скажешь, а из-за того, кто он. Ты не сможешь долго прятаться от него. Ты знаешь, что он заслуживает твоей честности в этом вопросе.
—Если я скажу ему, кто я, это приведет лишь к тому, кем он был и кем он станет. Это то, что я не могу сделать. Это уничтожит его. Как я могу сказать ему, что ждет его? Что он будет терроризировать Европу в течение столетия. Что он убьет свою любимую мать - дважды?
—А что если это единственный способ предотвратить его обращение? Что бы ты тогда сделала? Рассказала бы ему правду, чтобы он мог спастись или позволила бы ему сгореть в неведении? — Ее отражение смотрела на нее, как Плачущий Ангел. —Время на исходе, Баффи. Для его матери, для него, для тебя. Сделай это.
И не успело ее зеркальное отражение закончить свои нравоучения, как в комнату ворвалась Дженни, розовый взрыв, запыхавшийся от волнения.
Дженни была на грани приятной пухлости, а платье делало ее похожей на огромный кекс. Оно было оттенка ярко-розовой глазури с белой отделкой. Ее шляпка была розово-белой и, если не хватало аналогии с кексом, была украшена искусственными вишнями. Баффи не могла не улыбнуться.
—Ты выглядишь замечательно, Дженни!
—О, спасибо, Элизабет! Мои сестры и мама помогли. Я мчалась сюда так быстро, как только могла, чтобы помочь тебе.
—Но... Я одета.
—Ну, почти. Но ты забыла о своих волосах. А еще шляпку и перчатки...
К тому времени, как Дженни закончила, волосы Баффи были собраны в узел, а по бокам спускались изящные локоны. Они также нашли зелено-черную шляпку и комплект черных кожаных перчаток. Когда они застегивали ее сапоги, Баффи поняла, что единственными открытыми участками кожи были ее лицо и шея. Она чувствовала себя совершенно непривлекательной, как будто ее облачили в викторианский защитный костюм.
Два быстрых стука в дверь возвестили, что Уильям готов проводить девушек к экипажу. Дженни открыла дверь и поприветствовала Уильяма реверансом, который был настолько восторженным, что граничил с нападением, отчего Уильям и Баффи разразились смехом. Этот день стал бы идеальным противоядием от той ужасной недели, которую они все пережили.
—Итак, опера? Это и есть сюрприз? — спросила Элизабет, со всем фальшивым энтузиазмом, на который только была способна.
—Это не совсем опера, Элизабет. Опера-Комик - это название театра. Нам
предстоит посетить последний мюзикл Гилберта и Салливана[8]. Ты так любишь необычные мелодии, я подумал, что...
—Это «Пираты Пензанса»[9]! — Дженни с энтузиазмом прервала его. —Сейчас в Лондоне все это в моде. Открылся всего две недели назад! То, как мистеру Пратту удалось купить билеты, очень впечатает! И места в ложе, Элизабет? Он сказал тебе? Никогда раньше такого не было. Я даже не знаю никого, у кого такое было раньше. Жаль только, что Джек не сможет присоединиться к нам, как в прошлом году. Я только собираюсь с ним поговорить об этом.
Дженни сбежала вниз по лестнице, оставив их на мгновение вдвоем.
Уильям улыбнулся ей с порога. Он уже не выглядел таким измождённым; его фигура была очень строгой в шоколадно-коричневом костюме, который она не видела на нем раньше. Его обычно непокорные волосы также были уложены. Однако он не отошел от дверного проема. Он просто стоял и смотрел на Баффи с каким-то благоговейным обожанием.
—Ты прекрасна, Элизабет.
—О, спасибо, — пролепетала она.
Он потянулся к ней, его теплая рука коснулась ее пальцев в перчатке.
—Нет, пожалуйста, не отвергай этого. Ты прекрасна, как видение. Я видел тебя в этом уже бесчисленное количество раз, я знаю. Но я не видел тебя в нем до этого дня. От тебя у меня перехватывает дыхание, Элизабет.
—Спасибо, Уильям.
—И я заставил тебя покраснеть. Я болезненно воспринимал твою способность вызывать во мне такую реакцию, но до этого момента не осознавал, что у меня есть возможность делать то же самое. Этот день уже удался. Пойдем в экипаж? — он был совершенно очарователен и сиял от гордости.
Они поспешили спуститься по лестнице и погрузились в экипаж: Дженни и Баффи разделили одно место, а Уильям сел напротив них. Окна были не зашторены, и Баффи не отрывала взгляда от них, пока они продвигались к центру Лондона. До сих пор она мало что видела за стенами дома Праттов, и была рада возможности немного поиграть в туристку.
Однако город был на удивление темным. Казалось, что в воздухе висит толстый слой копоти, хотя был полдень. Едкий дым, проникавший через окно, обжигал горло и заставлял ее кашлять. Экипаж дребезжал по брусчатке, покрытой слоем конского навоза, создавая вонь, которая могла соперничать с любой школьной раздевалкой. Дома, мимо которых они проезжали, также не были такими ухоженными, как в районе Уильяма. Она ожидала увидеть Лондон в стиле
«Карриер и Айвз»[10], а в реальности он оказался несколько похожим на гетто.
Услышав тревожный обрывок разговора внутри экипажа, она обратила свое внимание на Дженни и Уильяма.
—... хотелось, чтобы он тоже присоединлся к нам, Дженни, — сказал Уильям. — Однако учитывая последние обстоятельства, я считаю, что было бы разумнее попросить Джека встретиться с нами прямо у театра после спектакля.
—Какие недавние события вы имеете в виду, Уильям? — спросила Баффи.
—В газетах появились сообщения о нападениях животных в центе и на юге Лондона. Я хочу принять все меры предосторожности, когда речь идет о вашем благополучии.
—Нападение животных? — спросила Баффи, ее паучье чутье насторожилось.
—Я знаю, что ты склонна интересоваться необычным, Элизабет, но эти рассказы действительно тревожат.
Он посмотрел на нее и приподнял брови, пытаясь отвлечь ее от этой темы. Видя, что ее нелегко переубедить, он нехотя продолжил.
—В результате этих нападений погибли многие люди. Жертвы страдают от тяжелых ранений в шею, которые выглядят весьма неприглядно, и их описание весьма неуместно для нашего приятного дня. Будьте уверены, путешествуя днем и с нашим искусным Джеком на поводьях, нам не о чем беспокоиться.
При этих словах она почувствовала, как по ней пробежала дрожь, совершенно не связанная с ее простудой. Было ясно, что Ангелус, Дру и Дарла сейчас неживы и здоровы и находятся в Лондоне. Они еще не были в Северном Лондоне, но уже направлялись туда. Время до роковой встречи Уильяма и Дру становилось все ближе, и она должна была признаться себе, что никогда еще не была так не готова к битве, никогда еще не была так беспомощна перед врагом.
Однако у нее не было больше ни минуты на размышления, потому что экипаж остановился у входа в театр. Уильям немного поговорил с Джеком, давая последние указания, а затем повел их по большой аллее, заполненной людьми разной степени нарядности, выстроившихся в очередь, чтобы посетить театр.
Они вошли в здание через длинный туннель, который был очень мрачным и контрастировал с живописностью улицы, к которой примыкал. Однако интерьер театра был оформлен невероятно богато. Светильники, покрытые сусальным золотом, и искусные иллюстрации покрывали стены и потолок, они прекрасно контрастировали с пышной темно-красной обивкой. Сцена освещалась газовым светом, создавая почти сказочную атмосферу. Она чуть не сказала, что ей это напоминает Диснейленд, но в последний момент передумала.
Уильям проводил их в личную ложу, которая была обставлена мягкими атласными креслами и снабжена театральными биноклями. Как только они с Дженни сели, Уильям занял центральное место между ними, прикоснувшись к руке Баффи с возмутительной улыбкой на лице.
Спектакль начался сразу, как они заняли свои места, и это было абсолютно завораживающе. В нем рассказывалась очаровательная история о несчастной любви Мейбл, дочери генерала, и ее пирата Федерика. Музыкальные номера были удивительно остроумными, и Баффи не смогла сдерживать смех на протяжении всего первого акта.
Она чувствовала постоянное присутствие Уильяма рядом с собой, его теплое успокаивающее дыхание. Иногда он касался ее руки и широко улыбался. Во время музыкальных номеров она чувствовала на себе его пристальный взгляд, как бы спрашивающий «Ты хорошо проводишь время? Я хорошо справился, Элизабет?». Это успокаивало и умиляло, и на один день она смогла забыть обо всех надвигающихся грозовых тучах и позволить себе быть счастливой. Глядя на его улыбающееся лицо, она решила, что он тоже абсолютно счастлив.
Антракт наступил слишком быстро, и Уильям предложил купить для них лимонное мороженое. Дженни предпочитала осталась в ложе, чтобы наблюдать за людьми в свой театральный бинокль, но Баффи быстро согласилась; что-то холодное звучало восхитительно для ее больного горла. Пробравшись сквозь давку в вестибюле, Уильям купил две порции мороженого у продавца в ярко- красном костюме. Они как раз возвращались на свои места, когда пожилой джентльмен с огромными моржовыми усами остановился, чтобы поприветствовать Уильяма энергичным рукопожатием.
—Так-так, Уильям Пратт. Не помню, когда я видел тебя не в стенах клуба. Социализируешься, да?
—Да, это так. Прекрасный день, Джеффри. А ты?
Моржовое лицо не ответило, но посмотрело на Баффи, как смотрят на домашний скот.
—А что у нас здесь?
—Джеффри Вуллам-Смайт, позволь представить тебе Элизабет Саммерс, — сказал Уильям, ничуть не смущенный грубостью пожилого мужчины.
Баффи протянула руку и сказала голосом, звучавшим фантастически вежливо. —Здравствуйте. Приятно познакомиться.
Джеффри уставился на нее, не делая ни малейшего движения, чтобы подать ей руку. Ее рука просто неловко повисла в воздухе, как будто она была мимом, ищущим дверь, как бы притвориться, что она ее открывает.
—Кхм. Хорошего дня, Уильям, — он резко повернулся и зашагал прочь сквозь толпу.
—О, Уильям, он кхмыкнул на меня! Я думала, что кхмыканье - это одна из тех вещей, которые люди делают в книгах. Я скомпрометировала тебя, не так ли? Я должна была сделать реверанс или что-то в этом роде? Или скромно опустить глаза? Рукопожатие - это одна из тех вещей, которые женщины не делают?
Уильям рассмеялся.
—Только по мнению общества, Элизабет. Я думаю, ты была очаровательна. Пожалуйста, не беспокойся о мнении Джеффри. Он впервые за двадцать лет прикоснулся бы к женщине, а малейшее прикосновение могло бы свести его в могилу.
Всякий раз, когда она думала, что поняла, кто такой Уильям, он делал что-то такое, что полностью сбивало ее с толку. Стоит рядом с ней, принимает ее, не пытаясь изменить, не стыдится того, что о них могут подумать семья, друзья или общество. В нем была какая-то светлая часть, которая являлась настолько горячо преданной, что это вызывало у нее странную тоску, и она могла только изумленно взирать на него.
Он взял ее за руку и повел обратно в их ложу, как раз перед тем, как спектакль возобновился. Вторая половина была еще более захватывающей, настоящая любовь победила и все жили долго и счастливо. Когда зажегся свет, Баффи с удивление обнаружила, что дошла до состояния счастливого изнеможения. Она так много хлопала и смеялась, что забыла о реальности, о вампирах, о временных линиях и о болезни его матери. На какое-то время она даже забыла о своей ужасной простуде.
—Ты плохо себя чувствуешь, Элизабет?
Уильям, похоже, уловил, что ее физическое состояние все больше ухудшается. Как и его будущая Спайк-версия, он обладал почти сверхъестественной способностью чувствовать ее истинное состояние при любых обстоятельствах.
—Я чудесно провела время, Уильям. Просто немного простудилась. На самом деле, ничего особенного.
Уильям проводил женщин по длинному туннелю на улицу, толкающаяся толпа не оставляла возможности для беседы.
Всего за несколько часов, атмосфера Стрэнда[11] полностью изменилась. Когда они прибыли, на улице стояла стройная вереница экипажей и было приятное, хотя и копотное, послеполуденное небо. Сейчас же на ней царили суматоха и неразбериха. Экипажи выстроились в ряд, смешиваясь с повозками доставки, и толпами людей, направляющихся в десятки разных направлений. Дождь лил сплошным потоком, а постоянный ветер, проносившийся по улице, делал ситуацию просто ужасной.
У них не было другого выбора, кроме как стоять у дверей театра, где они заранее договорились встретиться с Джеком. Но здание давало очень мало укрытие от бокового дождя, и Баффи вскоре обнаружила, что ее холодные влажные юбки облепили ноги. Она продрогла до костей, и по мере того, как тянулись минуты, уговаривала себя перестать дрожать. Баффи пыталась думать о теплых вещах: горячий тост с маслом, карамельный макиато из Sturbucks, день на пляже, теплое тело Уильяма, прижатое к ней. Пользы от этого было мало.
К тому времени, когда Джек подал экипаж, ее сильно трясло. Она слышала, как стучат ее зубы, отбивая стаккато.
Она забралась к карету, как в тумане. Уильям откинул сидение, чтобы достать толстое шерстяное одеяло, которым укрыл ее, а затем устроил так, что она сидела между ним и Дженни во время поездки домой.
Обратный путь на Аркрайт-роуд занял гораздо больше времени, чем поездка в начале дня. Давка экипажей в сочетании с погодой создала ужасную викторианскую пробку, и несчастная поездка в карете продолжалась более двух часов. Уильям пытался завязать с ней разговор, но она была не в настроении для бесед и провела всю дорогу, прислонившись горячими щеками к прохладной коже спинки сиденья.
Как только они приехали в дом Праттов, Уильям настоял, чтобы Баффи сразу легла в постель, и она не стала спорить. Ее ноги казались ватными и чужими, когда несли ее вверх по лестнице. Она немного сердилась. Он приложил столько усилий, чтобы устроить идеальный день, а она должна была взять и подхватить какую-то адскую простуду. В тысячный раз она пожалела, что не обладает исцелением Истребительницы.
Пошатываясь, она зашла в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь, прислонившись к ней для опоры. Голос Уильяма донесся до нее из коридора (но звучал очень странно и отдаленно) с указаниями Джеку развезти остальных работников по домам. За их разговором было все труднее следить, он превратился в какофонию бессмысленных звуков. Их голоса то затихали, то пропадали, как будто она слушала их сквозь лопасти электрического вентилятора, постоянное «шух-шух-шух», которое когда то было словами, но теперь потеряло для нее всякий смысл.
Ей хотелось вылезти из холодного промокшего платья, надеть теплую сухую ночную рубашку и забраться в постель, но она очень устала. Мелкая дрожь, которую она испытывала раньше, переросла в полноценную сильную судорогу. Она почувствовала странную отстранённость, наблюдая как дрожат и подергиваются ноги, пытаясь выдержать ее вес.
Ее голова была охвачена такой сильной болью, что она задумалась, стоит ли ей прилагать столько усилий, чтобы добраться до кровати. Казалось, она была так далеко. Зачем утруждать себя, если пол был прямо здесь и сейчас? Баффи с благодарность опустилась на него. Он встретил ее прохладным комфортом, и она погрузилась в лихорадочный сон.

______________________________________________________________________________________

[8] Гилберт и Салливан - театральное сотрудничество викторианской эпохи либретиста Уильяма Гилберта (1836 - 1911) и композитора Артура Салливана (1842 - 1900).
[9] Пираты Пензанса или Раб долга - комическая опера в двух действиях на музыку Уильяма Гилберта и Артура Салливана. Дебют постановки в Лондоне состоялся 3 апреля 1880 года в театре Опера-Комик.
[10] Карриер и Айвз — была успешной гравюрной фирмой, которая производила оттиски картин прекрасных художников в виде черно-белых литографий, раскрашенных вручную.
[11] Стрэнд — центральная улица Лондона, которая соединяет районы Вестминстер и Сити.





—Элизабет! — он постучал в ее дверь третий раз. Его голос стал чуть громче, в нем появилось немного больше паники.
В течение последнего часа его мысли были заняты только ей, в то время, как он был вынужден заниматься своими повседневными обязанностями: договориться о том, чтобы Джек развез слуг по домам, устроить мать на ночь. Обязанности, которые снова уводили его он нее, и каждая минута их разлуки подпитывала звериную панику внутри него. Она выглядела такой неестественно бледной в конце вечера, дезориентированной, ее щеки ярко пылали.
—Элизабет... пожалуйста, — он постучал еще раз, борясь с приливом страха, нарастающим в его груди.
Было необходимо принять решение. Уильям был вынужден сделать то, что ни один истинный джентльмен и не помыслил бы сделать: проникнуть в спальню молодой женщины. Дверь приоткрылась лишь на дюйм или два, прежде чем наткнулась на препятствие. Как будто что-то упиралось в нее, блокируя вход.
—Элизабет?
Он толкнул дверь чуть сильнее, и она сдвинулась, совсем немного, но достаточно, чтобы сквозь щель можно было заглянуть, и маленький зверек страха, который копошился в глубине его сознания, взвыл с удвоенной силой. Он увидел изящную руку Элизабет, неподвижно лежащую на полу.
Сильно надавив плечом на дверь, он сдвинул неподвижное тело, ее рука безжизненно скользнула по полу. Она все еще была в своем зеленом платье, промокшая до нитки; под ее застывшей фигурой собралась небольшая лужица воды.
Тут же упав на колени, он схватил ее за плечи. —Элизабет?!
Ее веки затрепетали, и она наклонила голову в сторону. Она была еще жива, но очевидно, тяжело больна.
—Спайк? Это Подсознание снова играет со мной? — пробормотала она несвойственным ей тоном, усталым и ровным.
—Прошу, Элизабет, ты должна избавиться от этой промокшей одежды. Ты ужасно больна.
—Нет, не сейчас. Слишком устала. Больно. Больно дышать. Как будто Мастер снова топит меня. Моей груди так тяжело, словно земля давит на нее, и я снова в могиле. Я не хочу снова умирать. Я так устала умирать.
—Ш-ш-ш, любовь моя, не говори о смерти.
Дрожащими руками он заключил ее в свои объятия. Она не сопротивлялась, но и не тянулась к нему, чтобы обнять... Она просто лежала там, обмякшей и влажной куклой. Он усадил ее на кровать, и она тут же со вздохом рухнула на нее.
—Мы должны вытащить тебя из этих мокрых вещей. Не можешь ли ты помочь мне с этим, Элизабет? Пожалуйста.
Она смотрела на него, зеленые глаза блестели от лихорадки.
—Это не столько смерть, сколько возвращение к жизни. Может быть, на этот раз я останусь мертвой. Третий раз приносит удачу.
Он знал, что это бред, но эти тревожные слова о смерти, сказанные его Элизабет, заставили что-то болезненно перевернуться в его груди. Не задумываясь о скандальном характере того, что он делает, он начал расстегивать пуговицы ее ледяного платья.
—Мы должны избавить тебя от этих вещей, любимая. Прости меня, но я не знаю, как еще помочь тебе в этом.
Его дрожащие руки работали так быстро, как только он мог их заставить, расстегивая застежки, ее горячая кожа обжигала везде, где кончики его пальцев соприкасались с ней.
—Ты Уильям? — спросила она невнятным голосом.
—Да, дорогая, я Уильям. Я здесь, чтобы позаботиться о тебе. Все будет хорошо.
—Кто же я тогда?
Она, казалось, была обескуражена.
—Ты - Элизабет. Пожалуйста, дорогая, ты можешь встать со мной? Мы снимем с тебя это платье.
Она стояла, слегка покачиваясь, и он обнял ее за талию, чтобы поддержать. Ее голова прижалась к его шее, и горячее дыхание согревало его горло короткими выдохами. Он спустил платье с плеч, и оно плюхнулось в лужу у ее ног, оставив девушку в мокром нижнем белье. Накрыв ее дрожащее тело одеялом, он осторожно опустил ее обратно на кровать, после чего разжег огонь в камине.
Страх захлестнул его, пока он заставлял свои дрожащие руки заняться привычным делом - развести огонь. Когда он был еще ребенком, родители взяли его с собой в поездку по железной дороге, и он умудрился заблудиться на станции. Огромные толпы, возвышающиеся над ним, заполонили все вокруг. Тогда он чувствовал себя галькой на пляже во время прилива. Маленький камушек, утопающий в воде. Сейчас он чувствовал себя таким же маленьким и беспомощным.
Когда огонь был зажжен, холод начал покидать комнату, и он смог обратить свое внимание на нее, сидящую на кровати и дрожащую от холода.
—Элизабет, у нас получилось хорошее начало, но нам нужно переодеть тебя в сухие вещи. Ты можешь мне помочь, пожалуйста?
Она кивнула и серьезно посмотрела на него.
И вот Уильям Пратт, 27-летний девственник и прежде джентльмен, начал раздевать эту податливую и совершенно беспомощную молодую женщину. Он осторожно убрал одеяло с ее дрожащего тела.
—Вот, дорогая. Подними руки.
Она подчинилась, и он стянул с нее сорочку, быстро обернув толстым одеялом ее туловище.
—Встань со мной, любимая. Давай же, ты можешь это сделать.
Он поставил ее на ноги, крепко обхватив правой рукой, а левой стянул вниз остатки ее нижнего белья, чтобы оно присоединилось к промокшему зеленому платью на полу. Обнаженная и дрожащая, она прижалась к нему, когда он опустил ее обратно на кровать и поправил одеяло вокруг нее.
—Я сейчас принесу твою ночную рубашку, Элизабет. Она в твоем гардеробе? Она слабо кивнула в ответ.
Он легко нашел одежду, хотя она была слишком тонкой, чтобы защитить ее от ледяного холода комнаты.
—Ты Уильям, — продолжала она говорить тем странным отстраненным голосом. —Ты - Уильям, а я - Элизабет, и все это реально.
Она ошеломленно смотрела на него.
—Да, любимая. Пожалуйста, мне нужно надеть на тебя ночную рубашку.
Он пытался отвести взгляд от ее тела. Неделю за неделей, каждую ночь, засыпая, он фантазировал о ней. Представлял, как она лежит раздетая перед ним, но не так. Не так, как сейчас. Ослабевшая и держащаяся за него, как за надежду. Как будто какое-то мистическое существо увидело его самые тайные желания, а затем бесчеловечно перевернуло их и бросило обратно ему в лицо.
—Почему обои тают? — бесстрастно спросила она, протягивая к нему дрожащие руки. —Все это стекает в лужи вокруг плинтусов, а в моей голове пламя, Уильям.
—Дорогая, у тебя жар. Ты бредишь. Я держу тебя, но ты должна позволить мне помочь тебе.
Он оправил ночную рубашку на ее дрожащем теле и опустил ее на кровать, на которую она упала с облеченным вздохом. —У меня уже было такое раньше, Спайк.
Она стала снова называть его этим странным именем, этого бредового человека, которым он ей казался.
—У тебя это уже было раньше? — эхом повторил он.
—Я и раньше так болела. Тогда я тоже видела, как обои стекали на пол. И я видела очень странные вещи на стене моей спальни. Танцующих слонов ярко- розового цвета. Я тогда была такой маленькой. Мне было семь или восемь. Прибежала в комнату к маме и папе. Испугавшись, папа подхватил меня на руки. Он положил меня в ванну с ледяной водой, чтобы сбить жар.
—Ш-ш-ш, любовь моя. Не нужно говорить.
—У меня пневмония, не так ли? Как и тогда, когда папа посадил меня в ванну со льдом?
—Я думаю, что это так, Элизабет.
—Это происходит до или после создания пенициллина?
Он мог только непонимающе смотреть на нее.
—Антибиотики? — почти рассердившись в своем лихорадочном состоянии, спросила она.
—Я не понимаю слов, которые ты говоришь, любимая.
—Прекрасно, значит, я так понимаю, мой последний шанс - лизать заплесневелый хлеб и надеяться, что образуется пенициллин и надерет этой заразе задницу?
—Дорогая, прошу? — ее слова не имели для него никакого смысла, поэтому он сделал единственное что мог, потянулся дрожащими руками в ней, чтобы успокоить.
—Я хочу спасти тебя, Спайк, даже больше, чем ты хочешь спасти меня сейчас. Почему мы так сильно хотим спасти друг друга, но не можем с этим справиться? Ты пытался спасти меня от смерти, но ничего не вышло. Я выбрала тебя своим Чемпионом, чтобы спасти, а не убить. Не оставляй меня снова.
Ее голос оборвался рыданием.
—Пожалуйста, любимая, мы живы, и ты не должна больше говорить о смерти.
Он говорил себе, что эти ее слова - результат бреда, и все же почувствовал, как по позвоночнику поползли ледяные мурашки, не имеющие ничего общего с температурой в комнате.
—Нет, если я не смогу спасти тебя. Все пойдет не так, как всегда не так идет с нами. Мы продолжим танцевать этот проклятый танец. Я горю сейчас? Неужели я горю в пламени, как ты, Спайк?
Ее слова звучали как никогда невразумительно. —Я не Спайк. Я Уильям.
—Уильям Кровавый, — сказала она печальным тоном. —И я ни черта не могу с этим поделать, как бы ни старалась. Власть Предержащие просто снова мучают нас.
—Дорогая, у тебя путаются мысли. Прошу, просто отдохни.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее лоб, и тепло ее кожи проникло внутрь, оставив тонкие трещинки на его сердце.
Он подошел к шкафу, чтобы достать еще одно одеяло, но она запротестовала. Ее голос был высокий и плаксивый, как у ребенка.
—Временами мне очень холодно, но потом я чувствую, что начинаю гореть. Почему так? Не надо одеял. Сейчас слишком жарко.
—Любимая, ты должна пропотеть от лихорадки. По мнению медицинских авторитетов в этом вопросе, это то, что тебе сейчас нужно.
—Значит, они просто решили дать моему воспалённому мозгу просто свариться? Черт, настолько они отсталые? Не могу больше гореть. Не так, как ты горел. Пожалуйста, не заставляй меня гореть, Спайк.
Он бы совершенно беспомощен перед этим. Каждый раз, когда она упоминала о смерти или сожжении, это разрывало что-то внутри него. Та искра надежды, которую она зажгла своей жизненной силой, теперь так болезненно жгла его. Странное имя, которым она продолжала называть его: «Спайк». Каждый раз, когда она использовала его, становилось больно, но не обжигающе. Эта боль рвала его когтями и зубами.
—Я не... причиню тебе боль. Я не хочу, чтобы ты сгорела, любимая. Только прошу, Элизабет, скажи, что мне сделать...
—Полежи со мной, Спайк. Сними пожар. Будь моим прохладным успокоением.
Полежать с ней. Это было исполнение его самых тайных желаний, но жестоко реализованное в другой версии его мечты. Она была в бреду, тяжело больна и называла его именем другого мужчины, а он должен был выполнить ее просьбу и лечь с ней. Не имея возможности сделать что-либо еще.
Двигаясь медленно, чувствуя немую отрешенность, он снял с себя всю одежду, кроме брюк, и осторожно лег рядом с ней на кровать, накрыв их тела толстым одеялом. Она тут же положила свою горячую голову ему под подбородок, прижимаясь щекой к его груди, которая была действительно прохладной по сравнению с ее телом, охваченным лихорадкой.
—Лучше, лучше... — часто и коротко дышала она. Он скользил ладонями по ее шее и спине, попеременно используя то переднюю, то заднюю часть рук, когда ее горячая кожа слишком сильно согревала их.
Ее маленькие ручки, сжатые в кулачки, лежали на его груди и были подложены под подбородок; медленно они начали расслабляться. Ее тело, тугое, как скрученная пружина, начало расслабляться. Элизабет перестала бороться со сном, бороться с лихорадкой, и дремота наконец-то овладела ею.
Боясь потревожить ее и услышать новые разговоры о смерти и сожжении, он пролежал с ней всю долгую ночь, крепко прижимая к себе свою девочку и цепляясь за какую-то тусклую искру надежды.
Было еще далеко до рассвета, когда начался кашель: глубокий, хриплый, влажный и изнуряющий, заставляющий девушку хватать воздух ртом. Она делала только поверхностные вдохи, утверждая, что ее грудь слишком сильно болит, чтобы дышать как-то иначе.
Как солдат посреди поля, вокруг которого взрываются снаряды, он продолжал действовать в режиме паники. У него не было времени переварить эти изменения в ней, ее странную манеру говорить, ее одержимость смертью и разговоры о «Спайке». Сейчас ему требовалось все, чтобы пережить этот момент, потом следующий, и следующий за ним.
Между приступами кашля он проскользнул вниз, чтобы приготовить для нее чай
и взять немного порошка Довера[12]. Он надеялся, что это облегчит кашель и избавить от галлюцинаций. По крайней мере, это поможет ей немного отдохнуть. Пока он был на кухне, он приготовил несколько тостов и чай для своей матери, отнес их в ее комнату с поспешными объяснениями, а затем вернулся к Элизабет.
Однако она не решилась принять принесенный им порошок, и ему пришлось вернуться вниз за бутылкой, чтобы она могла прочитать список содержимого. Баффи возражала против опиума в качестве ингредиента, но когда он сказал, что дает ей ту же дозу, которую принимала его мать во время приступов кашля, она неохотно согласилась и вскоре погрузилась в измученный сон.
Большую часть времени она была в здравом уме; она осознавала свое окружение и понимала достаточно, чтобы расспрашивать о своей болезни и своем лечении. Но были и другие периоды, ужасные моменты, когда она была абсолютно иной. Эти периоды, видимо, сопровождали ее лихорадку, и она безудержно говорила о смерти и сожжении.
Он оставался рядом с ней, сидя на неудобном деревянном стуле и наблюдая за тем, как ранний утренний солнечный свет ползет по половицам. Когда она шевелилась, он наклонялся к ней, бормотал успокаивающее слова, гладил ее волосы. Похоже, это немного успокаивало ее, и он мало что еще мог сделать.
В девять часов наконец-то приехала Дженни. Она прошла через холл, но остановилась на пороге комнаты, когда увидела мистера Пратта сидящим у кровати Элизабет, и рот Дженни сложился в шокирующую букву «о» от удивления.
—Дженни, какое облегчение, что ты здесь. Элизабет тяжело больна. Я подозреваю пневмонию и должен отправиться за доктором Гуллом. Пожалуйста, присмотри за мамой и Элизабет, пока меня не будет.
Шокированное выражение лица Дженни сменилось озабоченным, и, сделав реверанс, она убежала в комнату его матери. Уильям сбежал по лестнице и направился в сторону конюшни, чтобы оседлать лошадь для поездки к врачу.
Впрочем, поездка оказалась безрезультатной, так как доктор Гулл уехал на свадьбу за город на целый день. Уильям оставил сообщение для доктора, чтобы тот приехал к ним домой, как только вернется, но это было очень слабым утешением, и Уильям возвратился в дом, чувствуя себя еще более беспомощным, чем когда покидал его.
Во всяком случае, он быстро справился со своими делами, и Элизабет по- прежнему спала, хотя, судя по ее горящим щекам, жар снова начал подниматься. Он коротко пообщался со своей матерью, посвятив ее в ситуацию. Убедившись, что мама находится в надежных руках Дженни, он быстро вернулся к Элизабет.
К тому времени, как он устроился, она снова зашевелилась. Приступы кашля усиливались вместе с ее температурой, но было еще слишком рано давать порошок Довера, поэтому он снова оказался в ситуации, в которой чувствовал себя совершенно бесполезным.
Он предложил ей глоток воды, но от этого она только поперхнулась и закашлялась. Прикладывание влажной ткани ко лбу также было бесполезным. Она снова разволновалась, бормоча что-то о сгорании и «Спайке», что только раздражало ее горло, вызывая душераздирающие приступы кашля.
—Прошу, любимая. Постарайся отдохнуть. Не разговаривай сейчас, — наклонился он, приблизив свои губы к ее уху, пытаясь успокоить ее. И снова, казалось, это подействовало, и она прекратила свои панические движения. Как и прошедшей ночью, когда она успокоилась только после того, как он лег рядом с ней, его присутствие было словно бальзам на ее разгоряченный разум.
Он сел на пол возле ее кровати, положив голову рядом с ее головой. Ее короткие вздохи слабо пахли медью - запах болезни и окровавленных легких он знал слишком хорошо. Он приблизил свое лицо к ее уху, поскольку был слишком слаб, чтобы выносить металлический запах ее болезни. Продолжая бормотать успокаивающие слова, он наблюдал, как она постепенно расслабляется, и ее неглубокое дыхание становится более ровным.
Каждый раз, когда он замолкал, она снова начинала проявлять беспокойство. Не зная, что еще сделать, он вспомнил, что делала его мать, когда он болел в детстве. Она утешала его песней. Это удивительно успокаивало его, и хотя он никогда не пел вне церковной службы, ему отчаянно захотелось попробовать - вдруг это поможет Элизабет так же. Приблизив губы на расстояние не более дюйма от ее нежного ушка, он начал тихонько напевать.

Вода широка, но я должен идти.
О, если бы у меня были крылья, чтобы летать.
Есть ли лодка, способная нести двоих?
Тогда мы оба, я и моя любовь, сможем уплыть.

Он почувствовал ее руку на своей щеке. Вздрогнув, он отстранился от своего убежища в изгибе ее шеи. Она смотрела на него с нежностью, ее губы изогнулись в мягкой улыбке.
—Спасибо. Ты так давно не пел мне. Не смог бы ты... не мог бы ты спеть другую песню, пожалуйста?
—Мне так жаль, дорогая. Я не знаю, что ты имеешь в виду. Я не совсем... пою. —Ту, которую поет тебе твоя мама. Ты знаешь, какую. «Однажды ранним утром».
При этих словах по его позвоночнику пробежали мурашки. Верно, его мама пела ему это в трудные времена, но... но это было уже давно. За годы до того, как Элизабет приехала к ним. Откуда она могла это знать?
Ее глаза снова стали блестящими и остекленевшими, и ему было невыносимо смотреть на нее. Он был всего лишь слабым человеком, а его сердце еще слабее, разбитое совсем недавно . Опустив голову рядом с ней, он начал тихонько напевать ей на ухо.

Однажды ранним утром, когда солнце только взошло,
Я услышал, как в долине внизу поет молодая дева...

Услышав это, она глубоко вздохнула, довольная и безмятежная. Она прошептала, очень тихо, почти неслышно:
—Может быть, теперь ты мне поверишь. Может быть в этот раз. —Поверю во что, любовь моя, — прошептал он ей.
—Я люблю тебя, Спайк.
Что-то в нем на мгновение дрогнуло, как крылья бьющиеся о клетку, а затем умерло. Его тело оставалось рядом с ней, его губы продолжали двигаться, а горло продолжало петь, но остальная его часть не могла этого вынести. На сколько осколков может разбиться сердце? Их было слишком много, чтобы можно было сосчитать. Слова, которые он так хотел услышать. Слова, на которые он не смел надеяться, что она чувствует, были жестоко прерваны одним роковым словом в конце. «Я люблю тебя, Спайк».



Остаток дня прошел, как в тумане. Он делал то, что должен был делать. Любой, кто наблюдал за ним, не знал, что внутри он мертв. Он умел прекрасно играть роль живого. Он успокаивал её жар, давал лекарства и поддерживал огонь.
Когда наступил вечер, он решился еще раз зайти к доктору Гуллу, но уважаемого доктора еще не было. Уильям оставил Дженни указания наложить горчичный пластырь на грудь Элизабет - процедура, которую ему было бы неуместно проводить. Вернувшись, он с разочарованием обнаружил, что больная не захотела выполнять указания и сорвала пластырь, как только Дженни его наложила.
Было уже почти восемь часов, когда, наконец, прибыл доктор Гулл. Он провел врача в комнату Элизабет, и тот быстро подтвердил, что девушка действительно страдает от острого случая пневмонии. Поскольку Уильям не спал с пятницы, а сейчас уже был вечер воскресенья, он начал пошатываться на ногах. Доктор Гулл настоял на том, что он может поухаживать за Элизабет, пока Уильям будет отдыхать.
Уильям в оцепенении добрался до своей кровати и уже опустился на нее, когда его потревожил грохот и крики, доносившиеся из комнаты Элизабет. Проклиная усталость, он бросился по коридору к ее комнате.
—О, мистер Пратт. Слава Богу! — Дженни встретила его у двери. —Элизабет только что разбила чайную чашку о голову доктора Гулла.
—Этот монстр только что пытался взять кровь из моей шеи. Голос Элизабет был слабым, но решительным.
Доктор Гулл жестом указал на аппарат для кровопускания в корпусе из красного дерева на маленьком столике.
—У меня самое современное механическое оборудование для кровопускания. Я заверил ее, что во время процесса она не почувствует особого дискомфорта.
—Элизабет, ты понимаешь, что пытается сделать доктор? — спросил Уильям. —Да, и это варварство. Я не подпущу его к себе с этой штукой.
Доктор Гулл авторитетно обратился к Уильяму.
—В случае пневмонии рекомендуется удалить у пациента четыре фунта крови в течении первых двух дней после начала заболевания, и еще шесть фунтов в последующие дни. Уверяю Вас, это стандартная практика. Я должен попросить Вас помочь мне усмирить ее, чтобы я мог продолжить.
—Уильям, прошу, — она жалобно посмотрела на него. —Не подпуская ко мне этого вампира.
—Она явно страдает от бреда, — высказал свое мнение уважаемый доктор. Уильям опустился рядом с ней на колени и осторожно сжал ее руку.
—Ты знаешь, кто ты?
У нее осталось достаточно остроты, чтобы закатить глаза на это.
—Я - Элизабет.
—И кто я?
—Уильям.
В этом случае не «Спайк»? Он был Уильямом для нее и должен был верить, что она в здравом уме, чтобы принять правильное решение в этом вопросе.
—Мы не будем пускать ей кровь, доктор Гулл. Не будете ли Вы так добры применить какие-нибудь другие средства... — начал говорить он.
Элизабет прервала его.
—Если хотите, я позволю вам положить горчичную гадость на мою грудь.
Доктор Гулл посмотрел на него, приподняв бровь.
—Вы слушаете сумасшедшую горничную вместо моего здравого медицинского совета?
—Она намеревалась сказать «горчичный пластырь». Элизабет просто... не умеет обращаться со словами, но она не сумасшедшая, — защитил ее Уильям.
—Как бы то ни было, — начал читать лекцию доктор Гулл. —Даже при самом лучшем медицинском обслуживании около трети пациентов с пневмонией умирают от этой болезни. Если вы решили позволить ей покончить с собой в безумном состоянии, я умываю руки.
—Вы больше не будете говорить о смерти в этой комнате. Мы больше не нуждаемся в ваших услугах, доктор Гулл. А теперь позвольте проводить вас до двери...
Для человека, который был мертв внутри, в его тоне было шокирующее количество ярости.
Рот доктора Гулла открылся, как будто что-то выкрутил винты из креплений. Он уставился в пустоту, когда Уильям взял его за руку и вывел из комнаты.
Когда он вел доктора вниз по лестнице, Уильям через плечо позвал Дженни. —Пожалуйста, приложи лед к задней части ее шеи. Ей это нравится.

______________________________________________________________________________________

[12] Порошок Довера (Доверов порошок) Dover’s powder — традиционное лекарство от простуды и лихорадки в Англии, разработанное Томасом Довером. В современной медицине не используется, но использовалось, по крайней мере, до 1960 года.






Пять дней спустя.

Проснувшись, Баффи почувствовала себя так, словно проспала целую неделю. Она мало помнила о своей болезни, в голове мелькали странные образы и воспоминания. Видения тающих обоев и жаркого пламени, лижущего ее тело. Самым сильным воспоминанием было лицо Уильяма, чередующееся с лицом Спайка, мелькающее туда-сюда, как в фильме, который соскочил с катушки.
Оглядев знакомую комнату, она увидела Дженни, сидящую у ее кровати и сосредоточенно работающую иголкой и ниткой над наволочкой.
—Дженни? — голос Баффи дрогнул.
—Элизабет?! — выпалила Дженни, уронив наволочку на пол.
—Я думаю, мы уже разыгрывали эту сцену раньше, Дженни. По крайней мере, в этот раз ты не зовешь меня «Бесси». Я была больна, да? — прохрипела Баффи.
Дженни взяла стакан воды с тумбочки и поднесла его к губам Баффи, и та сделала благодарный глоток.
—Да, ты была... совсем не в себе с воскресенья.
—Какой сегодня день?
—Сейчас утро четверга.
Баффи только кивнула; беседа все еще слишком раздражала ее пересохшее горло.
—Ты всех нас ужасно напугала, но больше всех мистера Пратта. Если честно, не знаю, за кого я больше волновалась - за тебя или за него.
—С ним все в порядке? — обеспокоено спросила Баффи. У нее было странное чувство, что с Уильямом было что-то не так, хотя она не могла понять, почему.
—С ним все в порядке... в известной степени. Я никогда не видела его таким. Он не оставлял тебя и в самый худшие моменты. Помнишь? Ты говорила очень странные вещи.
Баффи не знала, что на это ответить. Холодные кончики пальцев страха пробежали по горлу.
—Он плакал о тебе, Элизабет. Я никогда раньше не видела, чтобы мистер Пратт плакал. Даже когда его отец покинул этот мир. Было очень странно. Чувствовал ответственность, что ты подхватила такую болезнь, полагаю.
Баффи безучастно кивнула, и Дженни продолжила болтать дальше.
—А миссис Пратт намного лучше. Увидела своего мальчика в таком состоянии, и это заставило ее вскочить больной с постели. Она была нужна своему сыну, и этого было достаточно. Она уже давно не была такой активной. Теперь большую часть дня проводит в кабинете на первом этаже.
—А Уил... э... мистер Пратт? — спросила Баффи.
—Мы с ним редко видимся, только когда он заходит проведать тебя, а в последнее время он это делает не так часто.
Дженни оглядела Элизабет, словно принимая какое-то решение, а затем наклонилась и прошептала.
—Он пил, и немало. Это так же не похоже на него, как и все, что я видела. Как будто мистер Пратт собрал свои вещи и оставил нас с пьяным незнакомцем, который к тому же еще и хам.
О, черт. Значит, тогда все было так плохо? Ее видения о Спайке и их прошлом, из кинотрейлера, не были рассчитаны на аудиторию. Очевидно, Уильям тоже был ознакомлен с шоу и сделал самые худшие выводы.
—Дженни, я бы хотела сейчас отдохнуть. Ты не возражаешь? —Вовсе нет, Элизабет.
Возможно, если она притвориться спящей, Дженни выйдет из комнаты. Ей нужен был шанс ускользнуть и поговорить с ним, чтобы начать выправлять ситуацию. Однако Дженни задержалась, и вскоре Элизабет погрузилась в неглубокую дремоту.
Она проснулась в пустой комнате. Уильям был первой мыслью, пришедшей к ней в голову. Ее охватил холод, который не имел никакого отношения к пневмонии, но имел отношение к нему; к тому, как ее болезнь навредила ему и, несомненно, изменила отношения между ними. Ее потребность увидеть его превратилась в своего рода голод, который рос с каждой минутой, урча у нее в животе и терзая разум.
Она одевалась так торопливо, как только могла, руки дрожали, и застёгивание пуговиц было мучительно трудным процессом. Все еще немного пошатываясь, опираясь на стену, она шла по знакомому пути к его комнате и их библиотеке. Она слышала разговор миссис Пратт и Дженни, который эхом доносился снизу, но на втором этаже было тихо.
Его не было в библиотеке, поэтому она тихонечко постучала в дверь комнаты. Когда ответа не последовало, она была в таком отчаянии, что дернула за ручку. Дверь была заперта. Заперта? О, неужели все так плохо?
На часах было четыре часа дня, она предположила, что он может быть в клубе, и удалилась в свою спальню, потерпев поражение. Она никогда не знала, как правильно с ним поступать. Даже когда она принимала решение, оно часто оказывалось неправильным, причиняя ему боль, даже если это было тем, чего она старалась избежать.
Утомленная болезнью и усталостью, она бродила по своей маленькой комнате, ища хоть какое-то отвлечение. Что-то, что могло бы отвлечь ее мысли от гложущего внутри страха, поднимающегося из ее живота. Она посмотрела из окна на сад, позади дома, размышляя, что ей делать, когда... увидела его.
Он сидел на маленькой каменной скамейке, на которой она видела его однажды, когда впервые очнулась в этом странном мире. Однако теперь на коленях у него не было пачки бумаг; Уильям держал бутылку виски и смотрел на участок земли у своих ног. Ветер развевал его непокорные волосы, полностью закрывая глаза, но он не делал никаких попыток, чтобы отбросить их в сторону. Он опрокинул бутылку, чтобы сделать еще глоток.
Она спустилась по черной лестнице, мчась так быстро, насколько могла, на дрожащих ногах, стараясь ступать тихо, чтобы не привлекать внимание домочадцев.
Она выскользнула незамеченной персоналом, но звук закрывающейся двери заставил Уильяма повернуть голову в ее сторону. Он посмотрел вверх сквозь копну волос; выражение его лица невозможно было прочесть. Он встал и направился в дальнюю часть сада, за решетку из роз. Она решительно последовала за ним. Когда она повернула за угол, ей открылся вид на его спину; он смотрел поверх кирпичной садовой стены.
—Элизабет, тебе следует вернуться в дом.
Его голос был устрашающе бесцветным. Он не обернулся. —Уильям, пожалуйста. Мы не можем поговорить?
—Нет.
Его голос был холоднее, чем она когда-либо слышала. Даже когда он был Спайком и в ярости на нее, по крайней мере, тогда в его голосе была нотка страсти, в отличие от того мертвого тона, которым он говорил с ней сейчас.
Не зная, что еще сделать, она неуверенно подняла руку, чтобы коснуться его плеча. Он тут же развернулся, и его голос внезапно дрогнул.
—Ты не можешь сделать для меня одну вещь, Элизабет? Неужели я так много требую от тебя, что ты не можешь мне этого дать?
Впервые за неделю, она увидела его без непонятных последствий лихорадки, и она почувствовала внезапное падение, словно она упала назад в холодное небо. Под его затравленными глазами залегли темные круги, а щеки покрывала грубая щетина. Он сразу же отвернулся от нее, но она заставила себя смотреть на него, на то, каким разбитым он выглядит, на то, что она с ним сделала. Опять.
Он пристально смотрел в землю.
—Мне невыносимо смотреть на тебя. Ты уже повсюду. В каждой комнате в этом доме. Ты преследуешь меня. В моей спальне, в библиотеке, даже в чертовой гостиной. Поэтому я прихожу в сад на заднем дворе, чтобы убежать, обрести немного покоя, но и здесь его нет. Я не могу убежать от тебя. Ты моей голове, моем нутре, в каждом моем вздохе. И если этого недостаточно, ты все равно спускаешься ко мне во плоти.
—Уильям, мне кажется, я знаю, почему ты злишься на меня, но я бы предпочла услышать это от тебя.
—Ты настаиваешь, чтобы я вдавался в подробности? Это еще недостаточно больно? Потому что ты любишь другого. В любовных отношениях с другим. Ты говорила о нем, когда была больна.
—Потому что я говорила о Спайке?
Он скривился от этого имени, его рот дернулся, как будто она дала ему пощечину.
—Чертовски верно, ты говорила о Спайке. Твоя любовь. Ты будешь отрицать это? —Это не то, что ты думаешь...
—Но ты этого не отрицаешь, — выплюнул он с горечью. —Что я должен думать, Элизабет? — он произнес ее имя так, словно это было проклятие. —Что ты играла со мной? Что тебе было скучно и ты решила развлечь себя моими чувствами? Или все гораздо хуже? Неужели ты настолько хорошая актриса, что решила посмотреть, какие безделушки может купить такой дурак, как я, ухаживая за любовницей?
Она попыталась заговорить, но слова застряли у нее в горле. Она каким-то образом сделала это. Жестоко превратила своего милого Уильяма в этого озлобленного сломленного мужчину.
—Я даже не могу тебя уволить. Однажды я пытался освободить тебя от твоей работы, ты знаешь. Ты никуда не ушла.
Видя его таким, она разозлилась. Даже если она причинила ему боль, он не должен был просто отказаться от нее. Не после того, что они пережили.
—Уильям, я думаю, что заслужила достаточно уважения, чтобы ты дал мне возможность объясниться. У меня есть на то причина, есть объяснение. Но мне нужно, чтобы у тебя была ясная голова. Я не собираюсь рассказывать тебе об этом, когда ты так пьян.
Он ничего не сказал, но посмотрел на нее налитыми кровью глазами.
—После того, как ты меня выслушаешь, ты сможешь решить, что ты хочешь, чтобы я сделала. Если ты действительно будешь считать, что мне лучше уйти, я сделаю так, как ты желаешь. Но сначала ты должен выслушать мою историю.
Он не ответил. Ни кивка, ни слова. Не зная, что еще сделать, она нетвердой походкой направилась обратно в дом. Она вдохновила его на то, чтобы постоять за себя, но добилась этих перемен самым худшим из возможных способов.
Разбив ему сердце и заставив его противостоять ей.
Если бы она только знала, что ее ждет, она бы давно воспользовалась шансом и объяснила, кто она на самом деле. Теперь для этого было слишком поздно. Она могла только надеяться на то, что он поверит в эту неправдоподобно звучащую правду. Это было все, что она могла ему предложить.



В восемь часов вечера следующего дня она услышала его мягкие шаги по коридору. Она сидела на кровати уже целый час, как скаковая лошадь у стартовых ворот, ожидая знака. Уже знаковый лист бумаги цвета слоновой кости, аккуратно сложенный пополам, скользнул в щель под ее дверью, и она с нетерпением открыла его.

Элизабет,
Вчера ты говорила о своем желании побеседовать со мной. Я буду в библиотеке до конца вечера, если ты этого еще хочешь.
Твой,
Уильям.

Она терпеливо ждала, пока не стихнут звуки его шагов. Нет необходимости сбивать человека с ног, торопясь объясниться. Она будет уравновешена и спокойна, будет делать осторожные шаги, пока дело касается его сердца.
В течение всего дня, несмотря на все старания Дженни поддержать разговор, Баффи репетировала речь, которую она произнесет перед ним. Она даже провела некоторые время в библиотеке, изучая книги о путешествиях во времени. К сожалению, «Машина времени» Герберта Джорджа Уэльса, либо отсутствовала в библиотеке, либо она еще не была опубликована. Однако она нашла несколько полезных книг по этой теме, которые «незаметно» оставила на столе Уильяма.
Стоя перед дверью библиотеки, она колебалась. Постучать? Просто войти? Почему она чувствовала себя как девушка, открывающая дверь на первое свидание? Там был Уильям. Это была их библиотека. И она была и остается Истребительницей. Единственной Избранной во всем мире бла-бла-бла. Она ела монстров на завтрак и была вполне способна разобраться с этим.
Она выпрямилась, сделала глубокий вдох и шагнула внутрь. Баффи обнаружила его сидящим в одном из зеленых кресел с мягкой спинкой рядом с мерцающим камином. Его волосы были аккуратно причесаны, он был побрит, но в его глазах по-прежнему было затравленное выражение.
—Элизабет.
Он встал, чтобы поприветствовать ее, выражение его лица было серьезным и спокойным.
—Спасибо, Уильям. Я знаю, что это нелегко для тебя. Мне тоже... нелегко.
Он ничего не ответил на это, но сел обратно в кресло, устремив на нее серьезный взгляд.
—Я заготовила речь, — бодро начала она. —Это неплохая речь, на самом деле. В ней есть несколько основным моментов, как и полагается. В ней есть отличный заключительный абзац. Единственная проблема в том, что... я так и не смогла придумать для нее начало.
Он продолжал молчать.
—Я помню кое-что из того, что я говорила, когда мне было плохо, и я знаю, что это тебя беспокоит. Я много говорила о смерти и сожжении и много говорила о Спайке.
При упоминании этого имени он вздрогнул. Она словно вонзила в него бесплотный клинок.
—О, черт. Мне действительно надо было лучше поработать над началом. Уильям, я не знаю, как еще это сделать. Затягивание этого не принесет пользы никому из нас. Спайк был, есть и будет кем-то очень важным для меня. Он умер.
Это было настолько близко к истине, насколько возможно. —И ты любила его?
—Да, любила. Очень сильно.
Уильям продолжал смотреть на нее молча.
—Однако есть еще кое-что. То, о чем действительно трудно говорить. Помнишь, ты заметил, что у меня есть секрет? Что было что-то, что ты знал, я скрываю...?
Она колебалась.
—Этот мужчина был твоим секретом?
Он специально избегал произносить имя Спайка, тщательно контролируя свой тон.
—Ну, вроде того. Видишь ли, правда в том, что... Спайк - это ты. —Спайк - это я, — ошеломленно повторил он.
—Ух ты, — она с шумом выдохнула воздух. —Понимаешь? Помнишь, у тебя было ощущение, что я не совсем из этого места? Почему я так много всего делаю неправильно и просто не соответствую действительности? Ты был прав. Я не из Йоркшира, я родом из совсем другого места. Но проблема не только в том, откуда я. Все дело в том, «когда». Я пришла из другого времени, не из этого. И в том времени я знала тебя, как Спайка.
Он долгое время ничего не говорил, а затем, наконец, спросил тщательно выверенным голосом.
—Откуда же ты родом? И «когда»?
—Да. Это самое неприятное. Ну, первая часть не так уж сложна. Я родом из Калифорнии, Соединенные Штаты Америки. А часть «когда»? Я пришла из будущего.
Он скептически посмотрел на нее.
—Я знаю, что это звучит невероятно, но это не что-то невозможное. У тебя есть книги об этом. «Рип ван Винкль» от дилетанта и «Какая то другая книга» от кого- то там еще. Ты знаешь, о каких я говорю.
Она жестом указала на книги, которые незаметно оставила ему для чтения. —И когда же ты появишься?
Он откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза, потирая лоб.
—Через сто с лишним лет.
Назад пути не было, и она была далеко не из тех, кто поворачивает назад, поэтому Баффи смело продолжила движение по прямой, пересекла комнату и села на пол у его ног. Это, по крайней мере, привлекло его внимание, и он настороженно посмотрел на нее.
—Послушай, я знаю, что это звучит странно, Уильям, но мы уже подошли к средней части моей речи. К части, которую я отрепетировала.
И поскольку ответа ожидать не приходилось, она начала.
—Я из Саннидейла, штат Калифорния, и из 2011 года. Меня зовут Баффи Энн Саммерс.
Теперь, когда она действительно произносила свою речь, она звучала гораздо менее впечатляюще, чем в ее голове. Ближе к «Что я делал прошлым летом», чем к «У меня есть мечта».
—Я не могу вдаваться в подробности своего прошлого. Я думала об этом и в глубине души знаю, что было бы неправильно рассказывать тебе что-то, помимо самых основных деталей. Но... я знала тебя тогда, Уильям.
—Ты знала меня в будущем?
—Ну, мое прошлое, твое будущее. Твое возможное будущее. В это время кое-что произошло, кое-что ужасное. И мне был дан шанс вернуться к тебе сейчас и исправить этот плохой момент. Чтобы его не произошло.
—Итак, я буду знать тебя в будущем, и меня буду звать Спайк, и я каким-то образом доживу до ста пятидесяти лет.
Выражение его лица было не совсем насмешливым, но очень близким к этому.
—Ты не доживешь. Не... совсем. Слушай, я же говорила тебе, что это сложно, а я все время все запутываю. Когда я тебя знала, тебе было столько же лет, сколько сейчас.
—Значит, я путешествовал во времени, как это делаешь ты?
—Не... совсем. С тобой случится кое-что плохое. Это произойдет с тобой в ближайшем будущем, и благодаря этому ты проживешь долгое время, не старея.
Она просто не могла объяснить ему, каким чудовищем он станет. Не потому, что он не поверил бы ей, а потому, что она не могла причинять ему боль. Не сейчас.
—Я пришла к тебе, чтобы предотвратить это плохое событие. Если ты подумаешь об этом, то поймешь, что я права, Уильям. Мои странные манеры? Я ничего не знаю об английской культуре, или о том, кто является Королевой? Песни, которые я пою, и то, что я делаю? Это потому, что я из другого времени, Уильям.
Он ничего не говорил, но оставался в своем кресле, устало потирая лоб рукой.
—Держу пари, ты даже знаешь, когда я появилась. Если подумаешь об этом. Когда я изменилась. Когда девушка, которую ты знал, как Бесси, начала вести себя так, как будто она другой человек?
При этих словах его глаза распахнулись, и он скептически посмотрел на Баффи.
—В ту ночь, когда бандит напал на нее. Напал на меня. У меня есть теория, что в ту ночь, девушка, которую вы знали как «Бесси», умерла, а меня поставили на ее место. С тех пор, это была я - обосновавшаяся в ее теле.
Гнетущая тишина только усиливала ее отчаяние.
—Уильям, ты знаешь, что в этом есть определенный смысл. Ты должен это признать. Могу поспорить, что ты даже можешь вспомнить что-то, что возможно объяснить только таким образом. Не так ли?
Он не ответил. —Пожалуйста?
Когда она замолчала, единственным звуком был тихий шелест и треск умирающего огня. Казалось, время остановилось.
—Ты попросила меня спеть песню, — сказал он с беспокойством. —Когда ты была больна, ты попросила меня спеть песню, которую моя мама пела мне, когда был болен я. Об этом знали только она и я. Как ты узнала об этом, Элизабет?
Сказать чистую правду означало бы причинить ему больше боли, чем она могла бы вынести, поэтому она рассказала ему более мягкую версию.
—Твое будущее «я» рассказало мне об этом.
Он посмотрел на нее - ни веря, ни не веря. Просто смотрел на нее.
—Эм... ты был единственным, кто видел меня, принимал такой, какая я есть. Ты был моим другом, моим любовником и многим другим. Случились ужасные вещи, и мне дали шанс вернуться, чтобы попытаться их исправить.
—Это я, я сделал «ужасные вещи»?
—Не твой финал, Уильям, не это. Ты погиб, как чертов Великий Герой. Я хотела бы рассказать тебе об этом в деталях, но не могу быть уверена, как это повлияет на мир, который мы знаем сейчас. Я могу рассказать тебе только о самых важных моментах. Да, мы были вместе в то время. Мы любили друг друга, и ты погиб по самой благородной причине - чтобы спасти мир, чтобы спасти тех, кого любил.
Она подняла на него глаза и вгляделась в его лицо, на мгновение потеряв дар речи. Осмелев, она положила руку на его колено.
—Я люблю тебя. Ты единственный человек, которого я люблю уже восемь лет. Дольше. Я знаю, что ты никогда не сможешь осознать это. Ты можешь даже не поверить ни единому моему слову. Но важно, чтобы ты знал. Я люблю тебя, Уильям.
Она медленно встала и повернулась, чтобы уйти, слезы текли по ее лицу.
—Теперь ты знаешь, кто я и откуда. Я не хотела причинять тебе боль, Уильям, пожалуйста, поверь мне.
Она была у двери библиотеки и только начала поворачивать ручку, как почувствовала нежное прикосновение его руки к своему плечу. Надежная стена его груди позади нее. Тепло его губ, прижатых к ее уху, и успокаивающий звук его голоса, произнесшего три слова, которые утолили голод, терзавший ее со вчерашнего дня.
—Я верю тебе.
Она резко обернулась. —Почему?
Она знала, что в этот момент ей следовало бы сказать нечто более красноречивое, но «почему» было единственной мыслью в ее голове. Почему он поверил ей?
—Отчасти потому, что это единственное, что может объяснить... тебя. —А что с другой частью?
—Элизабет, если я ошибаюсь и ты лжешь мне, то я не хочу жить в этом мире. Я бы предпочел жить в том мире, в котором ты говоришь правду. В том, где ты любишь меня.
Он наклонился и захватил ее губы в страстном поцелуе. Она так крепко обхватила руками его шею, что оторвалась от земли в своем страстном желании обладать им. Его руки гладили ее по бокам, в то время как он сам прижимал девушку вплотную к двери. Его язык скользил вокруг и вдоль ее языка, жадно пробуя ее на вкус, язык девушки присоединился к танцу, и они дышали друг другом. Они были живыми. Один - не холодный и мертвый, другая - не в горячке и не при смерти, и тридцать шесть и шесть у обоих.
Он был тем, кто прервал поцелуй, отстранившись и хватая ртом воздух, думая о чем-то безотлагательном.
—Ты ведь знаешь, Элизабет, что я люблю тебя.
—Я знаю, — торжественно сказала она. —Но спасибо, что сказал это. —Я ужасно скучал по этим поцелуям. По твоему вкусу.
Он провел пальцем по ее подбородку и нежно вернулся к губам. Ее руки все еще обвивали его шею, и она наслаждалась стуком его сердца, которое сейчас билось учащенно. Она улыбнулась ему.
—Было время, когда ты предпочитал вкус печенья моему Баффи-вкусу.
—Я не знаю, что это за печенье, но оно не может быть таким восхитительным на вкус, как ты.
Он наклонился и начал осыпать поцелуями ее шею, нежными губами пробуя на вкус чувствительную кожу за ее ушком.
—Тебе нравится это местечко, — пробормотала она, ее дыхание становилось глубже, пока он прокладывал влажную дорожку вдоль ее горла. —Когда я болела, ты часто клал туда голову.
—Должен признаться, я питаю невероятную слабость к твоей шее. Ты не возражаешь?
—Это то, кто ты есть, Уильям.
Она запустила пальцы в завитки на его шее, чувствуя легкую слабость в коленях.
—У меня есть ощущение, что помимо шеи могут быть и другие места, которые тебе могут понравиться.
Он перестал целовать ее ровно настолько, чтобы отстраниться и встретить ее взгляд, его голубые глаза сияли.
—Больше, чем печенье?
Он наклонил голову в сторону и одарил ее слегка плутоватой улыбкой, постукивая языком по зубам. Уже не застенчивый Уильям, но все равно ее Уильям.
Она положила руку ему на щеку и ответила на его улыбку своей.
—Возможно, библиотека - не место для таких исследований? — предположила она.
Он взял ее за руку, переплетая свои пальцы с ее. —Тогда пойдем со мной.
И он повел ее к двери своей спальни.






Баффи устроилась на краю кровати Уильяма, пока он был занят разжиганием огня. Камин согревал комнату уютным светом, и не было необходимости зажигать газовые лампы в ней.
Он снял с плеч пиджак и повесил его в шкаф, предварительно выпрямив рукава и поправив край сорочки. Повернувшись, чтобы посмотреть на нее, он нервно улыбнулся и начал дергать себя за волосы. Каким бы смелым он ни был в библиотеке, сейчас мужчина начал проявлять свою робость, и она твердо решила не допустить этого.
—Хватит, Уильям, — терпеливо сказала она. —Что случилось? Ты завис. Ты хочешь что-то сказать, но не говоришь.
—Сейчас ты говоришь иначе, Элизабет.
—Мне больше не нужно притворяться кем-то другим. Ты не можешь представить себе, какое это облегчение - не думать все время о словах. Просто иметь возможность говорить. Может быть, ты тоже попробуешь?
Он подошел к ней и остановился, протягивая руку, чтобы взять ее ладонь в свою, в его глазах появилось более серьезное выражение.
—Элизабет, я знаю, что есть много вещей, о которых ты не можешь рассказать, но есть кое-что, что я просто обязан знать.
—Вот что я тебе скажу. Ты давай, спрашивай, и если это что-то, на что я, возможно, смогу ответить, я отвечу.
Она улыбнулась и ободряюще сжала его руку.
—Ты говорила об «ужасных» вещах, которые произойдут. Я должен знать... причинили ли эти события тебе вред? Я причинил тебе вред?
—Нет, точнее, да. Но в основном - нет.
—А наши отношения? Мы были женаты, Элизабет? Была ли у нас близость друг с другом?
—Мы были любовниками, да. Но мы не были женаты, Уильям.
Правильный викторианский джентльмен в нем выглядел опечаленным этим. Он поджал губы и посмотрел на стену, пытаясь разгадать чужой мир, к которому он будет принадлежать, но пока остается таким далеким от его понимания.
Вспомнив заклинание Уиллоу «Да будет воля моя», она попыталась успокоить его потревоженное чувство благопристойности.
—Ты подарил мне кольцо. Одно время мы планировали свадьбу.
—Есть очень многое, что необходимо учитывать во всем этом. Пытаюсь представить себе это другое существо, которым я стану, этого Спайка, — он вздохнул, —ты вообще видишь его во мне?
—Да. Но на самом деле, Уильям, теперь, когда я знаю тебя, я вижу, что ты был в нем с самого начала, — она провела большим пальцем по тыльной стороне его ладони.
Он кивнул и прочистил горло. Небольшая внутренняя борьба, казалось, разыгралась в его голове, пока тишина нарастала, отдаляя их друг от друга.
—Уильям? Ты нервничаешь?
Он рассмеялся.
—Нет, я нисколько не нервничаю.
—Хммм. Помнишь, ты обещал мне, что всегда будешь честен со мной? —Что ж, тогда я в ужасе,— он взглянул на нее пристально и серьезно.
Она встала и положила ему руку на подбородок, наклоняя его лицо ниже, пока их лбы не соприкоснулись и они не встретились глазами. Это было интимно, но в тоже время немного неуклюже, и она рассмеялась.
—Поговори со мной, Уильям.
—Я хочу... доставить тебе удовольствие, Элизабет. Именно поэтому я приобрел книги по анатомии и другие эротические издания. Я хочу знать, как действовать правильно. Не, не «правильные» вещи... а...
Она засмеялась и обняла его за шею. —Я поняла твою мысль, Уильям.
—Я чувствую, что... Иными словами, я испытываю большой трепет из-за того, что... что я... что ты имеешь опыт в этих вопросах, а я - нет. Ты знаешь, как поступать в таких обстоятельствах.
—Но большинство моих «обстоятельств» были связаны с тобой. С тобой, Уильям. С твоим телом, с твоими губами.
Он отвернулся от нее, его брови сосредоточенно нахмурились, он явно не купился на это.
—Твоя очередь следовать за мной, — сказала она мягко. Взяв его руку в свою, она повела его через комнату к креслу у окна. Когда она жестом предложила сесть, он выполнил просьбу, недоумевающе глядя на нее. Она улыбнулась и устроилась у него на коленях, обняв за плечи.
—Уильям, когда я с тобой, я с тобой. Я думаю о тебе. Не о другой версии тебя из другого мира. Ты должен доверять мне в этом. Это твоих прикосновений я жажду. Я вспоминаю, как ты выглядел здесь, в этом кресле.
Она провела кончиками пальцев по его губам.
—Что бы ты ни сделал, это будет прекрасно. До сих пор так и было.
Он наклонился вперед, чтобы завладеть ее губами для глубокого поцелуя. Его язык поглаживал уголок ее рта и нежно облизывал губы, а его руки прокладывали себе путь вверх по ее телу, вырисовывая маленькие восьмерки на талии. Она запустила пальцы в его волосы, притягивая ближе к себе.
Когда она отстранилась, чтобы вздохнуть, он покрыл нежными поцелуями ее шею, остановившись лишь тогда, когда дошел до пуговицы на воротнике. После этого он отстранился и вопросительно посмотрел на нее, прикусив нижнюю губу. Могу я...? Но она лишь приподняла брови и улыбнулась ему. Что ты об этом думаешь? Можешь ли ты? Он вернул ей улыбку своей широкой ухмылкой.
Он отвлекся от поглаживания ее тела, чтобы осторожно расстегнуть верхнюю пуговицу ее платья и нежно поцеловал обнажившуюся кожу. Затем он расстегнул еще одну, а потом еще одну, награждая маленькими поцелуями каждый раз, как только открывался новый участок кожи. Она извивалась на его коленях и провела кончиком пальца по ушной раковине, что заставило его ответить на ее движения своими.
Она потянулась, чтобы освободить его от рубашки; ее подход был более утилитарным, чем у ценителя Уильяма. Ловко расстегнув пуговицы, она побудила его выпрямиться и сняла сначала рубашку, а затем исподнюю сорочку. Ночь была безлунной, но свет от камина скользил по его крепкой мускулистой груди, искушая ее пальцы прикоснуться к ней. Она чертила узоры на его грудных мышцах, а он наблюдал на ней, голубые глаза пылали, губы были слегка приоткрыты.
Он потянулся пальцами к следующей пуговице на ее платье, но замер - внутри него разразилась очередная буря - она видела, как шквал эмоций разыгрался на его лице, пока он обдумывал свои действия.
Она положила ладони на его грудь и наклонилась, чтобы прошептать ему на ухо.
—Ты уже видел меня без одежды, Уильям. Когда я была больна. Я помню это очень отчётливо.
—Я думал, что потеряю тебя тогда, — его тон стал более серьезным, а выражение лица - отстраненным, когда он вспоминал те страшные дни.
—Возможно, это поможет стереть эти воспоминания, — предложила она, поднимая его руки обратно к своему платью. —Тебе не нужно беспокоиться о том, какие шаги следуют предпринять. Я подскажу тебе. И мое тело подскажет тебе. Мое тело сейчас говорит тебе что-то, не так ли?
Она еще немного поерзала на его коленях, чтобы доказать свою точку зрения.
Он продолжил расстегивать пуговицы на ее платье. Когда он расстегнул его до пояса, она встала и сняла с себя платье вместе с нижней юбкой, туфлями и чулками. Он наблюдал за ней с серьезным выражением лица, обеими руками крепко ухватившись за подлокотники кресла. Одетая только в сорочку и панталоны, она вернулась к нему так быстро, как только могла, устроилась у него на коленях и подарила ему «добро пожаловать обратно» поцелуй в лоб.
Он сам выразил ей свое «добро пожаловать обратно»; она почувствовала, как его эрекция уперлась ей в попу, когда расположилась у него на коленях. Он тихо застонал, когда она заерзала, чтобы устроилась поудобнее. Проведя кончиком пальца по его щеке, она увидела знакомый мускульный рефлекс на его челюсти.
Она запустила пальцы в его кудри, он вздохнул и склонил голову к ее шее, покрывая поцелуями линию вдоль кружевного верхнего края сорочки. Его смелые пальцы поглаживали ее живот и делали осторожные попытки погладить контуры ее груди. Она поощряла его, наклонившись, чтобы посасывать и покусывать его шею и прямо за ухом, наслаждаясь теплым пряным ароматом его кожи и возбужденным биением его пульса под своими губами.
Взявшись за талию обеими руками, он подвинул ее ближе к себе на коленях, проводя своей эрекцией по всей поверхности ее ягодиц. Его рот был расположен прямо напротив ее груди и он поцеловал кончик ее соска через тонкую ткань. Это его дразнящая игра заводила ее, как заводят тугую часовую пружину. Она резко двинула бедрами, прижимаясь попкой к его возбуждению.
Наклонившись, он нежно поцеловал ее вторую грудь через ткань. О-Уильям- давай-я-сейчас-взорвусь-здесь. Она потянула его за волосы и стала вертеть бедрами, целенаправленно прижимаясь к его эрекции.
Она отстранилась и посмотрела вниз, чтобы увидеть, как он дьявольски ухмыляется, глядя на нее между грудей.
—Ты права. Я действительно понимаю твое тело. Оно говори мне, что тебе это нравится и что ты хотела бы немного больше.
—Больше... поцелуев... грудь... .
—Ты ужасно красноречива, когда возбуждена, моя Элизабет. Я должен найти способ воспользоваться этим в своих интересах.
Очевидно, что слова не были хорошей идеей. Она улыбнулась ему и двумя руками собрала его волосы в кулаки, прижав к своей груди лицо мужчины. Он перестал приглушенно смеяться, когда она начала покачивать бедрами на его коленях.
—В твою игру могут играть двое, Уильям, — пригрозила она.
—Боже, я очень надеюсь на это, — последовал его приглушенный ответ.
Она с улыбкой отстранилась и быстро стянула свою сорочку через голову. Теперь выражение его лица не было таким нахальным, и он смотрел на нее с некоторым благоговением.
—Ты прекрасная, любимая.
Лучше, чем твои пикантные открытки? — поддразнила она.
—Насколько ты далека от Йоркшира, настолько же велика разница между тобой и этими открытками, — усмехнулся он.
Он слегка провел кончиками пальцев по ее набухшей груди, не покусывая и пробуя на вкус, как она надеялась, а нежно исследуя. Она была для него прекрасным вином, и он собирался попробовать букет, покрутив жидкость в своем бокале.
Уильям наклонился, чтобы поцеловать ее грудь, его язык скользил, дразня и облизывая сосок, а рука обхватила вторую близняшку, поглаживая большим пальцем чувствительный кончик.
Она извивалась в ответ. Давление его эрекции на ее задницу приносило восхитительное облегчение ее нарастающего желания. Ее викторианское нижнее белье почти не защищало от влаги, образовавшейся между бедер.
Его поцелуи стали глубже; губы и язык дразнили твердую вершинку ее соска. Когда его зубы присоединились, чтобы покусывать и посасывать ее чувствительную плоть, она воскликнула «О!» Он тут же остановился и отстранился, его дыханием стало сбивчивым.
—Я... я сделал тебе больно? — серьезно и с широко открытыми глазами. Она погладила его по щеке.
—Нет, Уильям. Это был... стон удовольствия. Ты прекрасно справляешься. Более чем прекрасно.
—Ага, не стон страдания. Это очень сложно понять, Элизабет.
Она не могла допустить, чтобы ее реакция его смущала, но она также не могла быть уверена, что сможет вести себя тихо, когда он делает такие восхитительные вещи с ее телом.
—Уильям, когда ты стремишься доставить мне удовольствие, мне нравится все, что ты делаешь. Все виды прикосновений восхитительны. Даже самые грубые. Небольшая боль тоже может быть приятной. Но чтобы ты чувствовал себя более комфортно, как насчет того, чтобы у нас было стоп-слово?
—Стоп-слово?
—Конечно. Слово, которое означает «Прекрати то, что ты делаешь». Все остальное, что я могу сказать в пылу страсти, означает, что ты все делаешь прекрасно. Но если я скажу стоп-слово, и только стоп-слово, то ты будешь знать, что я хочу, чтобы ты остановился.
Он прикусил губу и на мгновение задумался.
—Мне очень нравится эта идея. Что мы будем использовать в качестве стоп- слова?
Ей нужно слово, которое она никогда не использует. Что-то, что было полной противоположностью сексуального удовольствия, и первое, что пришло на ум, было...
—Директор Снайдер. Он решительно кивнул.
—Итак, если ты говоришь «директор Снайдер», это означает, что я должен прекратить то, что я делаю, правильно?
—Правильно, — с энтузиазмом сказала она, целуя его в щеку.
—И если ты станешь слишком жестокой в своих любовных ласках, я сделаю то же самое, — предупредил он ее с дьявольской ухмылкой.
Она провела кончиками пальцев по ее груди. Наклонившись, она сначала очень нежно поцеловала его плоский сосок, после чего приступила к серии страстных покусываний и облизываний, которые заставили его качнуть бедрами вверх.
—Твои поцелуи вызывают у меня определенную реакцию, — простонал он.
—Я знаю, — пробормотала она, устраиваясь на его коленях так, чтобы иметь возможность провести пальцем по ткани брюк, обводя его эрекцию.
Он закрыл глаза и издал стон.
—Ты тоже вызываешь во мне реакцию. Ты знаешь об этом, Уильям. Ты же читал об этом.
Она положила его руку на внутреннюю часть своего бедра. Кончики его пальцев касались кожи там, где начиналась та часть панталон с открытой промежностью.
Похоже, это было все, в чем он нуждался. Его ищущие пальцы начали пробираться внутрь ее нижнего белья, надавливая и исследуя все выше и выше, к вершине ее бедер.
Она слезла с его колен, пальцы ее были на шнурке, когда он поднял руку, чтобы остановить ее.
—Не могла бы ты... оставить их?
Острый угол его скул покраснел, и он часто дышал. О, так у застенчивого Уильяма было пристрастие к панталонам, да? Как будто она этого не подозревала.
Она начала садиться обратно к нему на колени, но он удержал ее. —Мне будет очень приятно, если ты...
—Не стесняйся. Покажи мне, чего ты хочешь.
Она улыбнулась ему, бросая вызов, положив руки на бедра.
—Очень хорошо. Я хочу этого!
Он быстро встал, подхватил ее на руки и бросил на кровать. Она упала на мягкое одеяло с восторженным визгом.
—Уильям? — рассмеялась она.
—Ты не сказала «Директор Снайдер», — усмехнулся он и лег рядом с ней, положив голову ей на бедро.
Она представляла, что он застенчив и робок в своих любовных ласках, но их новые близкие отношения открыли в нем ту беззаботную сторону, которую она раньше видела лишь мельком. У Спайка эта энергия вылилась в вульгарную сексуальность, грубую физическую силу и колючие слова. У Уильяма это проявилось как игривость и отказ от приличий.
Скользнув кончиками пальцев в прорезь ее нижнего белья, он продолжил выводить мягкие щекочущие узоры на ее бедрах. К счастью, к его рукам быстро присоединились теплые губы и язык. Он начал целовать внутреннюю часть бедра, чуть выше колена, и неуклонно продвигался вверх. Во время своих поцелуев и покусываний он натягивал материал ее панталон на промежность, что подчеркивало и дразнило ее во всех нужных местах.
Он мягко развел ее колени шире и раздвинул материал ее нижнего белья, чтобы обеспечить себе лучший доступ, продолжая целовать ее, облизывая и прижимаясь к ней своим проворным языком. Ее бедра изогнулись в предвкушении, когда он остановился и опустил голову вниз, прямо к месту их соединения, прижавшись ртом к ее кудрявым волоскам.
—Я слышал, что женщина похожа на цветок, но... даже не представлял, — его голос был полон удивления. —Я думал, что дело, возможно, в аромате. Я был таким наивным. Но дело вовсе не в запахе. Это ты так выглядишь. Ты прекрасна, Элизабет. Ярко-розовая и такая восхитительная. Как нежные лепестки розы.
Она в досаде сжала кулаки. Он собирается перейти к поэзии сейчас? Она обожала его, но боялась, что если он начнет монолог о ее клиторе, она может просто взорваться. Первая жертва «нереализованного потенциального оргазма».
—Уильям, ты же не собираешься цитировать Шекспира моей вагине?
—О, моя Любовь, как красная, красная роза, только что распустившаяся в июне.
Он ухмыльнулся, глядя на нее, голубые глаза сверкали, когда он хитро приподнял брови.
—Это Роберт Бернс. Не Шекспир. И ты не должна торопить меня, любимая. Я хочу насладиться лучшей ночью в моей жизни.
Откинувшись обратно на кровать, она засмеялась и удовлетворенно вздохнула.
—Ты говоришь восхитительные вещи, но сейчас я могу придумать множество других применений твоему языку.
—Давай посмотрим, что у меня получится, — сказал он, устраиваясь между ее ног и приступая к более детальному исследованию.
Он очень нежно провел кончиком пальца по ее влажным половым губам, а затем поднес его к губам, чтобы попробовать на вкус. Выражение его лица было исследовательским, как у ученого, изучающего результаты тонкого эксперимента.
Он начал дразнить ее складочки, осторожно раздвигая их кончиками пальцев, затем вылизывая их, с энтузиазмом проводя языком по тем местам, где она отвечала стонами и движением бедер. Быстро найдя ее самое чувствительное место, он начал водить языком по ее нежному бутону, каждым прикосновением посылая электрические разряды по всему телу. Его ищущие пальцы осторожно нащупали ее вход и начали исследовать это отверстие. Аккуратно он ввел палец в ее влажное лоно.
Сдерживаться при этом было невозможно. Она чувствовала, как туго закрученная пружина внутри нее начинает заводиться и раскручиваться одновременно, как стенки ее влагалища сжимаются вокруг его пальца в спазмах, как ее бедра начинают выгибаться в поисках разрядки.
Она кончила в долгом и ошеломляющем взрыве. Как раз в тот момент, когда Баффи спускалась с пика, его прекрасный рот сомкнулся вокруг ее клитора и начал сосать, поднимая ее на еще большую высоту, пока она не достигла кульминации, не с криком, но со стоном «Уильям».
Бескостная и измученная, она была абсолютно не в состоянии двигаться. Он пополз вверх по ее телу, прижимаясь к ней, его голова оказалась под ее подбородком, а руки крепко обхватили талию.
—Ты назвала мое имя, — самодовольно сказал он.
—Да, ты обошел директора Снайдера, но лишь на волосок.
—Это было чудесно, Элизабет, — его голос внезапно приобрел более серьезный тон. —Спасибо.
—Ты благодаришь меня за то, что подарил мне восхитительный оргазм? Что-то в этом есть такое неправильное...
Он рассмеялся.
—Ты знаешь, что я хотел сказать. Понимание, что я смог довести тебя до этой точки. Это очень напомнило мне то время, когда я был мальчиком и учился играть на лютне. Однажды я наблюдал за мастером, его пальцы перебирали струны правильными прикосновениями, что порождало приятнейшие звуки. И только что я был мастером, а ты - моим инструментом.
Он поднял голову и нежно поцеловал ее.
—Я снова слишком поэтичен, не так ли?
—Не совсем, но если ты не возражаешь... я бы хотела вернуться.
—Вернуться?
Она вывернулась из-под него и указала на зеленое кресло.
—Просто с той ночи, когда я наблюдала за тобой в лунном свете, у меня появилась фантазия, и я надеюсь, что ты не будешь против...
—Против? — ошеломленно спросил он, когда она подвела его к креслу.
—Теперь посмотрите, у кого закончился запас слов, — сказала она с ухмылкой, расстёгивая его брюки.
Медленное продвижение могло быть стилем Уильяма, но это не входило в ее словарный запас. Она расстегнула его брюки и развязала шнурок его нижнего белья, словно устанавливая викторианский рекорд по скорости раздевания. Она стянула их, и они упали к его ступням.
—Эй, ты все еще в ботинках и носках, — заметила она. —Ну, если ты дашь мне минутку, я смогу их снять.
—Черта с два, — проворчала она, толкая его в кресло и располагаясь между его колен.
Он смотрел на нее, приоткрыв губы и тяжело вздымая грудь. Уильям приложил одну руку к сердцу - тот странный жест, который она видела в ту ночь, когда наблюдала за его мастурбацией. Что-то в этом жесте, в нежном выражении его лица, слегка замедлило ее движения.
Возможно, есть что-то хорошее в том, чтобы наслаждаться вином. Возможно, следует насладиться Пино Нуар раз в жизни.
Она вспомнила еще одну вещь, которую он сделал в лунном свете. Прежде чем довести себя до кульминации, он дразнил себя, проводя краем ткани по своему члену.
Она положила голову на его бедро и посмотрела на него, подражая его взгляду, которым он одарил ее ранее. Он вернул ей взгляд с благоговейным обожанием. Она оставила его эрекцию в покое - пока. Вместо этого она выводила маленькие узоры на его бедре, пока он с восторгом наблюдал за ней.
Взяв прядь своих волос, она медленно провела ей по верхушке его члена. Она непроизвольно дернулась, когда Уильям издал протяжный стон.
Баффи взглянула на него, но его глаза были закрыты, голова лежала на спинке кресла, челюсть крепко сжата.
—Уильям? Я хочу, чтобы ты смотрел.
—Элизабет? Ты знаешь... как я отношусь... к твоим волосам... —Смотри.
Он посмотрел.
Она встряхнула волосами и они упали на его член, как занавес. Уильям снова застонал, но продолжал смотреть. Она обернула их вокруг его члена - маленький подарок, завернутый так, что только головка выглядывала наружу. Когда Баффи медленно подняла голову, ее волосы размотались, скользнув по его эрекции, и он издал сдавленный стон.
—О, Боже милостивый, Элизабет. Понятия не имею... Не могу... Чувствую себя дураком. Не хочу терять контроль, но могу не выдержать.
—Ты можешь выдержать, — успокоила она его. Она снова опустила занавес из волос на его член и провела указательным пальцем по ним мягкую линию от основания до кончика. Сердцебиение издавало ровный звук «бум-бум-бум», который заполнил ее голову.
—О, Святой Иисус! — он застонал, и она увидела, как кончики его пальцев впились в подлокотники. —Эти ощущения... мой Бог... мой дядя!
—Твой дядя?
—Мой дядя! — прошипел он хриплым шепотом, вытягивая шею, чтобы посмотреть сквозь шторы в окно. —О, твою мать, кровавый ад, дерьмо, проклятье! Он здесь. Он на парадной лестнице. Сейчас!
Со своего места на полу она выглянула из-под портьер, чтобы посмотреть на ступеньки крыльца. Ну, конечно. Там был человек в черном костюме, в черной шляпе, который барабанил в парадную дверь.
Бум-бум-бум.
—Боже, уже прошло две недели. Сегодня пятница, не так ли? Уильям сглотнул, его лицо побледнело.
Баффи кивнула.
—Элизабет, я... о, святой Боже.
К стуку в дверь присоединился настойчивый и раздражённый голос. —Уильям?
Уильям застыл на месте - глаза огромные, как обеденные тарелки, не мигая, и без штанов.
Она наклонилась и нежно поцеловала его, чтобы вывести из оцепенения.
—Уильям! Все будет хорошо! Просто оденься сейчас!
Она встала и начала поспешно осматривать пол в поисках места, куда упала ее сорочка. Этого было достаточно, чтобы вывести его из ступора, и он начал поспешно одеваться.
Снизу снова донеслось «бум-бум-бум». И снова крик: «Уильям? Ты здесь, мальчик?»
Он натянул штаны. Не надевая нижнюю сорочку, он быстро облачился в рубашку, застегивая пуговицы дрожащими пальцами.
—По крайней мере, твои ботинки все еще на тебе. Это позволило выиграть минуту!
Она натянула платье через голову.
—Мне очень жаль, Элизабет, — он смотрел на нее опечаленно и растерянно. —Все в порядке, Уильям. Мы можем еще немного подождать.
Она быстро поцеловала его щеку.
Бум-бум.
—Уильям? Мальчик?
Она собрала чулки и туфли в одну руку и бросилась по коридору в свою комнату, оставив дверь чуть приоткрытой. Уильям последовал за ней и бросился вниз по лестнице.
Баффи услышала звук открывающейся двери, за которым быстро последовал басистый голос, полный снисходительности.
—Я уже подумывал потревожить констебля. Почему ты так долго? Разве ты не получил мою недавнюю корреспонденцию о моем приезде?
—Я получил. Прошу прощения... — голос Уильяма снова стал кротким и тихим.
—Твой внешний вид, мальчик! Ты выглядишь так, как будто сражался с первобытными людьми.
Если Уильям и ответил на это, то слишком тихо, чтобы она могла разобрать слова.
—Где твоя девочка? — прогремел дядя. —Моя девочка?
—Твоя служанка. Бесси, или Несси, или как там ее зовут. Моя комната подготовлена?
—Она была больна. Я могу поухаживать за тобой.
—О, она больна? Ты уверен, что она не притворяется больной, мальчик? Нанятые слуги снова используют тебя в своих интересах. Интересно, что бы ты позволил им делать, если бы я не приехал, чтобы как следует за ними проследить.
—Ты просто проследуешь за мной. Комната для гостей должна быть подготовлена.
—Будем надеяться, что твои слуги хотя бы об этом позаботились. Ты позволяешь людям водить тебя за нос, Уильям. Мои сумки на крыльце, возьми их.





В обычный день Баффи включила бы выбивание ковров большой деревянной колотушкой в свой список «веселых дел». Однако сегодня был не совсем обычный день, и она ударила по центру ковра с размашистым, но приносящим удовлетворение стуком. Когда она представляла лицо дяди Томаса в центре ковра, который она выбивала, все это занятие становилось очень приятным.
Они находились в саду на заднем дворе, огромные чепчики были надеты на их головы, а ковры были перекинуты через веревку. Как будто форма горничной была недостаточно унизительной, теперь она выглядела, как адская буфетчица. Боже, она надеялась, что Уильям не забредет на задний двор и не увидит ее в таком виде.
Это было совершенно бессмысленное занятие, поскольку ковры были вычищены всего несколько дней назад. Однако дяде Томасу этого было недостаточно. Ранее днем он был потрясен, узнав, что в доме ковровые покрытия чистят только раз в неделю, и приказал девушкам немедленно исправить ситуацию.
—Он заявится сюда. Я это знаю! — взволнованно прошептала Дженни на ухо Баффи.
—Это меня ничуть не удивит, — Баффи ударила по ковру.
—Он постоянно где-то таится. Там, в его пасторском доме в Йоркшире, у него только одна экономка. Должно быть, он сводит ее с ума!
Томас Уоринг досаждал дому Праттов всего два дня, но казалось, что прошел целый месяц. Все привычные порядки были нарушены, а атмосфера изменилась, словно кто-то набросил на дом погребальный саван. Ужасный человек каким-то образом сумел повлиять на личность каждого. Бодрая Дженни превратилась в плачущую, неуверенную в себе размазню. Джек, и так редко попадавшийся на глаза конюх, стал самым невидимым домочадцем. Даже громогласная миссис МакЛафлин стала тихой, направляя свое разочарование на создание замысловатых блюд для ужина.
Миссис Пратт была единственной в доме, кто, казалось, хотя бы отдаленно терпел общество своего брата. По крайней мере, насколько Баффи могла судить. Когда дядя Томас находился рядом, он, как правило, был единственным, кто вообще что-то говорил. Поскольку миссис Пратт была единственным членом семьи, который не избегал этого человека, словно тот носитель бубонной чумы, Баффи восприняла это как знак, что он ей нравится.
Как и все остальные, Уильям старался избегать этого гостя, проводя как можно больше времени в своем клубе или скрываясь в библиотеке. Кроме нескольких взглядов в коридоре, ей не удалось провести с ним ни минуты наедине. Поскольку дядя расположился в гостевой спальне рядом с комнатой миссис Пратт, они не могли позволить себе позднего свидания в библиотеке.
Баффи снова шлепнула с глухим стуком по ковру и забормотала себе под нос.
—Я не столько против постоянного контроля, сколько против всех библейских стихов, которыми это сопровождается. Удивительно, что у этого человека на все есть стих.
Дженни нервно перевела взгляд на дом.
—Ну, он, безусловно, знает свои стихи. До появления мистера Уоринга я и не подозревала, что Бог такого низкого мнения о женщинах. В свой последний визит он довел миссис МакЛафлин до слез, и это женщину, которая не произнесла даже «ой», когда рожала близнецов!
—Да, — пробормотала Баффи с очередным глухим ударом. —И он знает, что поклоняется правильному богу, потому что его бог ненавидит все то же самое, что и он. Наверно, это очень удобно для него.
Именно в этот момент дядя Томас неуклюже пробрался в сад на заднем дворе, чтобы проконтролировать молодых женщин, тем самым надежно закрыв им рот для дальнейших разговоров и любого мало-мальски возможного удовольствия, которое они могли бы получить.
Баффи заметила, что, как это свойственно больным подонкам, помешанным на контроле, он приберег свое презрение для самого уязвимого человека в пределах досягаемости, и безжалостно издевался над Дженни. Она не помнит, как он приказал положить руки на рукоятку? Неужели у нее нет больше сил? Осознает ли она, как ей повезло получить здесь работу? Осведомлена ли она о том, что говорит хорошая книга о лени?
Все, что могла сделать Баффи, это просто молчать. Она уже пыталась вступиться за Дженни, но дядя Томас, возможно, чувствуя, что в Баффи есть какой-то незнакомый стержень, который он не привык видеть, был склонен воспринимать любое вмешательство девушки как знак, чтобы удвоить свои усилия по исправлению промахов Дженни.
—Девочка, ты не можешь быть такой глупой, какой кажешься. Еще раз. Продемонстрируй мне еще раз. Правая рука лежит поверх левой, — дядя Томас, казалось, раздувался, питаясь воображаемыми неудачами Дженни.
Баффи шлепнула по ковру посильнее, мысленно представив, как голова дяди Томаса случайно сталкивается с рабочим концом ее колотушки.
Краем глаза она заметила движение на заднем дворе; неуловимый конюх Джек выходил из каретного сарая. С расправленными плечами и решительным выражение лица, Джек никогда еще не был так мало похож на конюха. Баффи остановилась на середине замаха.
Дойдя до нижней ступеньки крыльца, Джек снял шляпу и прочистил горло.
—Мистер Уоринг, сэр, если вас не затруднит. У меня вопрос о правильной технике расчесывания вашей кобылы, и я надеялся, что вы сможете помочь мне в этом деле.
Это было самым длинным из того, что Баффи когда-либо слышала от него. Вполне возможно, что это и было самое длинное, что он вообще когда-либо говорил.
Дядя Томас пробурчал что-то насчет общей бестолковости всех слуг и последовал за Джеком по дорожке к каретному сараю, несомненно, ломая голову в поисках подходящих цитат из Писания о лошадях и снаряжении. Дженни с обожанием и слезами на глазах смотрела вслед удаляющемуся конюху: ее доблестный рыцарь в сияющих доспехах, притворяющийся, что ему нужны инструкции по уходу за лошадьми, чтобы спасти девушку от издевательств этого дядюшки.
Дженни широко улыбнулась Баффи - впервые за несколько дней девушка засияла от счастья.
Они закончили выбивать ковры в рекордно короткие сроки и отнесли их обратно в дом. Судя по грохоту кастрюль из кухни, дядя Томас уже вернулся, чтобы испортить день миссис МакЛафлин. Дженни отправилась помогать готовить ужин, а Баффи ускользнула в свою комнату.
Каждый день, после возвращения Уильяма из клуба, она находила на своей подушке маленький презент. В один день это была роза. В другой день - шоколад. Он даже оставил небольшой флакон духов с ароматом розы, перевязанный ярко-алой ленточкой. Он был сентиментальным, и романтичным, и чертовски банальным. Хуже всего то, что она обожала эти жесты.
Сегодня она нашла продолговатую коробочку, завернутую в тисненую бумагу цвета слоновой кости. К ней была приложена небольшая записка, написанная знакомым почерком Уильяма.

Элизабет!
Поскольку я лишил тебя части твоего имущества, мне показалось справедливым предложить тебе замену. Думаю о тебе, как всегда.
Твой,
Уильям.

Открыв коробку, она отодвинула в сторону бумажную обертку и обнаружила великолепный комплект из сорочки и панталон - из ярко-синего шёлка и отделанного белым кружевом. Под этими предметами лежал еще один комплект, идентичный, но бело-розовый. Она не могла не рассмеяться от души. Это было почти так же хорошо, как поход в торговый центр - почти. Должно быть, это стоило Уильяму целого состояния. Попытка представить, как он перенес поход в такой магазин, была почти столько же восхитительна, как и сама одежда.
Она быстро выскользнула из платья и простого нижнего белья, и облачилась в новый шелковый синий комплект. Баффи не смогла удержаться, чтобы не достать зеркало и не посмотреть на себя. Это, конечно, не совсем Victoria’s Secret, но она представила, как бы выглядело лицо Уильяма, если бы он сейчас был с ней. Как он прикусывает нижнюю губу, прежде чем провести языком по верхнему краю зубов. Как он тихо вздыхает, думая, что она не слышит.
Она скорчила себе рожицу в зеркале. Не смысла в таких фантазиях, пока дядя Жужжалка был частью этой картины. Она снова надела безвкусное платье горничной на свое новое шикарное нижнее белье и улыбнулась сама себе. Если повезет, она сможет подразнить Уильяма, шепотом сказав о своем нижнем белье прямо перед ужином. Это может сделать цитирование Писания более сносным. Когда сражаешься с заносчивыми дядями-ублюдками, самые приятные эмоции вызывают маленькие победы.



Два дня спустя...

Так что же такое fortnaght - ты знаешь, по-английски? — спросила Баффи. Уильям улыбнулся передавая ей еще одну небольшую стопку книг.
—Я пребывал в заблуждении, что говорю по-английски, любимая. А фортнайт означает период продолжительностью в 2 недели.
Баффи застонала.
—Значит, этот шут гороховый будет тут еще десять дней? Не думаю, что выдержу этого!
У них было несколько часов передышки от властного присутствия дяди Томаса из-за собрания Общества по Предотвращению Порока. В его отсутствие работники дружно разбрелись по укромным уголкам - каждый в поисках своего источника утешения. Дженни и Джек были на конюшне. Миссис Пратт сидела в гостиной и читала свою любимую «Гордость и предубеждение», а миссис МакЛафлин успокаивала себя едой. Воспользовавшись моментом, Уильям попросил Элизабет о помощи в «сортировке некоторых книг» в библиотеке.
Уильям снял пиджак и жилет; рукава его рубашки были закатаны. Если сортировка книг была уловкой, чтобы провести время наедине с ней, то он был одет в очень подходящую одежду. Поскольку была середина дня, и сотрудников было относительно много, дверь в библиотеку предусмотрительно осталась открытой, к большому разочарованию Баффи. Она сидела на полу, расставляя книги на нижних полках книжного шкафа, а Уильям стоял рядом и передавал тома вниз.
Уильям склонил голову набок и улыбнулся ей.
—Я скучал по тебе.
Она провела рукой по его голени.
—Я тоже скучала по тебе. Так когда ты со своим дядей поспоришь о деньгах, которые он отдает полиции нравов?
Уильям смотрел на нее с открытым ртом. —И ты критикуешь мой английский?
Она усмехнулась ему и дразняще сжала его ногу.
—То есть, я хотела сказать, сэр Уильям, в какое время Ваш дядя и Вы обсудите финансовые вопросы, которые Вас беспокоят? И суммы, которые Ваш дядя раздает людям, против деятельности которых ты протестуешь?
Он легонько задел ее попу ботинком и разразился смехом.
—Я так не говорю.
—Но я тебя рассмешила, — самодовольно сказала она.
Уильям удивил ее, когда сел рядом с ней на ковер, скрестив ноги, с очень заговорщицким выражением лица.
—Я запланировал встречу на четыре часа в своем клубе. Видишь ли, он должен встретиться со мной там. Таким образом, я избегаю вовлечения матери в разговор. Несколько джентльменов в моем клубе испытывают такое же отвращение к этой организации, и я чувствую, что при их поддержке у меня есть все шансы убедить его в том, чтобы он не вкладывал столько наших денег в их проекты.
Она подалась вперед, чтобы сжать его руку. —Хорошо продумано, Уильям.
Он провел большим пальцем по тыльной стороне ее руки и посмотрел на нее с беспокойством.
—Дядя Томас не был недоброжелателен к тебе, не так ли, Элизабет?
—Да, но он недоброжелателен ко всем остальным, Уильям. Ты это знаешь. Это просто отражение его внутренней убогости. В основном, он меня не трогает. Он чувствует, что ему лучше не связываться с Бесси.
Уильям бросил взгляд на открытую дверь, затем поднес ее руку к губам и нежно поцеловал тыльную сторону.
—Я надеюсь, что никто не будет приставать к тебе, моя дорогая Элизабет. —За исключением тебя, — лукаво сказала она.
Он улыбнулся, на его скулах появился легкий румянец.
—У тебя действительно уникальное владение английским языком, любимая.
Он наклонился над небольшой стопкой книг, и нежно поцеловал ее, его рука потянулась вверх, чтобы поиграть с выбившейся прядью волос за ее ушком. Она вдыхала его, с благодарностью, покусывая слегка его нижнюю губу, когда он углубил поцелуй.
Бум-бум-бум донесся звук снаружи с крыльца.
—Нет! Нет-нет-нет, — словарный запас Уильяма вернулся к словарю очень рассерженного двухлетнего ребенка.
Баффи встала и подошла к окну, чтобы проверить. Ну конечно. Дядя Томас. —Что ж, на этот раз он выбрал момент чуть лучше, — предположила она. —Он должен был встретиться со мной в клубе через час. Что он здесь делает?
Уильям оставил дверь библиотеки открытой и пошел поприветствовать грозного дядю. Она слышала гул голосов, но мало что могла разобрать из того, о чем они говорили. Через несколько минут Уильям вернулся в библиотеку, его волосы были спутаны, что всегда было плохим знаком.
Плотно закрыв за собой дверь, он посмотрел на Баффи и разочарованно покачал головой.
—Он отменил встречу в клубе. Настаивает на том, чтобы включить маму в наши дискуссии. Он считает, что это было бы более уважительно по отношению к ней.
—Уважение к женщинам - последнее, о чем думает этот лицемерный ублюдок. Это просто стремление к контролю. Ты сказал ему пойти трахнуть утку?[13]
—Прошу прощения? Вступить в... плотские отношения с домашней птицей? — закашлялся Уильям.
—Ну не совсем, но ты сказал ему, что не собираешься этого делать?
—Это очень сложно, Элизабет... — вздохнул он и нервно дернул себя за волосы.
Поскольку он по рассеянности закрыл дверь библиотеки, когда вошел, Баффи решила воспользоваться моментом и направилась к тому месту, где он стоял. Положив ладони на середину его груди, она решительно подтолкнула мужчину так, что он оказался прижатым спиной к двери.
Затем она опустилась перед ним на колени.
Аккуратно и методично она начала расстегивать пуговицы, которые прикрепляли его подтяжки к брюкам.
—Элизабет? Что ты...? — казалось, ему не хватает слов. Это был признак того, что она двигается в правильном направлении.
—Мне нужно проверить кое-что, Уильям.
Теперь, когда его подтяжки были отстегнуты, она медленно расстегивала одну за другой пуговицы на его ширинке, ее пальцы касались его эрекции, которая, как она с удовольствием обнаружила, появилась очень быстро, несмотря на злосчастного дядюшку с его махинациями.
Его брюки соскользнули с бедер и опустились на пол у ног. Она начала развязывать шнурок на его панталонах.
—Элизабет! Середина дня. Мой дядя, — прилагательные и существительные не соединялись как-либо вразумительно. Это определенно было хорошо.
—Это займет всего минуту. Я кое-что ищу.
Он не останавливал ее, несмотря на свои настоятельные протесты.
Она спустила его нижнее белье, оказавшись лицом к «лицу» с его эрекцией. Она оставила в покое его член, так как он не был ее целью. Поскольку его ноги находились слишком близко друг к другу, она раздвинула его колени, затем осторожно просунула руку между его ног и обхватила ладонью его яйца.
—Вот они! — гордо прошептала она ему.
—Они? — он раскраснелся, тяжело дышал и выглядел более чем отчаявшимся.
—Твои яйца! Я подумала, что дядя Томас сбежал с ними, но они здесь!
—Элизабет, — простонал он.
—Уильям?
Наклонившись, она приоткрыла рот, обводя своим языком сначала одно яичко, потом другое. От его вздрагиваний дверь слегка скрипнула.
Уткнувшись носом между его ног, она наблюдала, как мышцы его бедер дернулись и напряглись в ответ, его член слегка подрагивал. Нежно поцеловав его яйца, а затем кончик его эрекции, она отстранилась, посмотрев на него, приоткрывшего рот и вздыхающего, прислонившегося к двери.
—Уильям, пожалуйста, помни, кто ты. Ты мужчина. Мужчина, который доставил мне такое удовольствие тогда ночью. Мужчина, которому я тоже хочу доставить удовольствие. Твой дядя не может принуждать тебя, Уильям. Никто не может. Все в твоих руках.
Он кивнул.
Баффи провела пальцем по всей длине его члена, его бедра слегка развернулись, и он издал еще один тихий стон.
—Чего бы ты хотел сейчас, Уильям? Хочешь, я тебя одену? Или ты хочешь, чтобы я продолжила исследование? Тебе решать...
Руки и рот теперь находились в режиме «выключено». Она села на пятки и подняла на него глаза.
—Я бы хотел большего, Элизабет. Здесь, в библиотеке, средь бела дня. Мне бы очень хотелось большего.
Он снова начал говорить связно. Она должна была немедленно это исправить.
Маленькая жемчужно-белая капелька смазки образовалась на поверхности головки члена. Она наклонилась, чтобы нежно слизать ее, как котенок, пробующий каплю сливок. Он тихо застонал, а его рука опустилась на ее голову и начала перебирать ее волосы.
Она вернула одну руку к его яйцам, нежно разминая их, а другой рукой вырисовывала изящные узоры по все длине его члена. Он наблюдал за ней, глубоко дыша и прикусив нижнюю губу. Теперь обе его руки оказались у нее в волосах, освобождая их из тугого пучка и запуская пальцы в ее локоны.
Его бедра слегка подались вперед, приближая член к ее рту. Наклонившись, она поцеловала его кончик, после чего провела подушечками пальцев по всей длине его эрекции. Ее язык последовал их примеру, прокладывая дорожку из облизываний и поцелуев от основания его члена к чувствительной головке.
Оказавшись у его дырочки, она нежно провела языком по кончику. Это заставило его бедра внезапно сдвинуться, прислонившись к двери с громким скрипом. Она открыла рот и взяла только головку, посасывая ее, как леденец. А он смотрел широко распахнутыми и восторженными глазами.
Он начал раскачивать бедрами, и она открыла рот, чтобы принять его более глубоко. Когда он выскользнул, она провела языком по его головке, что заставило его судорожно вздохнуть.
Как бы неторопливо Уильям ни предпочитал занимался любовью, она понимала, что сейчас не время для медлительности. Она была нужна ему, он ждал этого освобождения уже несколько дней.
Она открыла свое горло так широко, как только смогла, и крепко сжала основание его члена в кулаке. Покачивая головой взад-вперед, она принимала его так глубоко, насколько возможно - его чувствительная головка упиралась в заднюю стенку ее горла во время все более отчаянных толчков.
Его руки все еще путались в ее волосах и притягивали ее ближе, он проникал в нее все глубже. Каждый раз, когда он выходил, двери протестующе скрипели, что только побуждало его еще глубже входить в нее при следующем толчке.
Его кульминация быстро приближалась, и она была полна решимости довести Уильяма до нее.
—Элизабет! — он попытался вытащить свой член из ее голодного рта. —Ты не должна. Я сейчас...
Боже, она надеялась на это. Взяв его член полностью, как только было возможно, она протянула руки, чтобы сильно сжать его ягодицы. Это стало его развязкой. Он вошел в нее еще тремя уверенными пульсирующими толчками и со стоном кончил.
Она проглотила его тепло. Не его мертвое холодное семя, а его жизненную силу. Ее руки все еще сжимали его задницу, когда она осторожно отвела голову назад и вынула его член изо рта, нежно поцеловав кончик, прежде чем отпустить его.
—Элизабет, мне очень жаль... Она улыбнулась ему.
—Ты сожалел, когда доставлял мне удовольствие прошлой ночью? Не за что извиняться.
Он прислонился к двери, дыхание все еще было судорожным.
—Пора привести тебя в порядок. Тебе нужно присутствовать на встрече, — она по-кошачьи нежно облизала его размякший член, уделяя особое внимание головке.
—Элизабет... не надо.
—О, теперь не надо? — усмехнулась она.
Но потом она заметила, что его член снова начал твердеть. —А, я поняла, что ты имеешь в виду...
Никто из них не спешил уходить от этого мгновения, но звуки шагов в коридоре вернули их обоих к реальности, где они находятся и насколько раздетым был один из них в данный момент.
К ее удивлению, Уильям не стал сразу же действовать. Он просто прошептал ей. —Мои брюки. Ключи в кармане.
Баффи пошарила в карманах брюк, которые все еще лежали у его ног. Как только она нашла его связку ключей, то быстро вложила их в его раскрытую ладонь. Он слегка повернулся и ловко запер дверь.
Бум-бум. —Уильям?
—Да, — уверенно ответил Уильям, ухмыляясь и без штанов, прислонившись к двери.
Ручка стала немного поворачиваться, но была остановлена блокирующим механизмом.
—Уильям? Дверь заперта.
—Да, это так, — Уильям улыбнулся ей.
—Мы не можем разговаривать через дверь.
—Нет, не можем, дядя Томас. Однако мы можем поговорить в клубе.
—Я хотел бы начать нашу беседу сейчас, — дядя Томас полностью проигнорировал его. —Мы с твоей матерью будем ждать тебя в гостиной внизу.
—Ждите сколько угодно. Я буду в клубе. В четыре. Как мы и договаривались. Ты можешь присутствовать на этой встрече или нет. Я могу с уверенностью сказать, что довольно неоднозначно отношусь к твоему приходу.
По ту сторону двери были лишь тишина. Никаких шагов, ведущих обратно по коридору. Никаких бум-бум, никаких истерик и никаких цитат из Писания. Просто благословенная, прекрасная тишина.
Она не могла не восхититься своим Уильямом и улыбнулась ему. Он посмотрел вниз, туда, где она сидела на полу, ее рука все еще лежала на его члене, а другая обвивала его талию.
— Я тебя люблю, — беззвучно прошептал он.
Осторожно и тихо она опустилась вниз, чтобы натянуть панталоны Уильяма на его бедра. Натянув и застегнув его брюки, она начала пристегивать подтяжки, но он прервал ее и поднял на ноги, а затем очень крепко поцеловал.
Когда он начал нежно поправлять ее волосы, она наконец услышала шаги, удаляющиеся от двери и спускающиеся по главной лестнице. Шаги, которые были довольно громкими и уверенными, теперь звучали совершенно не так.
Когда ее волосы были убраны, Уильям нежно поцеловал ее в щеку, а затем подошел к своему столу. Пока он перебирал бумаги, Баффи не переставала восхищаться им.
В прошлом секс значил для каждого из них совершенно разные вещи на протяжении их отношений. Отчасти это было простое удовлетворение похоти. Однако была и другая сторона. Для нее? Секс со Спайком был для нее способом что-то почувствовать. Для него? Это было средство достижения цели. Способ добраться до нее - завоевать ее расположение.
А сейчас? Сейчас это было нечто совершенно новое. Она пыталась помочь Уильяму - использовала секс как способ укрепить его уверенность в себе. Вместо этого он каким-то образом перевернул все и показал ей, что это способ, с помощью которого они могли заботиться друг о друге. Оказывать влияние на постоянные позитивные изменения.
Баффи смотрела, как он напевает какую-то мелодию и надевает свое пальто, на его губах играла загадочная улыбка. И, черт побери, если это не переворачивало что-то в ее сердце, когда она смотрела на него. Она становилась ужасно сентиментальные человеком, который обожал шоколадные конфеты, оставленные на подушке, и написанные им от руки маленькие записочки.
Так вот как второй шанс изменил мир? Не через великие битвы и неотвратимую судьбу, а через искреннюю любовь. Нееет, это слишком притянуто за уши. Даже для этой новой и более слащавой версии себя. Кроме того, что-нибудь обязательно должно было случиться и по-королевски все испортить. Что-то всегда случается.

______________________________________________________________________________________

[13] От переводчика — to go fuck a duck (пойти трахнуть утку) я перевела дословно, так как дальнейший диалог на этом завязан, а равноценного выражения в русском языке я не нашла, хотя свой словарный запас мата, благодаря этому, повысила. В целом, это выражение обозначает посыл человека в какое-либо эротическое путешествие).





Уильям и его дядя находились в клубе в течение двух очень долгих часов. Баффи все это время находилась под командованием миссис МакЛафлин на кухне. Кухарка по-прежнему бросала все силы на приготовление все более сложных блюд; пренебрежительные замечания дяди Томаса подталкивали ее к новым кулинарным изыскам.
Баффи как раз взбивала соус муслин, когда услышала тяжелые шаги в холле и знакомый бас дяди Томаса, который эхом разносился по лестнице, пока он шел в свою комнату.
Через несколько мгновений Уильям просунул голову в дверной проем кухни. —Все ли благополучно, миссис МакЛафлин?
—Да, мистер Пратт. Ужин будет в восемь, как обычно. Что... что-нибудь случилось?
—Ничего. Я просто решил проверить, — он поймал взгляд Баффи и слегка покачал головой, что означало «нет».
—На ужин - консоме Ольга, спаржа с апельсинами, лосось в соусе муслин с огурцом, ягненок под мятным соусом и рисовый пудинг, — в голосе миссис МакЛафлин звучала легкая обида, она была явно озадачена вопросом, почему хозяин дома заглянул к ней на кухню в это время суток.
—Это звучит аппетитно, но утомительно. Я искренне благодарю вас, — неловко продолжал он. —Я знаю, мой дядя может быть несколько докучливым. Ваши усилия не остаются незамеченными.
—Это моя работа, мистер Пратт, — пробормотала миссис МакЛафлин, слегка приподняв уголки рта вверх в подобии улыбки. Это был первый раз, когда Баффи видела у пожилой женщины такое выражение лица, и это немного отвлекло ее.
Уильям кивнул, потом слегка натянуто улыбнулся Баффи и вышел из кухни. Баффи вернулась к взбиванию соуса муслин. Неужели этот проклятый дядя никогда не перестанет их мучить? Если она спросит миссис МакЛафлин о том, хорошо ли мята маскирует вкус мышьяка, ее намерения будут слишком очевидны?



Сервировка ужина для семьи была обязанностью, которая становилась особенно обременительной, когда рядом был дядя Томас. Непрерывный поток негатива продолжал влиять на Дженни больше, чем на кого бы то ни было. Ее нервозность была непомерной, и руки сильно тряслись, когда она подавала суп на стол.
Баффи пыталась понять, как прошла финансовая встреча, но Уильям не давал никаких подсказок, оставаясь тихим и вежливым, пока его дядя болтал о падении современной морали. Современные женщины, которые выставляют напоказ свои лодыжки, насмехаются над Богом. О, дядя Томас знал, что они
собой представляют - грязные Иезавели[14] с их вульгарными украшениями и нарядными шляпами. Они не обманули его ни на минуту, хотя эти накрашенные блудницы могли бы соблазнить менее благочестивого человека.
Лучше всего было оставаться на кухне, где она могла бы избежать постоянного потока осуждения и проклятий, льющихся из уст Его Благочестия. Однако во время подачи блюда из лосося она уловила обрывок разговора, от которого у нее кровь застыла в жилах. Это был редкий момент, когда дядя сделал паузу, чтобы положить еду в свое отверстие для проповедей, что дало миссис Пратт возможность поговорить с сыном.
—...на приеме у Андервудов, в конце этой недели? Смею предположить, что все важные люди будут там.
—Да, я ответил на их приглашение несколько недель назад.
—Ах, легкомыслие юности, — прервал его дядя Томас. —Как сказано в книге Притчей Со...
Баффи в расстройстве вернулась на кухню. Андервуды? Вероятно, предстоящая "вечеринка" у Андервудов была той самой ночью, когда произойдет его судьбоносная встреча с Дру, и до нее, судя по всему, оставались считанные дни. Как это могло застать ее врасплох?
Она занималась тем, что раскладывала спаржу на сервировочном блюде, в то время как ее мысли были далеко отсюда. Ей просто необходимо придумать, как отговорить Уильяма от посещения приема. Это не должно быть так сложно, не правда ли? Однако заставить его остаться наедине с ней может оказаться настоящей проблемой, особенно с учетом того, что дядя постоянно находится рядом.
Она уже собиралась вернуться в столовую со своим блюдом, когда Дженни врезалась в нее, разлив мятный соус на искусно выложенную спаржу и нарезанные кубиками апельсины.
—О, нет! — Дженни причитала как-то слишком драматично, в ее глазах стояли слезы.
—Дженни! Все в порядке! Это вполне поправимо. Ты не должна позволять старому болтуну так на тебя действовать, — она успокаивала девушку, пока смывала мятный соус с овощей, довольная тем, что ей удалось хотя бы добиться улыбки от Дженни, когда осмелилась использовать слово «болтун».
Дженни тщательно вытерла пролитый мятный соус со своего фартука.
—Подача ужина всегда заставляет меня волноваться. Я боюсь, что подам не с той стороны или привлеку к себе внимание, и он снова начнет на меня нападать.
Баффи улыбнулась молодой девушке.
—Ты не должна позволять Его Сволочизмости изводить себя. Он придирается к тебе только потому, что видит, как тебя это задевает. Мистер Пратт считает, что ты прекрасно справляешься со своей работой, иначе он не взял бы тебя на тот спектакль, не так ли?
—Спасибо, Элизабет, — и Дженни улыбнулась ей сквозь слезы.
Остальная часть трапезы прошла довольно гладко, если под гладкостью понимать то, что еда была съедена, лишь слегка раскритикована (дядей), и никто (кроме дяди) не говорил.
Пока она убирала тарелки с основным блюдом и накрывала на десерт, одна из любимых тем дяди «В мое время молодежь знала свое место» каким-то образом переросла в «Ужасная жестокость в коррумпированном Лондоне, конечно, уступает моей идеальной деревенской жизни».
—Действительно, количество насилия, даже здесь, в Хампстеде, заставляет задуматься. Священное писание говорит нам, то это еще одно знамение конца света. Распутство женщин, праздность молодежи и разгул преступности...
Пока дядя бубнил, она принесла тяжелое блюдо с рисовым пудингом и поставила десерт на буфет, прямо за ним. Дженни выстроила десертные тарелки ровным рядом. Но как раз в тот момент, когда Баффи начала накладывать рисовый пудинг, он сказал кое-что, от чего она замерла.
—...именно поэтому я подумываю о том, чтобы продлить свой визит еще на две недели. У тебя в домохозяйстве очень много женщин, Уильям. В условиях роста насилия я чувствую себя обязанным остаться и защищать слабый сосуд Божий.
При этих словах Баффи мгновенно почувствовала прилив адреналина. Впервые с того момента, как попала в этот странный мир, она почувствовала себя... истребительницей. Когда она была истребительницей, был момент, прямо перед боем, когда она словно существовала вне времени. Тогда она чувствовала это невероятное спокойствие в своем разуме, в то время как ее тело действовало самостоятельно. Это было фантастическое, вызывающее эйфорию чувство, и оно нахлынуло на нее потоком.
Она схватила тяжёлую сервировочную чашу с рисовым пудингом и крутанулась на месте, в стиле Истребительницы. Она могла видеть семью Пратт, как будто они застыли во времени. Уильям, застывший с бокалом вина на полпути к губам. Миссис Пратт смотрит на свои колени. Дядя спиной к ней, и его руки сцеплены перед собой.
В два быстрых шага она оказалась прямо позади дяди, миска с пудингом была поднята высоко над его головой. Уильям, двигаясь как в замедленной съемке, поймал ее взгляд с выражением - изумления? Ужаса? Гордости? Она действительно не могла понять. Ее разум был отключен. И прежде чем он успел переключиться в режим «включено», ее очень ловкие руки опрокинули вазу с рисовым пудингом прямо на голову дяде Засранцу.
О, да. Когда дело доходило до нападения на надоедливых родственников с десертом, домовой эльф Добби не мог сравниться с Баффи - истребительницей дядюшек.
На мгновение воцарилась полная тишина, а затем мир вокруг нее вышел из оцепенения и вернулся в нормальное состояние.
—Мне очень жаль, мистер Уоринг, — начала Баффи, но потом вспомнила, что нарушает основное правило - не говорить, пока к ней не обратятся. Дядя бросил на нее взгляд, полный чистой ненависти. По крайней мере, она думала, что это была чистая ненависть. Возможно, в нем было только девяносто пять процентов ненависти, так как трудно было это определить через весь этот пудинг.
Это действительно было впечатляюще неприятным зрелищем. Пудинг покрывал его волосы, стекал по лицу и заляпал переднюю часть его костюма. Удар был очень точным. Вокруг дядюшки практически не было этого десерта - ей могли бы гордиться «морские котики».
Баффи бросила взгляд на Уильяма, у которого, она не сомневалась, в уголках рта играла улыбка.
Дженни взяла несколько салфеток и принялась помогать, пусть и дрожащими руками.
—Здесь, сэр. Позвольте мне... — она наклонилась, чтобы стереть пудинг со лба пожилого мужчины, когда его рука поднялась и ударила Дженни по щеке с такой силой, что она потеряла равновесие и упала на пол.
И снова все в комнате погрузились в потрясенное молчание. Уильям был первым, кто нарушил тишину. Он встал, отбросил салфетку, подошел к Дженни, сидящей на полу, и присел рядом с ней. Ее щека уже окрасилась в ярко-розовый цвет, и он осторожно прикоснулся к ней.
—Ты в порядке, Дженни? Она кивнула.
—Тебе причитаются извинения, — сказал он, помогая Дженни подняться на ноги. Он пристально посмотрел на дядю, но его дядя молчал, вытирая салфеткой пудинг с лица. —И поэтому, от имени моей семьи, я приношу тебе извинения, Дженни. Уверяю тебя, ничего подобного больше не повторится, — продолжил Уильям настойчивым и твердым голосом.
Затем он обратил свое внимание на мать. Она провела неловкие минуты, уставившись в тарелку и складывая салфетку.
—Мама, ты выглядишь очень усталой. Поскольку наша трапеза, очевидно, закончена, не желаешь ли ты отправиться на вечерний отдых?
—Спасибо, Уильям. Я уверена, что мне это весьма по душе. Если вы позволите, прошу меня извинить? — Миссис Пратт слабо улыбнулась сыну.
—Дженни, дорогая, ты не будешь больше нужна для выполнения своих обязанностей сегодня вечером. Не могла бы ты проводить мою маму наверх?
Дженни сделала реверанс в сторону Уильяма и вслед за миссис Пратт вышла из столовой. Пока дядя гостил, Дженни спала в маленькой, размером с чулан, спальне напротив Баффи, вместо того, чтобы возвращаться к себе домой каждую ночь.
Дядя Томас встал и обратился к Баффи.
—Мне нужно, чтобы в мою комнату принесли воду и полотенца, девочка и... — но на этот раз дядю прервал Уильям.
—Ты останешься, дядя Томас. Присядь. Дядя посмотрел на него, моргая. —Садись. Сейчас.
Дядя Томас сел.
Уильям смел в сторону посуду, накрыл скатертью рисовый пудинг и сел на край обеденного стола прямо напротив дяди. Это был поразительно неджентльменский поступок. Он был похож не столько на викторианского джентльмена, сколько на полицейского детектива, допрашивающего главного подозреваемого.
Уильям посмотрел на своего дядю с выражением едва скрываемой ярости. Его челюсть была стиснута, а щеки напряглись от мышечного тика в них. Склонив голову набок, он хрустнул шеей, как боксер перед боем, а затем, положив сжатые кулаки на колени, начал.
—Дядя Томас, ты обижаешь моих домочадцев, и это для меня неприемлемо, — его голос был низким, а тон искренним. —Несмотря на их старания позаботиться о твоем комфорте, ты дал понять всем работникам, что остаешься недовольным. Поэтому тебе необходимо немедленно вернуться к себе домой, где твой персонал сможет лучше удовлетворить твои потребности. Я сообщу Джеку, что твой экипаж должен быть готов к завтрашнему дню.
—О нет, Уильям, уверяю тебя, это совершенно излишне.
—Напротив. Твой немедленный отъезд крайне необходим. Во время нашей встречи в клубе ты напомнил мне, что я мало что умею в этом мире. Но я хозяин в этом доме. Вы отправляетесь завтра - ровно в полдень.
Дядя Томас ничего не ответил.
—Я ясно выразился? — настаивал Уильям.
—Да, я понял, — дядя Томас начал подниматься, но Уильям остановил его, положив ему ладонь на грудь.
—Я еще не закончил. Не всё сказал.
Дядя Томас остался сидеть, измазанный пудингом, и смотрел на Уильяма с удивлением и подозрением.
—Сегодня вечером ты применил физическое насилие к одному из моих сотрудников. Этого я не потерплю. Уверяю тебя, рассказы членов нашего клуба о моих успехах в боксе не были пустым бахвальством. Я говорю тебе совершенно искренне, что, если ты еще хоть раз когда-нибудь поднимешь руку на кого- нибудь в моем доме, я с радостью превращу тебя в кровавое месиво. Даю тебе слово.
Под покровом пудинга Баффи увидела, что лицо дяди Томаса приобрело необычный оттенок красного. Она знала, что отмечать это было бы мелочно, но «униженный красный» был цветом, который хорошо смотрелся на большом тиране.
Дядя Томас ничего не сказал в ответ на это, но, собрав остатки достоинства, сколько мог собрать человек, покрытый десертом, вышел из комнаты.
Баффи не знала, что ей делать. Она видела его таким раньше, но в образе Спайка. Никогда в роли Уильяма. Она наблюдала, как он смотрит на свою руку, сжимающую и разжимающую кулак.
Она подошла к нему и положила свою ладонь на его кулак.
—Пожалуйста, не относи воду и полотенца этому старому чудовищу, — сказал он, глядя в пол. Он явно старался, чтобы его голос оставался спокойным, несмотря на ярость.
—Я не собиралась ничего ему относить, — ответила она. —Я так понимаю, что встреча в клубе прошла не очень хорошо?
—Это была ничья. Никто из нас не выиграл. Он не может инвестировать без моего согласия, но и не соглашается разместить деньги в другом месте. Средства будут лежать на счете под низкий процент, пока один из нас не уступит.
Она сжала его руку.
—Уильям, ты был великолепен. Он одарил ее кривой ухмылкой.
—Вы и сами были весьма впечатляющи, миледи. Вывести моего дядю из себя с помощью рисового пудинга было гениальным решением. Кроме того, ты избавила меня от необходимости есть мой самый ненавистный десерт. Я склонен думать, что ты опережаешь меня, два-один.
Он рассеянно зачерпнул немного слипшегося пудинга с мягкого кресла на десертную ложку.
—Я буду удивлен, если сегодня вечером мы еще что-нибудь услышим от дяди Томаса.
Баффи усмехнулась.
—Я в этом не уверена. Пока ты был в клубе, я научила Дженни, как застелить его кровать короткой простыней[15].
—Я не знаю точно, что это значит, но я полагаю, что счет теперь три-один. Туше, моя Элизабет.
Она как раз собиралась затронуть тему вечеринку у Андервудов, когда в комнату ворвалась миссис МакЛафлин с ведром и губкой. Было бы неслыханно, если бы хозяин дома занимался уборкой, поэтому Уильям неохотно пожелал женщинам спокойной ночи и вышел из комнаты.
Баффи смотрела ему вслед. Среди всех этих услужливых людей и всех их назначенных ролей, как она вообще сможет остаться с Уильямом наедине? Если его дядя уедет завтра, это будет началом, но оставалась еще проблема с Дженни. Поздние ночные встречи с Уильямом станут практически невозможными, если Дженни останется в доме до конца недели.
Она закусила нижнюю губу, вытирая губкой пудинг с ковра и обдумывая возможные варианты. В любую минуту она должна была придумать какую- нибудь блестящую стратегию. И она мыла губкой, выносила посуду, и вскоре ее вечерние обязанности были выполнены. А ее блестящая стратегия по-прежнему оставалась такой же неуловимой.



На следующее утро лил проливной дождь, но в доме Праттов было светло и тепло, как летним днем. Уильям объявил всем домочадцам, что дядю отозвали в его приход в Йоркшире из-за «непредвиденных обстоятельств», и он уедет в полдень.
Работники не пытались скрыть своей радости по поводу этой новости. Даже миссис МакЛафлин напевала какую-то мелодию. Конечно, ей медведь на ухо наступил, но она издавала стонущие, мелодичные звуки, а ее лицевые мышцы трансформировались в нечто похожее на улыбку, когда она поприветствовала Баффи тем утром.
Дженни тоже выглядела очень веселой и справилась со своими утренними делами в рекордно короткие сроки, а затем убежала в каретный двор, чтобы «помочь Джеку».
Уильям провел утро со своей матерью. Баффи подозревала, что это было сделано для того, чтобы оградить ее, если дядя Томас попытается обойти условие Уильяма по поводу его отъезда, но мерзкий тип оставался в своей комнате. К счастью, гордость была одним из многих недостатков его характера, и он никому не хотел признаваться, что Уильям был причиной его отъезда.
Миссис Пратт была полна решимости относиться к брату с максимальным уважением, поэтому она настояла на том, чтобы вместе с остальными домочадцами проводить его перед домом, несмотря на ледяной дождь.
Когда Дженни сообщила, что Джек подал экипаж к дому, Баффи помогла матери Уильяма спуститься по лестнице. Уильям шел позади с шалью и зонтиком для своей мамы. Дядя Засранец оставался в своей комнате за закрытой дверью.
Зрелище, которое встретило их при выходе из дома, было весьма впечатляющим. Дженни и Джек провели утро, украшая экипаж дяди. Упряжь была увита цветами, а в спицы колес были продеты яркие ленты.. Хвосты лошадей были украшены еще более яркими разноцветными бантами, а их гривы сплетены в косы. Это была потрясающая демонстрация безвкусицы, и это было абсолютно восхитительно.
Миссис Пратт смогла только сказать: —Ого!
Уильям сосредоточил свое внимание на зонтике, стараясь как можно лучше укрыть им свою мать от дождя, но Баффи видела по настойчивому подергиванию уголков его рта, что он изо всех сил старался подавить смех. Баффи одобрительно улыбнулась Дженни и Джеку, которые явно гордились своим результатом.
И они ждали дядю Томаса под ледяным дождем. И ждали. Уильям убеждал мать вернуться в дом, но она настояла на том, чтобы подождать и проводить брата.
Наконец, в двадцать минут первого, дядя Томас появился на пороге дома, с ужасом глядя на свою упряжь.
—Кто? — это все, что он смог сказать.
Дженни, храбрая Дженни, вышла и сделала реверанс дяде.
—Не хочу говорить без разрешения, сэр. Но я хотела бы извиниться за все, что я сделала, что могло вызвать ваше неудовольствие. Я украсила ваш экипаж в качестве прощального подарка.
—Что ты...? Выглядит так, как будто это сделала 10-летняя девочка...
И снова Уильям перебил его. Он сказал на ухо дяде всего несколько слов, и так тихо, что невозможно было разобрать, о чем идет речь. Но что бы ни сказал Уильям, это было невероятно эффективно.
—Спасибо... Дженни, — дядя Томас покорно кивнул и начал забираться в свою аляповатую коляску в стиле «Мой маленький пони».
—Томас? — Миссис Пратт вышла из-под зонтика и направилась к своему брату. — Разве ты не собираешься попрощаться со мной?
—Да, конечно, Анна. К сожалению, я не смог остаться дольше, но я нужен своему приходу. Овцы без пастыря - ты понимаешь. Такова жизнь человека Божьего - я не возражаю против такой жертвы.
—Мне жаль, что твой визит был прерван, Томас. Я желаю тебе счастливого пути, — они коротко обнялись, я затем Уильям шагнул к ней и обнял ее за плечи, прикрывая зонтиком от дождя.
Дядя Томас забрался в экипаж, взял вожжи, украшенные маргаритками, и, цокнув лошадям, отъехал от дома Праттов.
Баффи наклонилась к Дженни.
—Ты думаешь, ему понравилось, как ты украсила его повозку? Дженни от души рассмеялась.
—О нет, Элизабет! Я знала, что ему это не понравится, но он не сможет ничего с этим поделать. Я не так глупа, как думают люди. Это была идея Джека, — она сделала паузу и посмотрела на Баффи сияющими глазами. —Ты знаешь, Джек любит меня.
Дженни перевела взгляд на Уильяма, который провожал свою мать в дом.
—Любовь делает тебя смелым. Она может превратить мальчика в мужчину. Она может творить всевозможные чудеса. Уильям удивил нас всех, не так ли? Но именно это может сделать любовь.
Она улыбнулась Баффи.
—Как я уже сказала, я не настолько глупа, как думают люди.
Баффи могла только ошарашено кивнуть, наблюдая, как Дженни вприпрыжку побежала поблагодарить своего Джека, подарившего ей цветок. Вероятно, единственного, оставшегося на заднем дворе.
Это было впечатляюще. Столкнувшись с общим врагом, домочадцы Праттов объединились в единую силу, возведя пассивно-агрессивные действия в нечто, приближающееся к искусству.
Баффи поднялась наверх, чтобы помочь Анне переодеться в сухие вещи. Они избавились от дяди, но ей все еще нужно было найти способ остаться с Уильямом наедине хотя бы на время, чтобы объяснить, почему он не может присутствовать на приеме у Андервудов. И если она останется с ним наедине, каковы будут шансы, что он согласится на ее просьбу?

______________________________________________________________________________________

[14] Иезавель — жена израильского царя Ахава (IX век до н. э.), мать царей Охозии и Диорама, а также, согласно популярной литературе, иудейской царицы-консорта Гофолии. Из-за своего идолопоклонства находилась в конфликте с пророком Илией и была им проклята на съедение собакам. Имя Иезавели стало нарицательным для порочных женщин — гордых, властолюбивых и тщеславных богоотступниц.
[15] Застелить кровать короткой простыней — сложить пополам и заправить верхнюю простыню так, чтобы она имитировала и верхнюю и нижнюю простыни: когда жертва розыгрыша ложиться в кровать, его или ее ноги упираются в складку.






На следующее утро Уильям проснулся и почувствовал себя новым человеком. Он не мог ничего с собой поделать, но, одеваясь на день, насвистывал мелодию. Дядя Томас уехал, домашнее хозяйство пришло в норму, и буря закончилась. Выглянув на улицу, он был встречен ярким утренним солнцем - даже мать- природа соглашалась с ним.
Когда он открыл дверь своей спальни, то услышал веселый голос Дженни, доносящийся из комнаты его матери. Он шел по коридору, с улыбкой поправляя жилет, гадая, когда же он увидит свою Элизабет. Меньше всего он ожидал, что из-за двери появится маленькая, но очень твёрдая рука, которая схватит его за рукав пиджака и втащит в небольшую кладовку.
Прежде, чем дверь закрылась, он мельком заметил Элизабет, после чего остался почти в полной темноте. Отлично! Дни начинались гораздо хуже. Они не начинались более странно, чем сейчас, но они начинались хуже.
Поскольку кладовые не славятся своей вместительностью, он оказался спиной к двери, а спереди был прижат к очень теплой и податливой Элизабет. Его недавно ослабшая утренняя эрекция решила, что пришло время вновь пробудиться и напрячься.
Не зная, что сказать, он произнес, —Доброе утро.
—Уильям, нам надо поговорить. Я не знала, когда у меня будет возможность побыть с тобой наедине, а это ужасно важно.
—Я предполагаю, что это так. Все самые серьезные разговоры приберегаются для кладовых. Полагаю, что Наполеон проводил большинство своих совещаний рядом с чистящими средствами.
Она ничего не ответила на его поддразнивания, и ее молчание было так не похоже на Элизабет, что это встревожило его больше, чем просто немного. Он потянулся к ней в темноте, обхватив руками ее плечи и притянув ее еще ближе к себе. Когда она прижалась к его груди, он с удивлением почувствовал, насколько она напряжена; мышцы ее рук были натянуты, как тетива.
—Прости меня, Элизабет. Я больше не буду дразниться. Что тебя так тревожит? — ее голова покоилась на его груди, а он гладил ее по волосам.
—Я не знаю, как это сказать, и у меня нет времени объяснять почему, но Уильям, пожалуйста, не ходи на прием Андервудов в пятницу вечером. —Хорошо.
Ее голова приподнялась с его груди.
—Правда? Ты не пойдёшь?
—Ты очень немного требуешь от меня, Элизабет. Фактически, я не думаю, что ты когда-либо просила об одолжении раньше. Я уверен, что ты не стала бы просить без веской причины.
Она покачала головой, чуть ниже его подбородка. —Это не может быть так просто.
—Я могу быть более сложным в этом вопросе, если ты желаешь, — он наклонился, намереваясь поцеловать ее в лоб, но промахнулся в темноте и вместо этого коснулся верхнего края ее уха.
Находясь в такой близости от ее ушка, он не мог не прошептать,
—Дженни должна вернуться обратно к своей семье в пятницу вечером. Может быть, мы могли бы поговорить тогда об этом?
Он почувствовал, как она кивнула.
—Может быть, эм, ты могла бы прийти ко мне в комнату после того, как мама уснет?
—Уильям, ты приглашаешь меня на свидание? — поддразнила она. —Да, мисс Элизабет. Форма одежды должна быть непринужденной.
—Конечно. Я могу пойти даже на крайне непринужденный образ, — ее слова дошли прямиком до его члена, и он сразу же встал наизготовку - хороший маленький солдат. Он намеревался провести с ней вечер скорее романтический, чем эротический, но в очередной раз она повела себя так, что он оказался на неожиданном маршруте.
Голоса из спальни матери напомнили ему, что их украденное время весьма непродолжительно. Имея лишь мгновение, чтобы предаться слишком быстрому поцелую в темном помещении кладовой, он открыл дверь и выпустил их обоих в коридор. Элизабет проскользнула в библиотеку, а он бодро направился в спальню матери, на ходу поправляя брюки.
Он вошел в спальню своей матери и увидел, что Дженни только что закончила сервировать поднос с завтраком.
—Доброе утро, Дженни. Сегодня утром ты замечательно выглядишь.
—Спасибо мистер Пратт, сэр. Я только что принесла завтрак для вас и миссис Пратт.
—Аромат восхитительный.
Дженни вышла из комнаты, а Уильям поприветствовал мать поцелуем в щеку.
—Доброе утро, сын, — она успела сильно простудиться, простояв под дождем так долго накануне. Хотя ее голос был слабым, настроение казалось просто прекрасным сейчас, когда в доме не было балласта в виде присутствия его дяди.
Они мило беседовали за завтраком, обсуждая различные домашние дела и последние события, произошедшие с его товарищами по клубу. Только когда он убирал поднос, она заговорила о приеме у Андервудов.
—Что ты наденешь, Уильям? Я думаю, что зеленый костюм - это весьма разумно.
Невозможно было избежать того, что он намеревался сделать дальше. Он должен был просто сказать об этом.
—Я не пойду на прием к Андервудам. —Почему же нет?
Действительно. Почему нет? Абсолютная правда тут не годилась, поэтому он остановился на полуправде.
—Потому что я нахожу эти мероприятия невыносимыми, мама.
Его мать опустила взгляд на свои руки, сложенные поверх покрывала, пальцы начали переплетаться и сжиматься в замок, как и ее лицо принявшее соответствующее выражение. Он мог сказать, что она вот-вот начнет свою речь «Это для твоего же блага», когда Уильям удивил их обоих, подняв руку.
—Мама, пожалуйста. Ты больна, и тебе не нужно тратить силы на то, чтобы отговорить меня от этого. Мое мнение по этому вопросу уже полностью сложилось. Я люблю тебя, но я не буду присутствовать на этом приеме.
Она продолжала смотреть на свои руки, которые все еще сжимались и переплетались друг с другом.
—Ты изменился, сынок. Ты никогда раньше так не разговаривал. —Я не намерен был проявлять неуважение, мама.
—Ты не проявляешь неуважение, Уильям. Но ты уже не тот мальчик, каким был раньше.
Она коротко кашлянула, а затем продолжила.
—Твоя манера поведения с Томасом была такой же дерзкой. То, как ты противостоял ему, как в делах дома, так и в финансовых вопросах. Ты полагал, что я не знаю деталей, но работники обсуждают. Я знаю, что произошло в столовой после моего ухода.
Уильяму нечего было на это сказать. Он внимательно наблюдал за своей матерью. Она не выглядела сердитой. Вместо этого она, казалось, очень тщательно подбирала слова. Как будто она уже много раздумывала над этим вопросом до того, как начать с ним этот разговор.
—Противостоять людям - это не так уж плохо, Уильям, хотя я признаю, что гораздо приятнее, когда ты противостоишь Томасу, а не своей матери. Я горжусь тем, как ты можешь справиться с моим братом - он член семьи, но я признаю, что иногда он может быть очень жестоким. Тем не менее, к этой перемене в тебе нужно привыкнуть.
Последовала долгая пауза, прежде чем она продолжила.
—Она сделала то, что я не смогла сделать... Превратила моего мальчика в мужчину.
—Она? — повторил он ошеломленно. Но он знал. О, он знал. —Элизабет, сын. Я не слепая.
Он невольно вздохнул и посмотрел на свою мать с большой любовью и немалой долей страха. Знает ли мама, как его сердце разделяет это? Могла ли она представить, как трудно это и для него?
—Уильям, мне бы хотелось, чтобы в обществе были другие правила. Ты знаешь, что никогда не сможешь быть с ней по-настоящему. Все будут считать ее изгоем. Я не могу даже представить, что предстоит пережить детям от такого союза. И ты знаешь, что случится с тобой в обществе, если ты попытаешься создать какой-либо союз с кем-то из ее окружения. Тебя сочтут глупцом, которого обманул умный слуга.
Она разразилась приступом кашля, и Уильям положил свою руку поверх ее сцепленных ладоней, когда она сделала паузу, чтобы перевести дыхание, прежде чем продолжить.
—О, я знаю, что Элизабет не волнуют деньги. Она действительно милая девушка, и я верю, что ее чувства к тебе искренние и светлые. У нее прекрасная, хотя и немного наивная душа, которая не понимает, что могут подумать люди. Именно поэтому ты должен защитить ее.
Он кивнул, в горле образовался комок, и он не был уверен, что сможет говорить.
—Элизабет умная и добрая. Если бы твоя старшая сестра была жива, я бы хотела, чтобы она обладала многими замечательными качествами Элизабет. Я не испытываю неприязни к ней, сын. Но я понимаю, как устроено наше общество. Как и ты. Самое главное, чтобы Томас никогда об этом не узнал. Он лишил бы тебя наследства, не сомневайся в этом.
И он понимал правдивость ее слов. Он был уверен, что его дядя повел бы себя именно так.
Он прочистил горло.
—Я знаю, ты думаешь, что это безнадежно. Что я чересчур романтичен и думаю сердцем, а не головой. Но иногда сердце знает путь. Я просто верю в это, мама. Я найду этот путь.
Она снова закашлялась и смахнула слезы, застилавшие глаза, ее лицо было полно заботы, а не осуждения.
—Даю тебе слово, мама, что не разочарую тебя.
Между ними повисло неловкое молчание, пока, наконец, его мать не сказала:
—Кажется, я совсем измучилась. Ты не возражаешь? Сейчас я хотела бы отдохнуть.
Поцеловав ее в лоб, Уильям попрощался и вышел из комнаты.



Ночь приема у Андервудов.

Он встал перед зеркалом и зачесал волосы назад. Чертовы непослушные волосы. Было очень трудно выглядеть романтично, когда ты проклят ужасными волосами. У мистера Дарси и Хитклиффа были прямые волосы - он был в этом уверен. Прямыми, гладкими и черными, как ночь. Они так же определенно не носят очков; он вздохнул, снимая очки и кладя их на край стола.
Он был одет в темно-серые брюки и накрахмаленную белую рубашку. Ни жилета, ни пиджака. Он надеялся, что выглядит вполне непринужденно. Как можно непринужденно выглядеть непринужденным? Это не должно требовать столько усилий. Он оглядел свою комнату, надеясь, что его стараниями там все выглядит достаточно чисто.
Именно тогда он услышал ее - или, возможно, просто почувствовал - по ту сторону дверного проема своей спальни. Он подошел к двери и остановился, приложив руки к ней. Наслаждаясь предвкушением ее присутствия по ту сторону.
Когда ручка повернулась, он сделал шаг назад. Не стучала, не звала его по имени, просто повернула ручку и вошла. Это была ее черта. Он был приятно удивлен, увидев, что она тоже одета неформально. Крайне неформально. На ней был хлопковый халат.
—Ты же сказал «непринужденно», — засмеялась она. —Честно говоря, я не могла больше ни минуты носить это ужасное платье горничной. Единственное другое платье, которое у меня есть, было изрядно испорчено в ночь спектакля.
—Ты прекрасно выглядишь, — сказал он. Ее волосы ниспадали на плечи. Он так редко видел ее волосы распущенными, и это заставляло его сердцебиение и дыхание вести себя самым хаотичным образом.
—Как твоя мама? — спросила она.
—Ее простуда усилилась. Она попросила лауданум[16] и должна быть спокойна до утра.
Она потянулась, чтобы сжать его руку. Никаких слов, только жест, который говорил «Мне жаль. Мне не все равно. Я с тобой в этом».
Она окинула взглядом комнату, я затем улыбнулась ему.
—О-о-о! Уильям! Я впечатлена!
Он чувствовал, как жар разливается по его щекам. Не перестарался ли он?
Он расстелил одеяло перед пылающим огнем в камине и разложил все необходимое для пикника в помещении. Там были тарелки с сыром и хлебом, открытая бутылка красного вина и две банки консервированных фруктов. Он также положил несколько книг, которые они могли бы почитать, какие-то игральные карты и свои любимые шахматы.
—Слишком? — нервно спросил он.
—Как раз то, что нужно, — ответила она с усмешкой.
—Я знал, что могу показаться смешным, но я хотел сделать этот вечер приятным для тебя. Если бы это был мир, созданный мной, я бы отвел тебя в театральный квартал и показал достопримечательности. Ты бы надела красивое платье, а я - нелепо расшитый жилет. Мы бы поужинали в дорогом ресторане, а потом пошли бы на очередной спектакль. Этого мы сделать не можем. Не сейчас. Но мои стремления неизменны.
Она приподнялась и нежно прикоснулась своими губами к его губам.
—Как бы ни был приятен твой вечер в городе, для меня нет места лучше, чем быть перед этим огнем с тобой, облаченной в халат. Особенно в этот вечер. Кроме того, в белой рубашке ты выглядишь гораздо привлекательнее, чем в вычурном жилете.
—Могу ли я налить тебе бокал вина, Элизабет? Знаешь, я даже не уверен, пьешь ли ты вино.
—О, я пью. Мы с Дженни частенько прикладывались к кулинарному хересу, пока твой дядя был здесь. Ты был бы поражен, настолько хорошо она умеет пить. Она посрамила бы большинство парней из студенческого братства.
Он рассмеялся, наливая, а затем протягивая ей бокал с вином.
—Элизабет, — он сделал большой глоток из своего бокала, а затем продолжил. — Не могла бы ты сказать мне, почему не захотела, чтобы я присутствовал на приеме сегодня вечером? Если ты хоть на мгновение подумала, что моим вниманием завладеет другая, знай, что такого никогда не произойдет.
—Нет. Это не так. Совсем не так. Об этом трудно говорить и найти способ объяснить тебе это так, чтобы ты понял.
—Я бы хотел попробовать.
—Помнишь, когда я говорила тебе, кто я на самом деле, я сказала, что с тобой случится что-то ужасное и что я пытаюсь это предотвратить.
Он кивнул.
—Это событие должно было произойти сегодня вечером - когда ты покинул дом Андервудов.
—Можешь сказать, что это было? — он хотел и в то же время не хотел знать. Каждый раз, когда она говорила о его прошлом, тень боли пробегала по ее лицу.
—Я думала об этом. Думаю, лучше всего описать это так: на тебя напал некий монстр, и он превратил часть тебя в монстра.
—Монстр?
Она кивнула.
—Я пытаюсь понять. Человек превращается в некое подобие зверя. — Он сделал паузу и отпил вина, прежде чем продолжить. —Это может быть что-то вроде, ну, похожее на бешенство?
—Да! Почему я не подумала об этом? Это очень похоже на бешенство. За исключением того, что ты все же сохранишь часть своей Уильямности и совершенно не стареешь.
—И теперь ты предотвратила это событие?
—Я не знаю наверняка. Вполне возможно, что событие произойдет в другой день - но я так не думаю. Возможно, что моя работа здесь закончена и я покину тебя. Но я не уверена, что это взаимосвязано. Не знаю наверняка, но надеюсь, что я предотвратила это событие. Надеюсь, что ты сможешь и дальше быть Уильямом.
Он обнял ее за талию и внимательно посмотрел на нее, а она продолжала.
—Я знаю, что у нас есть сегодняшний вечер. Я знаю, что я люблю тебя, Уильям. Когда я прощалась с тобой в своем времени, одним из моих самых больших сожалений было то, что, когда я сказала тебе, что люблю тебя, ты не поверил мне. Ты мне веришь сейчас?
—Я уверен в этом, любовь моя. И ты знаешь, что я люблю тебя.
Она положила руку ему на щеку и кивнула.
—Элизабет, ты должна знать мои намерения. Что мои намерения благородны и... Она заставила его замолчать нежным поцелуем.
—Никаких разговоров о намерениях сегодня. Пожалуйста. Я знаю тебя. Я не хочу говорить о чести и не прошу обещаний, хотя знаю, что ты бы дал их. Мы не знаем, что нас ждет в будущем, Уильям, и у меня сердце разрывается от одной мысли об этом. Мы можем оставить будущее за пределами этой комнаты, только на эту ночь?
И что он мог сделать, кроме как кивнуть в знак согласия?
Она устроилась прямо на одеяле, вытянув ноги и грея свои пальчики у огня. Боже милостивый, ее босые ноги! Ее изящные пальцы, то, как поворачивается ее лодыжка, как она изгибает свою ножку. Видел ли он раньше ее ноги? В голове у него слегка помутилось, и он заставил себя отвести взгляд, сделав еще один большой глоток вина. Он снял ботинки и носки и лег рядом с ней на одеяло.
—Я тут кое о чем задумался, Элизабет. У нас не было настоящей возможности побыть наедине с той ночи, как... приехал мой дядя.
—Да? — спросила она, нервно допивая остатки своего вина.
—Как выглядит Калифорния? — он наполнил ее бокал, затем свой.
—Оу! — она была явно удивлена направлением, которое он выбрал. —Она совсем не похожа на Англию. Там очень тепло, даже жарко. И есть разные виды растительности - пальмы и пустынные культуры. А еще океан и длинные песчаные пляжи. Она очень красивая, Уильям. Хотела бы я, чтобы ты ее увидел.
—Она похожа на Испанию, и это действительно великолепно. Родители возили меня туда отдыхать, когда мне было десять.
Она улыбнулась ему и сделала еще глоток.
—А как насчёт других различий, Элизабет?
Она сразу же поняла, о чем идет речь, и ее тон стал серьезным.
—Все очень изменилось. Был достигнут значительный прогресс. Мы многое узнали о том, как лечить инфекции и как защититься от болезней. Туберкулез остался в прошлом - ну, для более развитых стран.
—Ты, наверно, очень скучаешь по своему времени.
—Мне не хватает некоторых вещей, — задумчиво согласилась она. —Для начала, женщины могут голосовать. Мы не просто сидим на кухне и рожаем детей. У женщин есть работа, как и у мужчин. Мы даже носим штаны, э-э-э... брюки.
Он смело положил руку ей на бедро.
—Я могу представить, как ты великолепно выглядишь в штанах. Это звучит весьма впечатляюще по сравнению с викторианской эпохой.
—Что ж, у этого есть и обратная сторона. Нам приходится терпеть бесконечную шумиху вокруг Суперкубка, а еще есть реалити-шоу. Не говоря уже о людях, которые обновляют свой профиль на Facebook каждые десять минут. Кроме того, я могу вспомнить несколько прекрасных вещей о 1880 годе, — она положила руку ему на щеку, кончиками пальцев касаясь пряди волос у него за ухом.
Он отломил кусочек сыра и поднес его к ее губам. —Это очень хорошо сочетается с вином.
Она попробовала его на вкус, слегка застонав от удовольствия, чем вызвала полный беспредел в его паховой области. Девушка выгнулась на одеяле и потянулась к банке с консервированными персиками.
—Можно нам взять немного? Я уже целую вечность не ела фруктов. Где ты их взял?
—Я знаю о тайнике миссис МакЛафлин. С самого детства, — коварно усмехнулся он.
—Уильям, ты вор!
Он открутил крышку, прежде чем с разочарование заметил: —Я забыл столовое серебро и посуду для фруктов.
—Нет необходимости во всех этих причудливых аксессуарах, — сказала она, погружая пальцы в густой сироп и доставая дольку персика. Она поднесла кусочек к его губам, персиковый сок стекал по его чистой белой рубашке. Это было восхитительно и удивительно эротичным. Его зубы впились в мягкий фрукт, тщательно избегая кончиков ее пальцев.
—Я устроила беспорядок, — сказала она, надув губки. Она осторожно начала расстегивать пуговицы на его рубашке, перед этим сняв с его плеч подтяжки. После этого она сняла с него нижнюю сорочку, и он остался с голой грудью. — Тебе ведь не холодно?
—Вовсе нет, — пробормотал он. —Довольно... жарко, на самом деле.
Она улыбнулась.
—Мне и самой немного жарко. — Она скинула халат на пол, демонстрируя комплект из сорочки и панталон, который он купил для нее. Белый атлас с розовой отделкой. Ее грудь заставляла гладкую ткань изгибаться самым восхитительным образом - соски торчали так, что мыслить было почти невозможно. О, он действительно потерял от нее голову.
Он снова сел на одеяло, прислонившись спиной к основанию кровати. Она села рядом с ним и положила голову ему на колени, держа в левой руке банку с персиками. Удобно устроив голову на его ногах, она откусывала кусочек персика, а другой рукой выводила плавные узоры на его груди.
Он потянулся вниз, нежно погладил ее волосы, затем скользнул рукой к талии, поглаживая шелковистую ткань. Она улыбнулась и погрузила пальцы в банку с фруктами, сок стекал по ее руке, пока она отправляла еще один кусочек персика ему в рот. Его жаждущие губы пососали ее пальчики прежде, чем она убрала их.
Она поднесла кусочек себе, откусывая зубами мягкий фрукт, наблюдая за ним сквозь тяжелые веки. Баффи продолжала в том же духе, съедая сама кусочек, а затем неторопливо отдавая один ему, не пытаясь при этом быть аккуратной. Более того, она наслаждалась соком, стекавшим по его груди, пока она неспешно кормила его фруктами.
Время от времени она приподнималась, чтобы слизать стекающую струйку сока, а затем снова опускала голову ему на колени, чтобы облизать кончики пальцев, медленно и по-кошачьи. Изредка ее рука бесстыдно поглаживала его бедро или скользила по его эрекции. А затем она небрежно опускала пальцы обратно в банку с фруктами, чтобы скормить ему еще один кусочек, и начать дразнящий процесс заново.
Он был удивлен, когда ему на ум пришли мысли о Библии. Элизабет была Евой, а его спальня - своего рода Эдемским садом. Но стыда в ней не было, совсем никакого. Никакой вины они оба не испытывали. Она попробовала фрукт, насладилась им, а потом предложила ему откусить. Двое влюбленных расположились под деревом познания без фиговых листьев и стыда, действительно воспевая плоды и знания, которые они могут открыть. Эта чувственность исходила от нее абсолютно естественно, в то время как его мир был потрясён до основания.
Его эрекция пульсировала с тех пор, как она зашла к нему в спальню, но с момента влюбленности в Элизабет он усвоил много уроков о том, как долго можно терпеть это состояние. Теперь пульсирующий член был его привычным состоянием и стоил той боли, которую он терпел.
Она сменила положение - оседлала его бедра, и наклонилась для глубокого поцелуя, ее теплый и страстный рот имел вкус вина и летних фруктов. На ее атласной сорочке спереди остались капельки персикового сока, и его любопытный язык не мог удержаться, чтобы не попробовать их на вкус, вылизывая вдоль ее груди и смачивая материал, который прилегал к ее затвердевшим соскам. При этом она дернула бедрами, прижимаясь влажным естеством к его эрекции; он издал беспомощный стон.
Его смелые пальцы приподняли нижний край ее сорочки, а она послушно подняла руки и позволила стянуть ее черед голову. Он наклонился, чтобы поцеловать ее обнаженную грудь; восторженные извивания и вздохи побудили его углубить поцелуи, и он начал посасывать одну грудь, в то время, как его пальцы играли с соском другой.
Ее руки тоже не оставались без дела. Пока он была занят ее грудью, она проводила кончиками ногтей по его груди. Это было восхитительно больно и фантастически эротично - особенно когда она останавливалась и играла с его плоскими мужскими сосками, иногда даже пощипывая их. Ее дразнящая игра заставляла его член подпрыгивать в предвкушении.
Она прекратила свое возбуждающее трение о его эрекцию и слезла с его колен, ее нетерпеливые пальцы работали над пуговицами его брюк. Она заставила его оторвать бедра от пола, и сняла с него сначала брюки, затем нижнее белье. Пока ее руки были заняты этим занятием, он развязал шнурок ее панталон и спустил их на пол.
Он и раньше представлял ее полностью обнаженной, но это превосходило все его скромные фантазии. Она была богиней. Чудом. Он заставил себя продолжать дышать. Он был терпеливым человеком, но, Боже милостивый, всему есть предел. Она откинулась на одеяло, обхватив его маленькой ручкой за талию и притянув к себе.
—Элизабет, кровать?
Она отрицательно покачала головой.
—А как на счет того, что ты можешь забеременеть, Элизабет? Если я...
—Не волнуйся, Уильям. В женском цикле есть наиболее безопасные периоды. Сейчас у меня это очень безопасное время. Кроме того, сегодня эти вещи оставлены за дверью. Помнишь? Займись со мной любовью.
Он опустился рядом с ней, целуя линию вдоль ее шеи к груди. Он хотел действовать медленно, но она постоянно подталкивала его к более смелым действиям, словами и теми движениями бедер, которые невозможно было игнорировать. Она провела кончиками пальцев по его животу и спустилась к члену, нежно поглаживая его и направляя к своему влажному центру.
Он навис над ней, его член едва касался ее влажного входа. И когда она дернула бедрами вверх, движение заставило его кончик проникнуть в ее канал, и погрузиться в нее, потеряв голову от этих изысканных ощущений. Он скользнул в ее тугое, теплое лоно, погружаясь до самого основания, а она стонала его имя, ее пальцы отчаянно путались в его волосах.
Он вышел из теплых объятий ее киски, совсем ненадолго, а затем снова вошел в нее - его тело инстинктивно знало этот танец. Снова погрузившись в нее, он посмотрел вниз, туда, где они соединялись. Ее влажные светлые кудри спутались с его каштановыми соломами.
Боже, это было самое прекрасное, что он когда-либо видел. Когда он посмотрел на ее лицо, желание и любовь отражались в ее глазах, она встретила его взгляд, и «прекрасно» переопределилось для него еще раз.
Он выскользнул обратно, а затем снова вошел в нее, его бедра повиновались инстинктивному ритму, более древнему, чем само время. Входил и выходил из нее, а она встречала его толчки. Они оба стонали и вздыхали, не сводя друг с друга глаз. Его оргазм приближался с ошеломляющей скоростью, несмотря на отчаянные попытки сдержаться, продлить это изысканное удовольствие. Его яйца напряглись в какой-то блаженной пытке, и он кончил в нее - затяжное падение в эйфорию.
И все же она не замедлила свой танец. Ее бедра продолжали свои восхитительные толчки и вращения. Он чувствовал, как его член снова твердеет, почти не успев обмякнуть.
На этот раз танец мог быть немного медленнее, и на этот раз он позволил ей вести за собой, следуя за ее толчками, когда она то замедляла, то ускоряла темп. Когда кончики ее пальцев царапали его спину, это было такой сладкой пыткой, что в ответ он уверенно пощипывал и дразнил ее соски, заставляя чуть сильнее прижиматься к нему.
Он продолжал входить в нее, когда ее настиг оргазм, ее стенки сжимались вокруг его члена и доили его в очередной головокружительной кульминации, она со вздохом назвала его по имени, в то время как он изливался в нее со стоном удовлетворения.
Он лежал на ней, совершенно обессиленный, но не мог заставить себя выйти из нее. Не сейчас. Она наблюдала за ним, ее глаза ярко сияли в свете огня. Держала его в безопасности в своем лоне. Как только он начинал выходить из нее, она напрягала мышцы влагалища, интимно сжимая его член, а затем лукаво улыбалась ему.
После нескольких восхитительных мгновений она спросила: —Может, уже ляжем в постель, Уильям? Было бы неплохо накрыться.
Он наклонился, чтобы глубоко поцеловать ее, когда его обмякший член выскользнул из более интимных объятий. Он подхватил ее на руки и отнес на свою кровать, укрыл одеялом, а затем устроился рядом с ней. Он лег на спину, а она уютно устроилась рядом с ним, положив голову ему на плечо, ее волосы разметались по его груди. Их ноги переплелись, а руки крепко обвивали тела друг друга.
—От вина и восхитительного секса меня клонит в сон, — она проложила дорожку поцелуев вдоль его шеи, ее теплое дыхание успокаивающе касалось его кожи.
Он откинул голову назад так, чтобы иметь возможность смотреть на нее. Видеть ее веки, которые начали опускаться. Наблюдать, как ее довольная улыбка исчезает, а она погружается в сон.
И когда она крепко спала, он все еще наблюдал за ней. Держал это чудо в своих руках. Держал это яркое, как солнце, создание. Во всех своих безнадежных романтичных мечтаниях, он никогда не представлял себе ничего даже близко похожего на это.
Что бы подумали другие, если бы увидели его сейчас. Неподалеку, в доме Андервудов, были комнаты, полные людей, которые сочли бы его идиотом или еще хуже. Если бы его мать узнала о масштабах всего происходящего, она бы сокрушительно разочаровалась в нем.
Но они не знали, как прекрасна женщина, которую он держал в своих объятиях. И они не знали его. Не так, как она. Даже он себя не знал, пока не появилась она.
Он приложил руку к своему сердцу. Иногда, когда он думал о ней, его сердце становилось таким наполненным, что казалось, оно разорвет его грудную клетку. Он клал свою руку на него, просто чтобы помочь себе успокоиться. Он знал, что она видела этот жест, и видел ее озадаченное выражение лица, когда она застала его за этим занятием. Но он не стал рассказывать, пока не стал. Он имел право на несколько излишне сентиментальных секретов.
В его голове пронеслись видения их совместного будущего. Он видел ее в белом платье, повернувшуюся немного в сторону, на ее губах играла улыбка. А в другой сцене она сидела в кресле у окна; солнце освещало ее золотистые волосы, а она читала маленькой дочери - их ребенку, уютно устроившемуся у нее на коленях. Когда он провел по пряди волос у виска, ему показалось, что они поседели от возраста. Он провел кончиками пальцев по ее милому лицу, представляя тонкие морщинки, которые однажды появятся на этих щеках; она все равно останется такой же прекрасной.
Если бы он рассказал ей об этом, она бы усмехнулась и закатила глаза от его романтизма. Но она улыбнулась бы своей тайной улыбкой - той, о которой, как ей казалось, он не знает. Она повернула бы голову, так как она это делает - ее ресницы опустились бы к щекам, а уголки губ приподнялись, всего на мгновение. О, он знал все о ее скрытых улыбках. Он знал ее романтические секреты, которые она скрывала от самой себя.
И как раз в тот момент, когда он начала забываться, мужчина услышал ее тихое бормотание во сне,
—Уходи, Джонатан. Оставь меня в покое.
Это не встревожило его, хотя в прежние времена такое бормотание вызвало бы ревность. Сейчас он многое понимал. Его сердце было в безопасности с ней.
Итак, в ночь, когда Уильям Пратт мог потерять свою жизнь и превратиться в монстра, он потерял свою девственность и погрузился в самый безмятежный сон, который когда-либо знал, в объятиях женщины, которая действительно любила его. Руки, ноги и сердца переплетены - полны любви и надежды на то, что могло бы быть.
Он с радость бы признал, что был дураком в любви, но разве фортуна иногда не благоволит дуракам?

______________________________________________________________________________________

[16] Лауданум — опиумная настойка на спирте. Употреблялась как универсальное снотворное и успокоительное средство в Викторианскую эпоху.

Примечание к главе:
От Автора:
Джеймс Марстерс сказал, что когда он узнал о том, что его персонаж, до того как он стал вампиром, оказался не крутым, а слабым поэтом, он немного расстроился. Через несколько дней, по его словам, он взял себя в руки и решил, что раз Уильям был парнем, которого никогда не любили, то Джеймс будет любить его.
Эта глава о том, как Уильям стал абсолютно любимым - именно таким, каким он был. (И, пожалуйста, не делайте из этого заявления никаких выводов о концовке! У этой истории может быть счастливый конец, а может быть и конец Джосса).
Факты о сексе в викторианскую эпоху:
В главной книге о женской репродукции того времени (вышло 6 изданий) говорилось, что женщина не может забеременеть, пока не испытает оргазм. (Хотите сэкономить на презервативах? Будьте действительно плохим любовником!)
Более смелые викторианцы обменивались лобковыми волосами в знак привязанности. Мужчины, у которых было много любовниц, иногда носили эти локоны приколотыми к шляпе. Поскольку, похоже, это был способ сделать "зарубки на столбике кровати", я не могла позволить Уильяму подобное.
Кроме того, идея о том, что он будет ходить в шляпе с лобковыми волосами, была просто... неприятной. (Хотя, откровенно говоря, это было бы даже забавно).






Она проснулась в его объятиях, как раз в тот момент, когда первые лучи утреннего солнца начали заливать их постель. Осторожно потянувшись, чтобы не разбудить его, она старалась прояснить свой разум от ночных сновидений. Это были не совсем сны, а скорее образы, преследуемые маленькой черной птичкой по ослепительно белому туннелю. Какими бы простыми ни были образы, они вызвали сильную тревогу, и она прижалась поближе к своему теплому Уильяму, чтобы отгородиться от темных остатков своих видений.
Она смотрела, как он лежит, растворившись во сне. Его глаза двигались под закрытыми веками; его пальцы судорожно сжимали ее руку. Хотя его волосы были спутаны, выражение лица было спокойным, почти невинным, а нижняя губа чуть-чуть выпячивалась - выглядело это очень мило.
От ее беспокойного сна одеяла сбились, и они едва прикрывали его бедра. Его утренняя эрекция была прекрасно видна, скрытая под покрывалом.
По расположению солнца она поняла, что у нее есть совсем немного времени, прежде чем другие начнут вторгаться в их Эдем. Миссис МакЛафлин прибудет примерно через полчаса, а остальные домочадцы - вскоре после этого. Она знала, что такие возможности будут редки.
С осторожностью она отстранилась и устроилась на его бедрах - ее колени аккуратно обхватили их, избегая соприкосновения. Одним плавным движением она сбросила одеяло с его члена, осторожно заменив покрывало рукой, чтобы не разбудить и ввела головку в свой вход как раз в тот момент, когда его веки распахнулись.
Она поприветствовала его улыбкой, опускаясь вниз, глубоко погружая его длину в свои ножны. В этом положении он чувствовал себя таким полноценным в ней, просто касаясь болезненно-приятной грани глубоко внутри нее.
—Элизабет, — вздохнул он, его голубые глаза затуманились смесью вожделения и благоговения.
Приподнявшись, она слегка повернула бедра, а затем снова опустилась на него. Она наклонилась, чтобы поцеловать его в шею, ее волосы и грудь дразняще скользили по его груди. Он притянул ее за подбородок к себе, чтобы подарить
очень глубокий утренний поцелуй. У него даже не было утреннего дыхания[17]. Как ему это удалось? У него был просто вкус персиков и Уильяма.
Его руки поднялись вверх и слегка коснулись ее груди сквозь завесу волос. Он дразнил ее, играя с волосами, перебирая их и касаясь ими ее чувствительных сосков. Когда его бедра присоединились к танцу, она ускорила темп до скачки галопом, доставляя им обоим наслаждение, пока не почувствовала, как ее кульминация начинает пульсировать на его члене. Когда она начала падать через грань блаженства, он упал с обрыва вместе с ней, выкрикивая ее имя, когда кончал.
Она рухнула на него, все еще насаженная на его член, голова оказалась под его подбородком. Он обвил руками ее талию.
—Доброе утро, — прошептала она ему в шею. Он рассмеялся.
—У тебя восхитительный способ желать доброго утра, любовь моя. Я предпочитаю это кладовкам.
—Я постараюсь помнить об этом.
Кончики его пальцев чертили дразнящие узоры на ее спине, и он тихо прошептал ей в волосы, как будто не хотел, чтобы она его расслышала,
—Я должен кое в чем признаться.
—В чем? — прошептала она ему на ухо.
—Я ужасно спал. Я провел ночь в страхе, что утром тебя не будет здесь по какой- то странной причине. Либо это, либо я проснусь и пойму, что весь этот чудесный вечер был лишь сном.
Она достаточно агрессивно укусила его за ухо, вызвав у него «ой». —Видишь, Уильям? Не сон.
Он крепко прижал ее к себе.
—Страх иррациональный, я знаю. Просто когда случается что-то хорошее, часто кажется, что жизнь преподнесет нам что-то плохое. Наверно, после вчерашнего чуда я опасаюсь - мне интересно, какой долг будет взыскан, чтобы уравновесить весы.
—Может быть, это будут солнечный свет и розы? — предложила она. —Может быть, на этот раз... — но не успела она закончить эту фразу, как снизу послышался шум от прихода миссис МакЛафлин, разрушив идиллию.
Она неохотно отстранилась от него, наблюдая, как он соскользнул с кровати и начал искать свою одежду.
—Я переговорю с ней, чтобы дать тебе немного времени, дорогая. — Он поспешно влез в брюки, лежащие на полу.
—Уильям, ты пойдешь без нижнего белья?
—Очередное твое дурное влияние, — усмехнулся он, натягивая рубашку. Перед тем, как выйти из комнаты, он обернулся к ней, чтобы нежно поцеловать в лоб.
Она накинула халат, затем, схватив в одну руку свое нижнее белье, выскользнула из его комнаты и пошла по коридору, собираясь переодеться на день.



Через час Баффи была на кухне, помогая миссис МакЛафлин вносить последние штрихи в приготовлении завтрака для прислуги. Дженни только что ушла с подносом завтрака для Уильяма и его матери, поэтому Баффи удивилась, что девушка вернулась так быстро и выглядела - вид у нее был потрясенный.
—Элизабет, мистер Пратт попросил, чтобы ты поднялась в комнату его матери с порошком Довера. А я скажу Джеку, чтобы он послал экипаж за доктором Гуллом.
Слова Дженни были достаточно тревожными, но именно выражение ее лица - каменное, безэмоциональное - заставило Баффи похолодеть. Пока Баффи в оцепенении готовила порошок Довера, она заставляла руки не трястись, а желудок - не сжиматься. Дрожащими руками она понесла приготовленное лекарство вверх по лестнице и по коридору в комнату миссис Пратт.
Анна Пратт лежала в постели вся бледная и болезненная. Она дышала короткими, прерывистыми вдохами, хотя, к счастью, в данный момент не кашляла. Уильям стоял рядом с ней, выражение его лица было напряженным и испуганным, как у солдата перед битвой.
—Элизабет, — его голос звучал фальшиво-бодро. —Спасибо, что принесла порошок. Маме сегодня утром немного нездоровится.
Баффи поприветствовала пожилую женщину голосом, который был таким же фальшиво-бодрым, как и у Уильяма.
—Доброе утро, миссис Пратт. Я принесла немного вашего порошка. Возможно, это поможет вам почувствовать себя лучше?
Миссис Пратт кивнула и слабо улыбнулась, пока Баффи давала порошок и необходимый чай.
Дыхание пожилой женщины по-прежнему было коротким и прерывистым. Оно напомнило Баффи испуганного кролика - слабое дыхание раненого или умирающего животного. Этот звук вызывал в ней нарастающий ужас.
—Хотите, я почитаю вам, миссис Пратт? — любой звук был бы желанным. Что угодно, лишь бы заглушить этот испуганно-животный звук, исходящий от миссис Пратт.
Больная лишь отрицательно покачала головой и сказала просто: «Дорогая». Но тихо. Очень тихо.
Как за одну ночь ей могло стать настолько хуже? Вчера она была простужена, но это было несравнимо с этим.
Как бы ни было страшно Баффи и Уильяму, это должно было быть ужасно для миссис Пратт. Уильям наклонился, чтобы взять свою мать за руку. Анна лишь снова произнесла очень слабое «Дорогой» и закрыла глаза. Через несколько очень долгих и мучительных минут ее дыхание выровнялось - был ли это настоящий сон или действие морфия, содержащегося в лекарстве, узнать было невозможно.
Баффи беспомощно посмотрела на Уильяма, и он вернул ей взгляд, явно такой же потерянный, как и у нее.
—Уильям, когда мне было трудно дышать, мы использовали паровой аппарат. У вас есть что-то отдаленно похожее?
Он коротко тряхнул головой, как бы проясняя свои мысли.
—У нас есть нечто подобное, им иногда пользуется мама. Спасибо. Если ты думаешь, что это поможет...?
—Я займусь этим так быстро, как только смогу, — и она полетела по коридору в сторону кухни, миновав по пути доктора Гулла.
Миссис МакЛафлин и Дженни маячили возле двери, напоминая Баффи пехотинцев, ожидающих приказа. После того, как она рассказала о необходимости аппарата для создания пара, две женщины приступили к сборке хитроумного устройства. Оно было очень компактным и предназначалось для использования на открытом огне. Как только они все собрали, Баффи наполнила емкость водой и начала подниматься по лестнице, однако ее остановил звук голосов, говоривших тихим настойчивым тоном на самом верху лестницы.
—...другие средства, кроме кровопускания? — тщательно контролируемый голос Уильяма.
—Вы можете накладывать пластыри, и, конечно, обработка паром облегчит ее дыхание, но я не хочу давать вам ложную надежду, — в голосе доктора Гулла звучало странное сострадание. Если бы она не была уверена, что это говорит он, она бы не узнала этот незнакомый тон.
—Ложную надежду? — оцепенело повторил Уильям.
—Мистер Пратт, как вы знаете, это чудо, что она продержалась так долго. Когда ей впервые поставили диагноз, я прогнозировал, что ей осталось не более трех лет. В настоящее время она продержалась почти пять. Ее чахотка весьма прогрессирует, и теперь, когда к ней добавилась пневмония, такой исход наиболее вероятен.
Последовала долгая пауза, прежде чем Уильям заговорил снова. Его голос звучал болезненно хрипло.
—Сколько осталось?
—Вашей матери остались считанные дни, — голос доктора был твердым, но не лишенным доброты.
Наступила еще одна пауза, прежде чем он продолжил.
—Облегчите ее страдания с помощью лауданума. Это позволит замедлить ее дыхание и поможет ей заснуть. Больше для этого просто ничего нельзя сделать.
Поскольку Уильям продолжал молчать, доктор Гулл завершил свою речь словами: «Сочувствую вам, мистер Пратт». Затем она услышала его шаги, спускающиеся по лестнице, поэтому быстро скрылась на кухне, пока не услышала звук закрывающейся входной двери.
Она прислонилась к кухонной стойке и ошеломленно уставилась в пол, а миссис МакЛафлин и Дженни, в свою очередь уставились на нее. Как у жизни хватило наглости так на тебя ополчиться? От блаженства к страданиям в одно мгновение. И она не могла не вспомнить жуткое предсказание Уильяма о катастрофе как раз в это утро, когда они выскользнули из Эдема.
Однако сейчас было не время философствовать. Он нуждался в ней. Его мама нуждалась в ней. Собравшись с силами, она сделала лицо «знающая Баффи» и заставила свои ноги нести ее обратно вверх по лестнице. Но ее голова и сердце могли только склониться и содрогнуться под тяжестью того, что должно было произойти, и быть раздавленными мыслями о потере собственной матери и о той дыре, которая осталась в ее жизни после смерти Джойс.



Остаток этого долгого злосчастного дня она бесполезно слонялась туда-сюда. Казалось, что она что-то делает, например, носит нетронутую еду в спальню и обратно или обновляет воду в приспособлении для подачи пара, но она знала, что ее действия, по сути, бесполезны. Все ее усилия были напрасны именно теперь, когда это действительно имело значение.
И в течение всего дня Уильям оставался рядом с матерью - держал ее руку, охлаждал ее лоб влажной салфеткой, давал лекарства с удивительной своевременностью. Но каждый раз, когда она смотрела на него, действительно смотрела на него, это вырывало маленькую частичку ее сердца - его рот, сжатый в линию, его глаза, наполненные слезами. Он просто выглядел таким... потерянным.
Остальные домочадцы быстро поняли всю серьезность ситуации. Обычный грубый тон миссис МакЛафлин смягчился, и она провела много времени, «разбирая вещи» в кладовой, возвращаясь с красными глазами. Джек, на удивление, стал более активным, путаясь у всех под ногами и спрашивая, не может ли он чем-нибудь помочь. А Дженни... Постоянно болтающая Дженни стала почти немой, она больше не пробиралась тайком в каретный сарай, чтобы украдкой пообщаться с Джеком. Вместо этого она сосредоточилась на напряженной работе, с бешеной энергией чистила серебро и мыла полы.
К вечеру, по настоянию Уильяма, остальная прислуга неохотно разошлась по своим домам, а Баффи вернулась в маленькую комнатку для обслуживающего персонала, которую Дженни занимала в начале той недели. Свернув тонкий матрас, она взяла из шкафа свежее постельное белье и направилась в комнату миссис Пратт.
Как только она вошла в комнату, Уильям встал и направился ей навстречу. Он выглядел ужасно. Его глаза были опухшими, красными и наполненными печалью.
Это был первый раз, когда они смогли побыть наедине с тех пор, как его мать начала испытывать такие страдания. Она уронила матрас на пол, когда он заключил ее в объятия и прижал к себе. Его руки дрожали, прижимая ее к себе; его лицо уткнулось в ее шею.
Они простояли так очень долго. Его дыхание было неровным, ее шея была мокрой от его слез. Она могла только крепко прижиматься к нему, шепча: «Все хорошо. Все будет хорошо». Хотя они оба знали, что она лжет. Но иногда любовь заставляет нас лгать из лучших побуждений.
Спустя некоторое время он, наконец, разорвал объятия, оглянувшись через плечо и бросил усталый взгляд на спящую мать, а затем посмотрел вниз на сверток, который Баффи уронила на пол.
—Я знала, что мне не удастся уговорить тебя пойти в свою спальню, Уильям. Я подумала, что мы можем постелить тебе на полу.
—Это очень предусмотрительно с твоей стороны. Спасибо, — и он положил матрас на пол между кроватью своей матери и окном. К тому времени, как он положил простыни на матрас, Баффи вернулась с одеялом и подушкой, и они вместе закончили заправлять его постель.
—Возможно, теперь ты сможешь немного поспать, Уильям. Ты выглядишь измученным. Я присмотрю за твоей мамой несколько часов.
—Я только что дал ей дозу лауданума. У нее был сильный... очень сильный... приступ кашля примерно полчаса назад. Я надеюсь, что она будет крепко спать в течение нескольких часов.
—Тем более, тебе нужно отдохнуть сейчас, пока есть возможность. Я знаю, что в ближайшие дни сон будет даваться все труднее и труднее, а тебе понадобятся все силы, чтобы быть рядом с ней.
Уильям изумленно посмотрел на нее.
—Ты говоришь так, как будто уже прошла через это. Твоя мама...?
—Моя мама умерла, Уильям.
—О, любимая. Мне так жаль, — он снова заключил ее в объятия, его руки ласково поглаживали ее плечи.
—В каком-то смысле это было очень похоже. Она была больна некоторое время, а потом, внезапно, ее просто... не стало, — даже спустя столько времени зияющая пустота в ее сердце открылась. Шрам на том месте, которое раньше занимала ее мать, начал болеть с новой силой. Она не сдерживала слез и не извинялась за них. Даже несмотря на то, что происходило с его собственной матерью, он пытался успокоить ее.
—Все в порядке, Уильям, — она поспешила успокоить его. —Она умерла давно. Просто ты никогда не сможешь забыть об этом. Не до конца.
—Мне так жаль, дорогая. Ты, должно быть, ужасно скучаешь по ней. Я бы хотел... Я бы хотел, чтобы у меня была возможность узнать ее.
—Ты ее знал.
—Твоя мама знала меня? — в его голосе звучали нотки благоговейного трепета от этого открытия.
Баффи с удивление заметила, что слегка улыбнулась, вспомнив, как ее мама впервые встретила его с топором в своих руках. Но поскольку между Спайком и Джойс было гораздо больше, чем первая встреча, было важно, чтобы он знал остальное, то, что имело наибольшее значение.
—Я могу честно сказать, что ты нравился моей маме больше, чем любой другой парень, с которым я когда-либо встречалась. У вас были разговоры на самые разные темы. Она рассказывала тебе о работе, а ты жаловался ей на проблемы с подружкой. Вы даже смотрели одни и те же телешоу.
Казалось, он не знал, что на это ответить, поэтому она продолжила.
—Мало того, я доверила тебе свою мать, как не доверяла никому другому. Много раз я обращалась к тебе, чтобы защитить ее.
—Я защищал твою маму?
—Да, Уильям. Ты много раз был героем. Моя мама любила тебя, как и моя младшая сестра Дон.
—Была еще и младшая сестра?
—Да, и ты защищал ее снова и снова. Однажды ты был избит до полусмерти, защищая мою сестру. На самом деле, именно после того, как ты это сделал, я поцеловала тебя в первый раз.
Уильям выглядел совершенно потрясенным.
—Наш первый поцелуй - это ты меня поцеловала? Как Спайк, я, должно быть, был ужасно застенчив...
—О, Боже, нет! — не смогла удержаться она.
Последовала долгая пауза, прежде чем он заговорил снова.
—Я просто благодарен, что не всегда был чудовищем для тебя... и для твоей мамы. Мне приятно осознавать, что у нас была своего рода дружба, — он наклонился, чтобы запечатлеть поцелуй у нее на лбу. —Ты знаешь, что мама очень любит и тебя, Элизабет.
Баффи кивнула, а затем указала на кровать, которую они расстелили для него на полу. Просто спросила: «Прошу?»
Уильям устало потер глаза.
—Наверное, ты знаешь лучше, дорогая. Пожалуй, будет большим облегчением прилечь на время, даже если сон ускользнет от меня. Спасибо.
Скинув ботинки, он забрался в постель; его веки почти сразу же сомкнулись. Баффи некоторое время наблюдала за ним, прежде чем сесть в кресло у кровати Анны Пратт и приготовиться к предстоящей долгой ночи.



В течение последующих нескольких дней ночное и дневное время слились воедино, сменяя друг друга, как ветерок, гуляющий по комнате. Уильям оставался рядом с матерью, а Баффи приходила и уходила тогда, когда это было необходимо. Миссис Пратт, напротив, присутствовала в основном только лишь формально. У нее были моменты просветления, но она была слишком слаба, в эти короткие промежутки времени. В редких случаях, когда она пыталась заговорить, женщина быстро срывалась на очередной душераздирающий приступ кашля и одышки, что немедленно отправляло Уильяма за очередной дозой лауданума и опиумным облаком облегчения, которое он ей приносил.
К полудню третьего дня болезни, миссис Пратт погрузилась в более глубокий сон, от которого она не пробуждалась от приступов кашля. Это было странно - не соблюдать график приема лауданума, но Уильям был настолько измотан, что вскоре заснул в своем привычном кресле у кровати матери. Когда наступили сумерки, он все еще спал, и остальная прислуга с неохотой разошлась по своим домам на ночь, в то время как Баффи принесла ужин в комнату больной.
Она тихо поставила его еду на боковой столик и наклонилась, чтобы проверить температуру у миссис Пратт. Ее кожа была холодная на ощупь, неестественно холодной. Она все еще ровно дышала, но странное понижение температуры в сочетании глубоким сном вызывало в сознании Баффи всевозможные тревожные звоночки.
Прежде чем разбудить Уильяма, она быстро спустилась вниз, чтобы закончить несколько дел и набрать еще одну ёмкость воды для парообразователя. Хотя девушка отсутствовала не более десяти минут, когда она вернулась в комнату к больной с емкостью свежей воды, дыхание миссис Пратт приобрело жуткий дребезжащий звук, от которого у Баффи зашевелились волосы на затылке.
Прошло лишь мгновение, прежде чем этот звук вывел Уильяма из дремоты и он мгновенно оказался рядом с матерью. Странное дребезжание, видимо, встревожило и его. Он сжимал челюсти, как от боли, каждый раз, как его мать вдыхала.
Он наклонился, чтобы разбудить мать, узнать, может ли он ей предложить какую-нибудь помощь, но она уже столько часов пребывала в глубоком сне, что было ясно, что на данный момент нет никакой надежды привести ее в чувства. Уже нет.
По щекам Уильяма, никогда не отличавшегося излишней храбростью, беспрепятственно текли слезы. Неважно, был ли он воплощением Спайка или Уильяма, у него было достаточно подлинной смелости, чтобы не нуждаться в фальшивой.
—Элизабет, что мне делать? Что ты делала в свое время? —Говори с ней. Она понимает больше, чем ты думаешь.
И вот он прислонил свою голову к голове матери, приблизил свои губы к ее уху и начал говорить ей о своей любви. О том, что она была самой доброй матерью, о которой только мог мечтать любой мальчик. О том, как однажды он расскажет своим детям о ее грации и храбрости. Как он будет носить ее в своем сердце до тех пор, пока его ноги ступают по земле. И он плакал, открыто, без стыда, когда Баффи стояла рядом с ним, положив руку ему на спину. Я здесь ради тебя. Мы как-нибудь справимся с этим.
Только когда он начал петь «Early One Morning» она совсем потеряла самообладание. Она чувствовала, как в ее горле нарастают сильные рыдания. Ради Уильяма, ради его мамы, она не могла допустить, чтобы плотина прорвалась у них на глазах. И вот она выбежала из комнаты и спряталась в библиотеке, забившись в угловое кресло и рыдая, обхватив руками живот, чтобы удержать рваные края себя вместе, пока будет выплескивать свою печаль. Она должна была выпустить ее наружу, чтобы быть рядом и быть сильной для него. Тревожное дребезжащее дыхание миссис Пратт проникало сквозь стены, разрывая сердце и заглушая рыдания.
Когда дребезжащий звук резко прекратился, она застыла на середине рыдания. Не совсем понимая, что это значит, и в то же время прекрасно все понимая.
И тогда она побежала к ним, к нему. Он оставался почти таким же, каким она оставила его, голова была прислонена к уху матери, но его рука теперь лежала на ее плече, а тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Она быстро подошла к нему сзади и положила руку ему на плечо.
Прошло много времени, прежде чем его рыдания стали стихать, и тогда она сказала,
—Думаю, она уже ушла, Уильям.
Когда он не ответил, она осторожно потянула его за плечо. —Больше нам здесь делать нечего. Прошу тебя, пойдем со мной.
Она боялась, что он будет сопротивляться, хотя ничего хорошего это не принесет - и, возможно, он тоже знал это, потому что поднялся по ее настоянию, наклонился, чтобы нежно поцеловать лоб своей матери, а затем мягко сказал,
—Спокойной ночи.
Затем он наклонился к тумбочке матери и остановил маятник маленьких настольных часов, после чего вышел вслед за Баффи в коридор.
—Уильям, мы должны кого-нибудь позвать? Доктора или...? Я не знаю, как все делается в это время.
—Утром я пошлю за гробовщиком. И прибудут родные. Не только дядя Томас, нет. Тетушки и другие родственники, которых гораздо больше, чем может вместить наш дом. Сегодня нам надо задернуть шторы и остановить часы во всем доме. О, и зеркала. Необходимо так же занавесить зеркала. В дальнем бельевом шкафу должны быть траурные ткани.
После недолгих поисков среди белья Баффи нашла аккуратную стопку ткани из тусклого черного материала. Она передала половину стопки Уильяму и спустилась вниз по лестнице, занавесила немногочисленные зеркала, задернула шторы и остановила большие дедушкины часы в гостиной. Когда она вернулась наверх, то обнаружила, что Уильям сделал то же самое на втором этаже. Он как раз задергивал шторы в спальне, когда она вошла.
Уильям бросил на нее затравленный взгляд.
—Я должен вернуться к матери. Не подобает оставлять мертвых без присмотра.
Вспомнив те долгие, полные ужаса моменты, когда она оставалась рядом с телом собственной матери, она потянулась, чтобы взять его за руку.
—Тебе обязательно это делать? —Это то, что полагается делать.
—Но Уильям, сидеть с ее телом всю ночь тебе будет не очень комфортно. Это будет просто... ужасно. Разве мы не можем сделать «то, что полагается» завтра?
Он задумался на мгновение, прежде чем покачать головой «нет».
—Сегодня разве мы не можем сделать то, что лучше для тебя? Ты знаешь, что твоя мама настояла бы на том, чтобы ты сделал то, что причинит тебе наименьшую боль.
И он, похоже, действительно задумался над ее словами.
Она шагнула к нему и начала расстегивать пуговицы на его рубашке.
—Ты можешь просто поспать в своей кровати. Ты не спал в своей постели с тех пор, как...
Он позволил ей продолжать раздевать его, судя по всему, глубоко задумавшись. Наконец, он заговорил, его голос приобрел оттенки раскаяния.
—Я не могу отделаться от мысли, что если бы она не простудилась в тот день, когда уезжал дядя Томас, ничего бы этого не случилось. Почему я позволил ей так долго стоять под дождем?
—Ты думаешь, она бы тебя послушалась? Ты всегда считаешь себя виноватым. Уильям, у нее была неизлечимая болезнь. Вопрос был не в том, умрет ли она, а в том, когда. Ты знаешь это.
Расстегнув его брюки, она спустила их на пол, затем достала из шкафа его ночную рубаху и надела ее ему через голову.
—Элизабет, когда ты знала меня как Спайка, я рассказывал тебе, как умерла моя мать? Если бы я предотвратил эту простуду, у нее было бы больше времени?
—Нет. Ты рассказал мне совсем немного о том, как она умерла, и это был далеко не лучший конец. Воспоминание об этом преследовало тебя. Когда ты был Спайком, ее смерть была жестокой. Ее конец был твоей главной слабостью, и твои враги безжалостно пользовались этим. Я не знаю, что ждет нас в будущем, но я знаю, что этого никогда не случится теперь. Она покинула этот мир в своей постели, рядом с ней был ее любящий сын.
—Когда твоя мама... как ты справлялась, Элизабет? Как ты держалась?
—Я оплакивала ее и продолжала жить день за днем. Я позволила своим друзьям поддержать меня.
—Я надеюсь, что в то время я помог тебе как Спайк, — когда она ничего не ответила на это, он стал допытываться дальше. —Я был с тобой, когда умерла твоя мама? Мы были вместе?
Она предложила наилучший, единственно верный ответ.
—Ты любил меня.
—Итак, что мне теперь делать, Элизабет?
—Ты позволишь мне помочь тебе? Спи, пока есть возможность. Завтра будет долгий день.
Она откинула одеяло, и он забрался в свою постель, как будто на автопилоте. —Ты хочешь, чтобы я осталась? — спросила она.
—Больше, чем ты можешь себе представить.
Она задула газовую лампу, позволила своему платью соскользнуть на пол и забралась в его кровать, к нему в объятия. Он положил голову ей под подбородок и обхватил ее руками и ногами, пока она успокаивающе гладила его взъерошенные волосы, словно ее любящие прикосновения могли проникнуть в его разум и облегчить его страдания и печаль.
И как только она переступила грань сознания и погрузилась в сон, так маленькая черная птичка, которая каждую ночь неустанно преследовала ее во сне, снова спустилась вниз и позвала ее голосом Джонатана.
—Может, сейчас, Баффи? Ты знаешь, что не можешь вечно избегать меня.

______________________________________________________________________________________

[17] Утреннее дыхание — неприятный запах изо рта после сна.






Уильям проснулся задолго до рассвета и обнаружил, что Элизабет уютно устроилась в его объятиях, положив голову на плечо. Он издал довольный вздох, все лишь один удар сердца блаженного мгновения, прежде чем реальность накрыла его, и они вспомнил, что его мать лежит холодная и неподвижная, всего в нескольких комнатах от него. Мгновение забытья было кратким, и на смену ему пришла пустота, которая зияла внутри его груди и толкалась в ее стенки. Он тихо, виновато выскользнул из объятий Элизабет.
Он накинул халат, наблюдая за своей Элизабет, погруженной в сон. Она выглядела такой невинной, таким ребенком, когда спала. Соблазн просто поддаться и раствориться в ее объятиях был так велик. Позволить грядущим событиям просто разворачиваться без него. Но кто защитит ее в этом случае? Если он ничего не будет делать? Смерть его матери должна была вызвать цунами перемен, и у Элизабет не было никаких перспектив в этих неизведанных водах. Она будет надеяться на него в ближайшие дни - они все будут надеяться. За всю свою жизнь он никогда не чувствовал себя менее подготовленным к поставленной задаче.
Тихо отперев дверь библиотеки, он зажег маленькую газовую лампу и устроился за своим столом. Он потянулся к ящику стола и достал канцелярский набор и перо, готовый приступить к первому из бесконечного списка дел, которые требовала от него смерть. Но его рука не подчинялась. Он рассеянно наблюдал, как отблески газового пламени мелькают тенями на пустых страницах, сбиваясь в узоры. Грядущие дни разворачивались перед его мысленным взором - почти как в пьесе.
Первым прибудет гробовщик со своим столом для бальзамирования, мышьяком и ртутью - накачает его мать ядами. Затем прислуга начнет кипучую деятельность, размещая иногородних родственников по спальням, а оставшихся - у добрых соседей. И поток добрых соседей неуклонно будет стекаться в комнату его матери - женщины-вдовы, которые будут сидеть и бдеть до похорон.
В неистовом потоке скорбящих родственников и друзей у него не будет ни минуты для его Элизабет. Именно тогда, когда он нуждался в ней больше всего. Он знал, что был слабым человеком, раз так нуждался в ней, жаждал ее сострадания - но это не уменьшало боли, которую он испытывал при мысли о том, что останется без нее.
И еще - это будет только началом их разлуки. Для одинокого мужчины жить в доме с одинокой горничной будет совершенно неслыханно. Элизабет была простодушна в вопросах общественного уклада и не подозревала о грядущей буре перемен. Его захлестнула еще одна волна вины. Она надеялась на него, доверила ему свое сердце, свое будущее, и все же, он оказался таким же дрейфующим, как и она, когда дело дошло до навигации по этим незнакомым водам.
Он был настолько погружен в свои мысли, что только когда она позвала его по имени, Уильям понял, что Элизабет вошла в комнату. Его Элизабет, застегнутая на все пуговицы, в серой форме горничной, стояла возле него. Он с благодарностью посмотрел на девушку, прошептал ее имя, поворачивая стул так, чтобы прислониться лбом к ее животу - мальчик, нашедший утешение в юбках своей матери. Она ласково обняла мужчину, кончиками пальцев перебирая пряди волос, успокаивая его.
Они простояли так несколько мгновений, прежде чем он отстранился, чтобы встретиться с ней взглядом, надеясь, что он не выглядит настолько потерянным, насколько он себя чувствовал.
—Чем я могу помочь, Уильям?
—Большинство из этих дел я должен выполнить сам, любовь моя. Я должен разослать извещения родственникам с первой же почтой, чтобы они смогли приехать на... на ее... похороны. Просто я не знаю, как это сформулировать. Я знаю все адреса, но слова ускользают от меня.
Она встала позади него, ее руки успокаивающе легли ему на плечи. —Что ж, давай посмотрим, что у тебя есть на данный момент.
И поскольку то, что у него было до сих пор, состояло только из стопки чистых листов бумаги, она погладила тыльную сторону его пишущей руки и предложила им вместе начать самое сложное.
—Давай начнем с «Дорогой дядя Томас» и посмотрим, что получится потом.
Преодолев этот первоначальный барьер, рука Уильяма начала двигаться по бумаге - слова складывалась в предложения, пока стопка чистых листов постепенно не уменьшилась.
Хлопок двери, донесшийся снизу, заставил их обоих подпрыгнуть.
—Итак, все начинается, — пробормотал он. Они слышали знакомые звуки миссис МакЛафлин, суетившейся на кухне. Ее шаги направлялись в столовую и внезапно остановились. В этот момент она, скорее всего, увидела остановленные часы или занавешенное зеркало.
Уильям услышал чей-то тихий стон и только через мгновение понял, что звук исходит от него.
—Что? — наивно спросила Элизабет.
—Следующие несколько дней будут трудными, Элизабет. Прошу, несмотря ни на что, не забывай, что я люблю тебя.
Она бросила на него озадаченный взгляд.
—И я люблю тебя, Уильям. Сейчас может казаться, что это не так, но со временем все наладится. Мы справимся.
Он поднялся, и на мгновение крепко обнял ее. Затем он надел на свое лицо маску «хозяин дома» и приступил к первому из бесконечного списка дел, за которое теперь отвечал упомянутый хозяин. Дойдя до двери, он ненадолго остановился, чтобы оглянуться на нее, чтобы запечатлеть ее в своем сознании,
как на ферротипии[18]. Надеясь, что это не последний раз, когда он остается с ней наедине, - но все же понимая, что так будет надежнее.
Она улыбнулась ему, ее зеленые глаза были полны милосердия и понимания.
—Мы справимся, — повторила она. И он отчаянно хотелось ей верить. Он действительно хотел.



Три дня спустя...

По привычке он взглянул на часы в углу библиотеки, забыв на мгновение, что стрелки все еще остановлены на семнадцати минутах восьмого - времени смерти его матери. Они будут оставаться такими еще долгое, долгое время.
Вздохнув, он провел пальцами по волосам и потянулся за стаканом виски. Это не поможет. Недостаточно.
Он скучал по ним. Все было просто. Он скучал по своей матери, и он скучал по своей Элизабет до физической боли. Казалось, будто какое-то вторгшееся существо вырвало сердце и поселилось в его груди.
Но мамы больше нет. То, что от нее осталось, находилось в соседней комнате, ожидая, когда на следующий день ее предадут земле. А Элизабет? Всего в нескольких комнатах от него, но она могла бы с таким же успехом находиться в Йоркшире или Калифорнии - если бы он только мог быть с ней. Дом трещал по швам от наплыва родственником. Хотя он мог пройти мимо Элизабет в коридоре и на мгновение поймать ее взгляд, та часть их отношений, которая была «ими», находилась далеко за пределами его досягаемости, и он был беспомощен найти к ней путь.
Он не мог вынести, как сильно он по ней скучал. Он жаждал хотя бы мельком взглянуть на нее. И хотя он знал, что лучше избавить себя от боли, но не мог сопротивляться притяжению к своей спальне. Смотреть на свою кровать, на их кровать, где они лежали, окутанные любовью друг друга.
Открыв дверь библиотеки, ведущую в его комнату, он увидел, как газовая лампа тускло мерцает над его аккуратно заправленной кроватью.
Задержал ли он дыхание? Надеялся ли он увидеть ее под одеялом, ее тело, свернувшееся в форме буквы U, которое так идеально прилегало к его телу. Дурак. Опрятно застеленное покрывало, две подушки. Без Элизабет, как он и знал. И... и маленький черный мешочек, по крайней мере, он был похож на мешочек, размером не больше его ладони и перетянутый бечевкой, аккуратно лежащий на «ее» подушке.
Он протер глаза, а потом снова посмотрел. Нет, он не был настолько пьян. Это все еще было там.
Он осторожно поднял мешочек и отнес в хорошо освещенную библиотеку, плотно закрыв за собой дверь в свою спальню. Он развязал шнурок, его взгляд сначала упал на сияющий фрагмент золотого цвета. Когда он перевернул мешочек, содержимое выскользнуло в его раскрытую ладонь: длинная прядь волос Элизабет, скрепленная розовой лентой. Он поднес ее к лицу, чтобы вдохнуть; слабый аромат розы наполнил его сознание. Она перевязала локон ленточкой от духов, которые он ей купил.
Уильям улыбнулся. Он впервые за несколько дней улыбнулся.
О, Боже, как же он нуждался в этом - в самом легком прикосновении к ней. Откуда она узнала, как сильно ему сейчас это нужно? И чем же он заслужил такую чудесную женщину? Элизабет сочла бы такой жест... как бы она его назвала? Банальным. Пошлым. Безнадежно романтичным. Но это был ее способ связаться с ним во время всего этого, и она воспользовалась им.
А его путь к ней? Каким он был?
Сжимая в кулаке ее послание, он слегка покачивался, возвращаясь к беспорядку, который образовался на его столе после смерти матери. Сев обратно, он сделал еще один большой глоток виски, опустошив стакан.
Если бы только он мог просто... наплевать на все правила и пойти к ней. Она находилась в самом конце коридора, ради всего святого, теснясь в той маленькой комнате вместе с Дженни. Он был готов рушить стены, к черту их обеспокоенные взгляды, их приличия и свое будущее. Он послал бы все к черту и просто заключил бы свою Элизабет в объятия. Нуждалась ли она в нем сейчас хоть наполовину так же сильно, как он в ней?
А что если он не сможет? Что если он не сможет найти к ней дорогу теперь, когда его матери больше нет? Что станет с ней в этом мире, который находится за пределами ее понимания?
Он снял свой пиджак, пьяно сложил его в подобие подушки, а затем положил его на стол и опустил на него голову. Поскольку без нее не мог найти утешение в своей постели, он снова решил спать в библиотеке. Удобно, конечно, не было, но это было предпочтительнее водоворота боли, в который превратилась его постель без нее.
В конце концов виски взяло верх, и он погрузился в беспокойный почти сон, а ее прядь волос была крепко зажата в его кулаке.



Он брел на похоронах, как в тумане.
Дядя Томас Уоринг много говорил во время службы, каким-то образом превратив жизнь Анны в очередной повод для своего особого осуждения мира в целом.
В своем воображении Уильям ясно видел мать, которая сидела рядом с ним, как и много раз до этого, слушая проповеди своего брата. Она всегда смотрела на своего старшего брата, видя в нем только хорошее - возможно, вспоминая того маленького-маленького мальчика, которым он когда-то был. Затем она поворачивалась к Уильяму и улыбалась своей терпеливой улыбкой, как будто он все еще был ее любимым маленьким мальчиком.
При мысли об этом в том месте, где раньше находилось его сердце, снова вспыхнула боль.
Когда служба закончилась, Уильям глубоко вздохнул, мысленно готовясь к следующим нескольким часам. Одетый в свой костюм из черного крепа и с надежно натянутой маской на лице, он был полностью готов выдержать натиск, как того требовал долг. Он знал свою роль и исполнял ее безупречно. Он много кивал, пожимал всем руки и произносил свои реплики.
В какой-то момент толпа начала рассаживаться по своим экипажем. Как главного скорбящего, Уильяма посадили в первый экипаж вместе с дядей Томасом, он заполнял тишину монологом, который Уильям не имели ни интереса, ни желания слушать. Вместо этого он смотрел на проплывающие мимо деревья, пока похоронная процессия добиралась до нового кладбища в Хемпстеде.
Во время одной из редких послеобеденных прогулок с матерью, состоявшейся более года назад, она сказала ему, что ей нравится проект нового местного кладбища. Она считала, что это будет прекрасное мирное место для упокоения, и выразительно посмотрела на него, прежде чем изящно сменить тему. Даже планируя свою смерть, она старалась заботиться о своем мальчике. Дядя Томас утверждал, что это слишком современно для его сестры, но Уильям продолжал настаивать. Как оказалось, это была единственная стычка, которую он выиграл у своего дяди после смерти матери.
После того, как на залитой дождем могиле было произнесено несколько лаконичных слов, промокшие, одетые в черное скорбящие снова сели в свои экипажи и вернулись в дом Праттов. Работники приготовили еду, и уютные камины освещали комнаты внизу, которые были уставлены цветочными композициями по этому случаю. Уильям обнаружил, что отступил в угол, отчаянно пытаясь стать настолько незаметным, чтобы толпа решила просто пройти мимо него.
Толпа, конечно, не оставила его в покое. Доброжелатели редко это делают. Все они снова наседали на него с советами, говоря ему то, что меньше всего его утешало. Говорили, что так будет «лучше». Говорили, что она в «лучшем мире», что бы это, черт возьми, ни значило. И его маска была надежно натянутой, пока он бормотал соответствующие ответы.
Единственная женщина во всем мире, которая когда-либо была способна избавить от этого, его Элизабет, находилась где-то за этой толщей черноты, однако во всех отношениях она могла бы быть и на расстоянии целой жизни. Поэтому он покрепче сжал черный мешочек, кивал в нужных местах и продолжал говорить то, что должен, а не то, что хотел.
Кто-то наклонился и осторожно положил руку в перчатке на его предплечье, пробормотав с заботой.
—Ты всегда был таким заботливым сыном, Уильям.
—Да, — прошептал он, рассеяно глядя в лицо... Сесиль? Сесиль Андервуд. Она вежливо и чинно кивнула, ее ладонь едва лежала на его руке, след улыбки правильно расположился на ее губах.
Он мог только удивленно смотреть на нее. Это была женщина, которая когда-то привлекла его внимание. Она? Как это могло произойти? Она знала все о том, как вести себя в обществе, но ничего не знала о вещах, которые действительно имели значение: как петь в подсвечник, как кормить кого-то персиками пальцами, как защитить близких, вооружившись только рисовым пудингом.
Он осторожно убрал пальцы Сесиль со своей руки, поблагодарил ее и попятился прочь из комнаты. Поскольку толпа не проявляла признаков убывания, он сделал то, что казалось наиболее разумным в данной ситуации - он сократил толпу, убрав себя из нее. Еще одна минута рядом с этими людьми - и он точно сорвет маску.
Он жаждал Элизабет, но если он не мог получить ее, то мог хотя бы обрести немного одиночества.
Когда он начал подниматься по лестнице, то услышал, что кто-то идет за ним, и почувствовал, как мясистая рука с силой схватила его за предплечье. Повернувшись, он увидел, что дядя Томас стоял там и выглядел взволнованным.
—Как основной скорбящий, ты обязан...
В этот момент Уильям понял, что последний кусочек клея, удерживающий его маску, треснул, и она слетела. С ней было покончено. Все. Хватит быть джентльменом, хватит быть тем, кем он обязан быть в глазах всех этих людей, которые не знали его мать, на самом деле. Их не было рядом в течение долгих ночей ее страданий. Они не держали ее за руку, не успокаивали ее страхи, не угощали ее супом в эти долгие зимние вечера. Кто они такие, чтобы диктовать ему, что чувствовать? Как скучать по ней? Как лучше всего почтить ее память?
Но когда он посмотрел на дядю Томаса, действительно посмотрел на него, то с удивлением обнаружил свою неуверенность. Сейчас, когда его собственная маска исчезла, он смог увидеть своего дядю более ясно. Томас по-прежнему был самодовольной, властной жабой, но под этой оболочкой Уильям увидел красноглазого старшего брата, который оплакивал потерю сестры, любившей его беззаветно. До конца своей жизни Томас никогда больше не узнает такого обожания.
Эта способность смотреть на другого глазами любви была последним подарком, который Анна оставила своему сыну. И вот, одарив Томаса добротой и милостью, которая была гораздо больше, чем он на самом деле заслуживал, Уильям ответил любезно, как хотела бы его мать.
—Мне жаль, дядя. Я знаю, что ты тоже скучаешь по ней.
—Ну, мальчик, это не касается твоей слабости. Это касается того, что мы должны сделать, понимаешь... — и как раз в этот момент, когда началась дополнительная проповедь номер двадцать пять, их прервал звук ужасающего грохота, раздавшегося прямо за углом. Это напугало дядю Томаса настолько, что он ослабил хватку, и Уильям ускользнул вверх по лестнице, все время сжимая свой маленький черный мешочек - единственное утешение в конце этого бесконечного дня.



Элизабет осмотрела нанесенный ущерб. У ее ног лежали разбитая ваза и сломанные лилии. Когда она услышала небольшую перепалку, в которую дядя Томас втянул Уильяма, обращаясь с ним, как с двенадцатилетним ребенком, она поспешно выбрала самую уродливую из цветочных композиций и разбила ее об пол.
Дядя Томас завернул на угол, его лицо пошло красными пятнами.
—Ты, снова.
—Я, снова, — радостно согласилась Элизабет.
—Еще один из твоих несчастных случаев, — это был не вопрос, но она на него ответила, как будто он был задан.
—Это было сделано специально. Ну, честно говоря, вся эта история с пудингом тоже была моей проделкой.
—Ты считаешь себя неприкосновенной? Твое положение в этой семье может быть не таким надежным, как ты думаешь.
Баффи ответила звонким смехом.
—Может быть, и нет. Но пока что я бы посоветовала вам прекратить придираться к семье Пратт, — посмотрев на ошеломленное выражение его лица, она вспомнила о своем «месте» и быстро добавила «сэр» для убедительности.
Дядя Томас двигал челюстью, очень достоверно изображая карпа. Прежде чем он успел придумать что-то более весомое, она воспользовалась его состоянием и проскользнула на кухню, чтобы начать атаку на груду грязной посуды, которая ожидала ее.
Через несколько часов после ухода последних скорбящих, Баффи, наконец, убрала небольшую гору посуды, оставшуюся после поминок. Устало поднимаясь по лестнице, она растирала затекшие мышцы шеи. Поскольку миссис МакЛафлин заняла самую большую из комнат для прислуги, Баффи направилась в маленькую, которую теперь делила с Дженни.
Когда она вошла в маленькую комнату, то не удивилась, обнаружив, что Дженни уже спит поверх одеяла, видимо, настолько уставшая, что даже не удосужилась переодеться в ночную рубашку.
Возможно, ее жизнь в 2011 году была скучной и одинокой, но, по крайней мере, там знали о важности восьмичасового рабочего дня и центрального водопровода. Что бы она только ни отдала за горячую ванну с гидромассажем.
Баффи позволила своему платью соскользнуть на пол, даже не потрудившись повесить его, и натянула ночную сорочку через голову. Выключив газовую лампу, она осторожно забралась под одеяло, чтобы не потревожить Дженни, но безрезультатно.
—Он не уедет, ты знаешь, — вздохнула Дженни.
Баффи собиралась спросить «кто», но она знала. Да, она знала. Дженни продолжила:
—Я слышала, как мистер Уоринг говорил... ну, всем, кто слушал, что он намерен остаться надолго. Собирается «наводить порядок», как он говорит. Думает, что он нужен мистеру Пратту. Будто кто-то хочет, чтобы он был здесь.
Баффи наивно полагала, что как только похороны закончатся, все родственники разлетятся по своим курятникам, и жизнь вернется в нормальное русло. Что ж, викторианская нормальность.
—Сколько еще это будет продолжаться? Я имею в виду... как долго длится этот траур? — спросила Баффи.
—Работники должны носить абсолютно черную одежду в течение года. Мистер Пратт, естественно, тоже. И мы должны прекратить все светские мероприятия и вообще все на этот период времени.
—И... — Баффи заставила себя продолжить, хоть и боялась услышать ответ, — как ты думаешь, как долго дядя Дерьмос будет с нами?
Это заставило Дженни хихикнуть. Хвала аду. Баффи не слышала этого звука от Дженни уже больше недели.
—Я думаю, не более двух месяцев. Возможно, нам повезет, и он останется только на один, — Дженни сделала паузу, прежде чем неловко продолжить, —но знаешь, Элизабет, теперь, когда миссис Пратт ушла от нас, все изменится. Миссис МакЛафлин придется переехать сюда на постоянное место жительства, даже если мистер Уоринг вернется на север. Негоже, чтобы одинокая женщина находилась в доме наедине с мистером Праттом. А ему не нужна будет вся эта прислуга только для себя. Некоторых из нас придется отпустить.
Сердце Баффи заныло, когда она представила свою будущую жизнь, в которой она никогда не сможет находиться рядом со своим Уильямом без помех. Под пристальным вниманием дяди Томаса даже шкафы перестают быть безопасными. Должен был быть способ обойти это, но... не сегодня. Многочисленные заботы этого дня истощили ее, и эта, казалось бы, неразрешимая головоломка должна была подождать. Она закрыла глаза и почти мгновенно погрузилась в милосердный сон.



Следующие несколько дней в доме Праттов были очень напряженными. Многочисленные родственники отбыли на вокзал Виктория, комнаты для гостей были убраны, и работники начали возвращаться к своему обычному графику.
Баффи удалось еще несколько раз мельком увидеть Уильяма. Даже возможность обменяться парой слов, в краткие украденные мгновения, казалась теперь подарком. И каждый раз, когда она видела его, он держал маленький черный мешочек, который она ему подарила. Он смотрел на него, а потом ловил ее взгляд и дарил ей свою тайную улыбку.
Он начал понемногу возвращаться к тому человеку, которым был до смерти матери. Он уже не выглядел таким изможденным, измученным, таким, ну... таким похожим на того человека, которого она впервые встретила, когда попала сюда несколько месяцев назад.
Она почти не видела Уильяма, так как большую часть дня он проводил в библиотеке. Он успешно избегал своего дядюшку, встречаясь с постоянным потоком посетителей: бухгалтеров, адвокатов и других разномастных джентльменов. В какой-то момент Баффи столкнулась с человеком-моржом, которого она встречала на «Пиратах Пензанса». Джефри Вуллам-Смайт был слишком хорошо воспитан, чтобы встречаться взглядом с прислугой, даже если он чуть не сбил ее с ног у дверей ее же спальни, поэтому она была избавлена от неловкого разговора, который могла бы вызвать эта встреча.
Спустя четыре дня после похорон у Баффи впервые появилась возможность покинуть пределы дома Праттов. Она отправилась на рынок с миссис МакЛафлин, потому что Дженни отпросилась из-за «головной боли» (по имени Джек, как подозревала Баффи). На обратном пути с рынка миссис МакЛафлин остановилась, чтобы поговорить с соседкой, и отстала на несколько сотен футов.
Когда Баффи завернула за угол дома Праттов, она с удивлением обнаружила Дженни, сидящую на крыльце, с широко раскрытыми глазами и странно покачивающуюся на месте.
Дженни вскочила, как черт из табакерки, и поприветствовала Баффи возгласом: «Ооооох!»
—Дженни?
—Ты только что пропустила такое, Элизабет. Всего пять минут назад. Уильям? Его дядя? О, это был ужасный скандал. Ужасный, — Дженни возбуждено посмотрела на кровавый след, который вел вниз по ступеням крыльца и дальше на улицу.
—Чья это кровь? — воскликнула Элизабет.
—Это кровь мистера Уоринга, — ответила Дженни, с ноткой гордости.
—О, Господи, — Элизабет сунула пакеты с покупками в руки ничего не подозревающей Дженни и быстро взбежала по ступенькам, следуя по тонкому кровавому следу до самой библиотеки.
Она ворвалась в дверь библиотеки и обнаружила там Уильяма, который спокойно сидел за своим столом и выглядел целым и невредимым. Выглядел... даже безмятежным. Ее взгляд возвратился к полу, к маленьким капелькам крови, которые прочертили узор на ковре. Когда маленький белый предмет привлек ее внимание, она наклонилась, чтобы поднять его и рассмотреть поближе. Это был слегка окровавленный зуб.
—Уильям?
—О, это не мое, любовь моя. Это, должно быть, зуб дяди Томаса.
Он встал и подошёл к ней, а затем протянул руку, чтобы забрать зуб из ее руки и положить его в небольшую корзину для мусора рядом со своим столом. —Я не думаю, что он вернется за этим.
Баффи глубоко вздохнула, но прежде чем она смогла начать, Уильям прервал ее. Тон его был настойчивым.
—Элизабет, нам нужно поговорить, но... это действительно должно быть последнее, что я... то есть... это не то, что я хотел...
Она услышала, как Дженни и миссис МакЛафлин спешат к ним по коридору, и Уильям на мгновение замешкался, прежде чем нашел выход.
Он посмотрел через ее плечо на двух женщин, только что вошедших в комнату.
—Мне нужно поговорить с тобой, Дженни. Миссис МакЛафлин, будьте добры, подождите минутку в коридоре, мне нужно поговорить и с вами. Элизабет? Не могла бы ты подождать меня в саду на заднем дворе? Обещаю не заставлять тебя долго ждать.
И вот она вышла из комнаты, следуя по тонкому кровавому следу вниз по лестнице, свернув с него, когда оказалась в вестибюле нижнего этажа. Когда она вышла в сад, чувство тревоги окутало ее, словно плащ.
Она прождала в саду всего несколько волнительных мгновений, прежде чем к ней присоединилась радостная Дженни, прыгающая по лужайке, как маленький резиновый мячик.
—О, он святой, этот мистер Пратт. Чертовски святой! — Дженни обхватила руками более компактную Баффи и сжала ее достаточно крепко, что могло нанести реальный ущерб.
Дженни покраснела.
—Он нашел место для нас с Джеком, совсем рядом! Ты помнишь миссис Микер с соседней улицы? Добрую вдову? Нас должны устроить к ней и повысить зарплату! Сейчас он беседует с миссис МакЛафлин. Несомненно, нашел что-то и для нее. Она так похож на свою мать, проявляя заботу обо всех нас. Всегда готов пожертвовать собственным счастьем во имя благородного дела.
Дженни завизжала. Когда она закончила изображать из себя резиновый мячик, то помчалась в сторону каретного двора, несомненно, чтобы сообщить Джеку хорошие новости.
Пока Баффи ждала Уильяма, ее подозрения росли. Покров страха, бывший на ней, стал намного тяжелее, как это обычно бывает с такими «одеяниями», и ноги ее ослабли. Она присела на маленькую каменную скамейку, вспоминая, как впервые увидела этот сад. В первое утро, когда она проснулась в этом странном мире, она увидела его на этой самой скамейке; его волосы развевались на ветру, пока он с трудом пытался удержать на коленях несколько листов бумаги. Теперь он был абсолютно новым мужчиной - совершенно другим человеком. И она с изумлением поняла, что и она тоже. Перемены, произошедшие с ней, создали совсем другую женщину, по сравнению с той, что появилась в ту ночь.
Услышав звук открывающейся задней двери, она не подняла глаз. Шаги приближались. Она знала, что они принадлежали ему, но все равно не могла заставить себя поднять взгляд.
—Элизабет, — его голос был полон любви и чего-то похожего на благодарность. Она сразу перешла к делу.
—Ссора, в которую ты вступил со своим дядей? Уильям, я надеюсь, что это не имеет ко мне никакого отношения.
—Это имеет к тебе самое непосредственное отношение, — простодушно сказал он.
Она посмотрела на него, стоящего рядом, серьезные голубые глаза сияли сквозь копну спутанных волос. Он застенчиво улыбнулся, а затем опустился перед ней на одно колено.
О, Господи.
Она знала, что будет дальше.
—Уильям, пожалуйста,—она подняла руку, чтобы остановить его.
Он остановился. Выражение его лица было душераздирающе искренним. Его растерянные голубые глаза вглядывались в ее, ища объяснения.
Вот из-за чего произошла стычка с его дядей. Не из-за ее увольнения. Речь шла о женитьбе на ней.
И чтобы быть с ней, ему придется отказаться от всего этого - абсолютно от всего.
Она мало что знала об этом мире, но это она понимала. У Томаса была власть забрать все это, и Уильям был готов принести эту жертву.
Это было совсем, как в Саннидейле, все снова повторялось. Сжигает себя в пламени огня, чтобы спасти ее. Перестанет ли история когда-нибудь, сука, повторятся?
Возможно, на этот раз она сможет остановить это. О чем она думала раньше?
«Что-то произойдет и по-королевски все изгадит. Так всегда бывает».
Что, если этим чем-то была она? Что, если это все еще она? Хватит ли у нее сил остановить его самопожертвование на этот раз?
—Уильям, нет.
Он озадаченно посмотрел на нее.
—Уильям, я не могу... Я не хочу чтобы ты поступал так «благородно» сейчас. Я не та девушка. Я люблю тебя, люблю, — она потянулась, чтобы коснуться рукой его щеки, но вдруг спохватилась и быстро убрала ее обратно на колени. —Но я не могу... мы не можем. Ты поступаешь так из чувства долга. Из некоего чувства чести. Я знаю, что ты охотно для меня сыграешь роль героя, снова. Ради тебя, я не могу позволит тебе это сделать. Но спасибо за то, что ты этого хочешь.
—Элизабет, пожалуйста. Ты не... — его голос дрогнул, а затем оборвался. Она не знала, как он выглядел, когда произносил эти слова. Не могла смотреть.
—Уильям, нет. Просто... нет.
И она, большая трусиха, встала и побежала через лужайку позади дома, в безопасное пространство своей комнаты. Слезы лились так сильно, что девушка едва могла видеть и ориентироваться на лестнице, поэтому она на ощупь добиралась до второго этажа, пока рыдания сотрясали ее тело.
Ослепленная слезами, она нащупала дверную ручку и толкнула дверь. Она не
заметила пару «доков»[19], стоявших прямо у двери ее спальни - как будто специально помещенных туда для того, чтобы подставить ей подножку.
Ноги Баффи наткнулись на них. В результате столкновения она на скорости влетела прямо в столбик кровати, где ее голова с размаху впечаталась в массивное дерево.
Чувствуя, что начинает терять сознание, она сморгнула слезы с глаз и попыталась сфокусировать свой затуманенный взгляд. На мгновение ей показалось, что у нее галлюцинации, когда она разглядела стоящую перед ней фигуру: черная футболка, плащ, зажатая во рту сигарета.
Спайк.
—Вот ты где, — пророкотал он, а его рот изогнулся в ухмылке вокруг сигареты. —Власть Предержащие продолжали пытаться отправить Джонатана, жирные ублюдки. Но моя девочка не собиралась его впускать, не так ли? Все время говорил им, чтобы они прислали меня. Знал, что ты не сможешь меня прогнать.
Баффи смотрела на него абсолютно безмолвно.
—Нам давно пора поговорить - тебе, мне и Власть Предержащим. Похоже на чертов девчачий фильм, не так ли? Что ж, плохие отсылки к фильмам - в сторону, пришло время принимать какие-то решения, luv.

______________________________________________________________________________________

[18] Ферротипия — ранний фотографический процесс, использующий в качестве фотоматериала металлические пластинки, покрытые темным лаком и светочувствительным коллодием.
[19] Ботинки фирмы «Doc Martens».






Поскольку вокруг них воцарилась продолжительная тишина, она воспользовалась моментом, чтобы осмотреться. Белая комната, без мебели, без источника света, простирающаяся насколько хватало глаз. Та самая комната, в которой она встретила Джонатана.
Она почувствовала, как что-то тонкое оттягивает ее шею. Посмотрев вниз, она увидела амулет, мерцающий в залитой ярким светом комнате - амулет, который Спайк дал ей много ночей назад. Тот, который позволил ей совершить это путешествие изначально.
Когда она снова посмотрела на Спайка, он слегка кивнул ей, стоя в привычной для него боевой стойке, ноги слегка расставлены, бедра выдвинуты вперед, словно готовые к драке. Он склонил голову набок и усмехнулся, слегка приподняв брови в своей манере «что ты собираешься делать, Баффи».
—Итак, Баффи.
Она встретила его взгляд, но ее переполняло такое количество эмоций, которые она хотела высказать, что решила ничего не говорить.
—Почему ты не впустила Джонатана? — спросил он. —Я не специально его не пускала.
—Ну, раз я не могу поговорить с твоим чертовым подсознанием, почему, как ты думаешь, ты его не впустила?
—Наверно, потому что я не хотела слушать то, что он скажет. Единственная причина, по которой он мог появиться, это применить амулет от Власть Предержащих, заставить меня вернуться в то время, которому я принадлежу, а я не была уверена, что готова уйти.
Он затянулся сигаретой, затем бросил ее на пол, раздавив каблуком ботинка, - на нетронутом полу остался черный след.
—Так они выбрали тебя вместо Джонатана? Ты тот, кто может это сделать? — ее голос звучал невнятно, неуверенно.
Он усмехнулся и кивнул.
—Да, я проводник, раз уж ты не пустила парня. Последовала короткая пауза, прежде чем он добавил.
—У тебя отвратительная привычка оставлять Уильяма плачущим в саду позади дома. Власть Предержащие пытались связаться с тобой несколько дней назад, так что не вини их в этом.
—Я не виню их в этом. Я даже не уверена, что это вообще такое.
—Это завершающий этап твоей перезагрузки, luv. Власть Предержащие хотели, чтобы ты знала несколько вещей, прежде чем завершить все здесь. Поскольку ты заблокировала засранца, я - их послание.
—И в чем же тогда заключается твое послание?
Он сделал небольшую паузу, запустив пальцы в волосы, как будто приглаживая несуществующие кудри.
—Ладно, к черту небесных придурков, пока что. Первое послание от меня. И... это, ну... спасибо, Баффи.
—Спасибо? Я оставила тебя... его... рыдающим в саду за домом.
—Не за это. К этому мы еще вернемся. Спасибо тебе за то, что ты была с ним. Со мной. Спасибо, что была мягкой. Я был дрочилой - в прямом смысле этого слова.
И тут он покраснел. Спайк покраснел. Она уже видела, как Уильям краснеет. Но не Спайк. Спайк - никогда. Едва слышно, глубоко внизу под ее ногами, раздался хруст льда, когда замерз ад.
—Было приятно увидеть, кем я мог бы стать. Я был монстром, но до сих пор у меня не было возможности стать мужчиной. Спасибо.
Затем он удивил ее, отсалютовав двумя пальцами, и громко воскликнул в направлении потолка.
—И поскольку вы, дрочилы, не оставили мне шанса на этот последний раз, я приступаю к делу. Кто теперь самый умный?
Спайк наклонился, чтобы захватить ее уста для поцелуя. Его губы были прохладными и настойчивыми на ее губах, его ловкий язык пробрался внутрь, чтобы облизывать и ласкать внутреннюю часть ее рта. Пока его руки перебирали ее волосы, играя с ними, его рот был занят тем, чтобы углубить их поцелуй - его язык дразнил и танцевал с ее языком.
Это было дико эротично и в то же время до странного душераздирающе. Хотя его губы говорили ей, что это Спайк, которого она помнила и о котором мечтала, он целовался точно так же, как и Уильям. Ошеломленная, она поняла, что отстраняется от его объятий.
—Ну, ладно, тогда, — приподняв бровь, сказал он чуть более низким тоном, —это же не значит, что ты изменяешь Уильяму. Я тот же парень, ты знаешь.
В этом она была вынуждена с ним согласиться. Несмотря на то, что он был в каждом дюйме Спайк - теперь, когда она знала этого мужчину изнутри, Уильям сиял так ярко, что на него было почти больно смотреть. Это напоминало ей солнечное затмение, и все же, будь проклята возможная слепота, она не могла отвести взгляд.
Он снова провел пальцами по своим волосам - еще один жест Уильяма, который оставил у нее отчетливое ощущение внетелесности. Что было любопытно, так как в настоящее время она была буквально вне своего тела на нескольких уровнях.
—Тогда перейдем к другим делам. — Спайк хлопнул в ладоши, выводя ее из задумчивости.
—Это та часть программы, где у тебя есть выбор. —Я не понимаю. Выбор?
—Это та часть, где ты решаешь, останешься ли ты в этом времени или вернешься в свою жизнь в 2011 году.
—Это... хах? Что? Это не так просто. Ты не можешь вывалить мне все это на голову и сказать «решай». У меня есть вопросы.
—Я так и знал, — ухмыльнулся он. —Я здесь, чтобы ответить на них. Ну, как смогу.
—Если я решу вернуться к той жизни, которая у меня была - как именно Власть Предержащие это сделают? Просто выдернут меня из сегодняшнего дня и вернут в мою калифорнийскую кровать? — она на мгновение задумалась. — Уильям только что потерял свою мать. Это будет ужасно - оставить его... сейчас. После всего, через что он прошел.
—Тебе не придется оставлять его сейчас, Баффи. Если ты решишься вернуться, то не будешь ограничена этим моментом времени. Власть Предержащие позволят тебе выбрать любую точку временной шкалы в качестве даты твоего ухода. Просто помни, что твой выбор будет иметь естественные последствия - в зависимости от времени, которое ты выберешь.
—Так, например, если бы я решила вернуться в свое время утром после прибытия?
—Тогда ты не окажешь большого влияния на ситуацию, не так ли? Я бы все еще был обращён Дру в ночь приема у Андервудов. Но в другой момент после этого? Вот это уже совсем другое дело.
—Что ты имеешь в виду?
—Ты можешь разобраться с этим, Баффи, — он почесал рукой затылок, одновременно пиная носком ботинка белый пол, оставляя на нем узор из черных полос.
—Ты должна знать, что я... ну, или Уильям... начал влюбляться в тебя сразу после твоего появления. В тот вечер, когда ты сказала ему, что ты из Йоркшир- Упон-Паддинг, ты поселилась в его сердце. В ту ночь, когда ты бинтовала его боксерские травмы, - к тому времени он уже окончательно растворился в тебе. Помнишь ночь, когда он напился и спрятался в своем экипаже, сочиняя стихи? Эти стихи были не для Сесиль, luv.
—Он сказал мне, что ее имя рифмуется с «рецепт», — она вздрогнула и подняла на него глаза; он понимающе улыбнулся в ответ.
—Ну, «рецепт» ведь рифмуется с «Элизабет», не так ли? — он положил прохладную руку поверх ее руки. —Во всех своих воплощениях я был очарованным дураком, сочиняющим стихи для тебя.
—За исключением того времени, когда мы были в Саннидейле и ты был раздражающим... ох!
Не в силах сопротивляться, она вынуждена была продолжить. —Почему ты никогда не говорил, что писал стихи для меня, Спайк?
—Потому что я не полный идиот, черт возьми. Ты правда думаешь, что я сказал бы такое? Огонь, который я нес, был слишком велик, чтобы дать тебе знать об этом.
—Жаль, что я не могу их прочитать.
—Нет, ты не можешь Истребительница. Они были ничуть не лучше, чем бредни Уильяма. И ты, черт возьми, не представляешь, как трудно найти рифму к слову «куннилингус».
Он усмехнулся ей. Его попытки разрядить обстановку были безуспешны, но он был настолько обаятелен, что ей пришлось улыбнуться в ответ.
Баффи задумалась на несколько минут, прежде чем задать очередной вопрос.
—Спайк, если я решусь вернуться в свое время, как Власть Предержащие заберут меня из этого мира? Что будет с Элизабет?
Он прикусил нижнюю губу и посмотрела на нее более серьезным взглядом.
—То же самое, что случилось с «Бесси» в ночь твоего появления. Она должна была покинуть этот мир в ту ночь, когда появилась ты, и она это сделала. Ты просто позаимствовала ее оболочку. Если ты решишь уйти, Власть Предержащие избавятся от оболочки, в которой ты жила.
—Как?
—Они позволят ее бывшему парню завершить начатое. —Что?!
—О, ты ничего не почувствуешь. Он вернут тебя в твою калифорнийскую кровать без всякой боли. А тот парень, который напал на Бесси в ту ночь, когда ты появилась? Был ее бывшим возлюбленным. Парень по имени Колин, который считал, что путь к сердцу Бесси лежит через кулаки. Когда это не помогло, он лишил ее жизни.
Баффи не могла не испытывать угрызений совести по отношению к Бесси. Эта незнакомка, покинув этот мир, дала Баффи уникальный шанс на космическую перезагрузку.
—Колин живет к югу от Темзы. Власть Предержащие держали его подальше, чтобы ты могла уладить этот эпизод с Уильямом. По моему мнению, он настоящий придурок, да и по мнению остальных тоже - кого я обманываю?
Он сделал паузу, всего на мгновение, затем продолжил.
—Если ты решишь остаться здесь, он больше не побеспокоит тебя. Но если ты захочешь вернуться в 2011 год, то Власть Предержащие позволят ему довести дело до конца.
Когда она ничего не ответила, он добавил, почти как размышление.
—Знай, на этот раз они поймают этого жалкого ублюдка. Если для тебя это имеет значение.
—Это же целая груда всего, что необходимо переварить, Спайк. Он непринужденно кивнул.
—А если я уйду? Что будет с Уильямом?
—А как ты думаешь, Баффи? Он будет опустошен. Я не собираюсь лгать тебе. Если ты выберешь дату ухода в начале временной шкалы, то сможешь немного смягчить удар. Но ты стала его первой настоящей любовью. Его единственной любовью.
—По крайней мере, он не будет обращен. Разбитое сердце может исцелиться, но я не позволю ему превратиться в монстра. В конце концов, это главная причина, по которой я здесь.
На это Спайк рассмеялся. Не просто его тихий самодовольный смех. Это был смех во всю глотку - такого она не слышала никогда в жизни. Его плечи сотрясались, голова была откинута назад, а глаза прикрыты.
—У гребаных Власть Предержащих есть свой козырь в рукаве. Понимаешь? Если бы дело было только в том, чтобы Уилли не стал вампиром, они бы уже давно вышвырнули тебя отсюда.
—Я не понимаю.
—Как я и говорил, сердце Уильяма... мое... сердце было у тебя в руках уже в первые двадцать четыре часа после твоего прибытия сюда. Подумай об этом, Баффи. В любой момент после того первого дня, если бы они забрали тебя, я бы оплакивал твою потерю в ночь приема у Андервудов. Если бы я вообще пошел на это чертово мероприятие, я бы точно не писал стихи для Сесиль. Я бы не выбежал оттуда в слезах. Меня бы не обратили.
В этот момент Баффи была совершенно потеряна.
—Так почему же тогда Власть Предержащие затянули с этим? Больные ублюдки просто хотели показать нам то, что мы не можем иметь? Дали нам близость, любовь, которую мы не в силах удержать?
—Ну же, Истребительница. Ты же сообразительная. Почему тебе вообще позволили все изменить? Почему ты осмелилась просить о такой услуге Власть Предержащих?
—Потому что, Спайк, ты заслужил это! После твоих жертв - ты получил шанс получить то, чего достоин - то, чего хотел. Чемпионы заслуживают этого.
—А я единственный чемпион, luv?
Он следил. Ждал, когда вспыхнет озарение.
—Это было ради... меня? — недоверчиво спросила Баффи.
Спайк приложил указательный палец одной руки к носу, а палец с черным обломанным ногтем второй направил прямо на нее.
—В точку попала. Это уже очень, очень давно не про меня. Большая часть этого маленького путешествия была посвящена тому, чтобы ты получила свою перезагрузку, Баффи.
—Не уверена, что я полностью понимаю.
—Что было единственным, из-за чего ты всегда плакала? Дьявол, в один из первых случаев, когда я столкнулся с тобой, ты исполняла роль в ночь на Хэллоуин - примеряла ее на себя.
—Я хотела быть обычной девушкой. Иметь нормальную жизнь.
—Да, но у тебя всегда были обязанности истребительницы. Это был твой шанс попробовать. Узнать, на что похожа «нормальная жизнь».
—Я всегда надеялась, что в понятие «нормальная» входят туалеты со смывом, пенициллин и не антикварная обувь.
Он ответил кривой ухмылкой.
—Тебе не нужно выбирать между тем, чтобы быть обычной девушкой и Истребительницей. Ты справилась с ролью Истребительницы. Ты даже поделилась своими игрушками, ведь теперь весь этот чертов мир заполнен Истребительницами.
Она погрузилась в размышления - о возможностях и последствиях, которые открывались перед ней.
—Нормальная жизнь с Уильямом - это не утешительный приз, Баффи. Возможно, это чертов главный трофей.
—Но... как же мои друзья и Дон? Я никогда не узнаю, что с ними. Они никогда не узнают, что со мной случилось. Как я смогу жить, не зная этого?
—Любой выбор, который ты сделаешь сейчас, имеет свою цену. Ты должна это знать. Просто так устроена жизнь, luv.
—Но это звучит очень странно, Спайк. Я имею в виду, если я останусь здесь, буду ли я когда-нибудь Истребительницей? Будет ли Дон вообще существовать? Если Уильям не будет обращен, значит ли это, что тебя вообще не будет?
—Джонатан предупредил, что у тебя возникнут подобные вопросы. Не будучи уверенным, что я справлюсь с этим, он начал очень скучную лекцию о
путешествиях во времени, Докторе Кто[20] и капитанах Джоне Харте[21] и Джеке Харкнессе[22]. Это был чертов кошмар, скажу я тебе. В конце концов, я сказал
ему, чтобы он написал это, не заставляя тебя страдать из-за отсылок к чудикам.
Спайк пошарил в кармане своего плаща и вытащил скомканный лист белой бумаги, сложенный пополам. Он передал листок Баффи, и она открыла его, чтобы прочитать послание Джонатана к ней.



Теория множества миров в квантовой механике заключается в том, что все возможные альтернативные истории Вселенной существуют на самом деле. В каждую единицу времени Вселенная распадается на множество существований, в которых каждый всевозможный исход каждого квантового процесса действительно происходит. Итак, в этой вселенной ты служанка в лондонском доме, в другой - служанка в абсолютно другом доме, в третьей - тебя вот-вот переедет телега. Во многих других - тебя вообще не существует. Из этого следует, что существует бесконечное число вселенных или, по крайней мере, очень большое их количество.

Она сложила бумагу и вернула ее Спайку. Он тряхнул головой.
—Да, много запутанной чепухи, чтобы сказать: «Мы не знаем, как это повлияет на чье-либо существование». И в этом вся правда, Баффи. Мы просто не знаем.
Стивен Хокинг[23] и Марти Макфлай[24] не смогут дать тебе ответ на этот вопрос. Никто не сможет. Это часть платы за возможность остаться, я полагаю. Ничего не знать. Рискнуть.
—И я должна решить... сейчас?
—В общем-то, да. Знаешь, я могу подождать здесь, пока ты все обдумаешь. — Он повернулся и отошел от нее на небольшое расстояние.
Он небрежно отколупывал кусочки черного лака со своих ногтей, напевая при этом достаточно громко, чтобы она могла услышать.

«Дорогая, надо бы дать мне понять.
Мне остаться или уйти?
Если я останусь, будут проблемы.
Если я уйду, будут вдвойне.
Так что давай уже, дай мне понять.
Умерить пыл или гореть...»[25]

—Ты мне не помогаешь, Спайк.
—Что? Тебе не нравится The Clash? — коварно усмехнулся он. —Раздражающий отвлекающий вампир, — проворчала она. —Да. Вот поэтому ты меня любишь. — Самоуверенный ублюдок. —Я люблю, ты знаешь, — сказала она, внезапно став серьезной.
—Я знаю, ты любишь, — голос его был низким, соответствуя ее серьезному тону. —Уильям тоже это знает. Вот почему он потратил прошедший час на то, чтобы написать тебе письмо. До твоего появления он провел бы это время, рыдая в саду, сочиняя стихи или какую-нибудь чепуху. Он уже не тот парень. Ты его преобразила.
Он сделал небольшую паузу, а затем добавил,
—А он изменил тебя. Я просто надеюсь, что ты не настолько чертовски упряма, чтобы не заметить этого.
Она сложила руки на груди, глубоко задумавшись. Как она могла принять такое решение, не зная его цены. Если она вернется в свое время, ее ждет прежняя пустая жизнь. Но как она могла решиться остаться, зная, чем Уильяму, возможно, придется пожертвовать ради нее? Зная, что это может перечеркнуть все существование Спайка.
Тук-тук от его ботинок эхом разнесся по белому пространству, когда он подошел и встал перед ней.
—Хочешь знать, что, по-моему, тебе следует сделать? — спросил он, нетерпеливо покачиваясь на пятках.
—Какая разница? Ты все равно мне скажешь.
—Чертовски верно, скажу! Тебе следует прекратить отказывать себе в праве быть счастливой. Прекрати делать то, что, как ты думаешь, все хотят, чтобы ты делала, и быть той, кем, по твоему мнению, другие хотят, чтобы ты была. Так же, как ты научила Уильяма быть тем, кто он есть. Не отказывай мне... Уильяму... ради моего же блага. Не отказывай себе в своем собственном счастье.
Он лениво обошел вокруг нее, его ботинки оставляли за собой черный след.
—Будучи Баффи Саммерс, ты не можешь жить так, как хочешь, из-за роли, которую тебе навязали. Сейчас ты совершаешь ту же гребаную ошибку, а тебе это не нужно!
Он сделал паузу, в выражении его лица ясно читалось раздражение.
—Уильяму хватило смелости бросить вызов обществу. Почему ты не можешь? Как «Анархия в Соединенном Королевстве!» — он посмотрел на нее с намеком на превосходство. —Это отсылка к Sex Pistols. Ты не поймешь.
—Я очень даже понимаю. Я знакома со своими Pistols! И не смей мне хамить.
—Если подумать, в твоей другой жизни, где ты Баффи, все тоже может быть так же просто. Если бы ты перестала быть той, кем должна, и начала быть той, кто ты есть - тогда ты могла бы полюбить меня. Тогда у нас могло бы что-то получиться. Нам могло бы быть чертовски хорошо вместе.
—Но если я останусь, это будет означать, что он снова пойдет на жертвы. —Господи, иногда ты бываешь такой высокомерной сукой, luv.
—Что?
—Высокомерной сукой, — повторил он, тщательно выговаривая каждый слог, в его голубых глазах вспыхнула искра гнева.
—По крайней мере, в моих иллюзиях ты был меньшим засранцем, Спайк.
—Называю вещи своими именами, Солнышко. Ты действительно думаешь, что Уильям настолько бестолков? Ты так и не услышала, что он... я... собирался сказать. Может быть, если бы ты хоть немного доверяла моим суждениям, в этот раз все сложилось бы по-другому. Ты не можешь быть всегда Главнокомандующей - иногда надо отпустить ситуацию и довериться.
Баффи рассеянно теребила амулет.
—Итак, просто краткая версия всего этого - если я решу вернуться в 2011 год, я разобью сердце Уильяма и вернусь к своей пустой жизни. Если я решу остаться, то никогда не узнаю, что случится с моими друзьями, с Дон. Я никогда не узнаю, появишься ли ты вообще. Возможно, у меня даже нет будущего с Уильямом. О, и мне нужно принять решение прямо сейчас.
—В общем-то, все сказано. Он продолжал.
—Если ты оставишь амулет, то проснешься в своей калифорнийской квартире, а Элизабет исчезнет из жизни Уильяма в тот момент времени, который ты предпочтешь.
Он протянул ей руку ладонью вверх.
—С другой стороны, если ты отдашь мне амулет, то заблокируешь себя в этой реальности. Ты останешься в этой спальне. Дождешься и прочитаешь его письмо.
Он склонил голову и посмотрел на нее. —Что скажешь? Прыжок веры, luv?
Она провела кончиками пальцев по поверхности амулета. Камень оказался не холодным, как она думала, а теплым. Он почти ощущался... живым.
Когда она снова взглянула на Спайка, всего на мгновение она увидела лицо Уильяма, наложившееся на его лицо. Уильям всегда был рядом, но она была слишком слепа, чтобы разглядеть его в глубине. Его любовь к сражениям, абсолютная преданность, с которой он любил женщин в своей жизни, его сердце поэта.
Когда она смотрела на Спайка/Уильяма, его черты лица расплывались, и она смогла на мгновение представить, как он делает то, чего Спайк никогда бы не смог сделать: стареет. Она могла представить, как он учит сына боксировать, а дочь сидит у него на коленях, уютно устроившись с книгой. Она могла представить себе морщинки, которые однажды появятся в уголках его ясных голубых глаз.
Приняв решение, она задумчиво подняла амулет над своей головой. Никогда еще ее руки не были такими тяжелыми.
Спайк усмехнулся, раскрыв ладонь, готовый принять ожерелье. Она без слов вложила его ему в руку.
—Вот это моя девочка. Это потребовало настоящего мужества. Именно в этом заключается суть действительно смелых решений, принимаемых нами в жизни, - никто никогда не видит их.
—Ты был рядом. Ты помог... направил меня.
—Это я и сделал, — его голос приобрел тот знакомый самоуверенный тон, которого ей так не хватало.
Он посмотрел на нее в замешательстве, как будто внезапно вспомнил что-то ужасно важное.
—Ой, Истребительница. То... эээ... то устройство для запирания члена, которое купил Уильям. У тебя случайно нет его с собой?
—Устройство для мужского целомудрия? Черт побери, нет, Спайк! Зачем мне таскать его с собой?
—Не помешает спросить. У меня просто было несколько вопросов по дизайну, вот и все. Знаешь, Уильям и я - мы с ним один и тот же человек. Я думаю, что у него до сих пор где-то припрятана эта штуковина. Возможно, тебе стоит убедить его попробовать еще раз. Исследуйте возможности... я имею в виду, такая игрушка может посрамить наручники.
Прежде чем он успел рассказать о возможностях заточения пениса, его прервал слабый звук постукивания. Тук, тук тук. Затем звук, похожий на шепот: скольжение бумаги по деревянному полу. После этого - тишина.
Спайк улыбнулся ей.
—Да. Думаю, ты знаешь, что обозначается этот звук, не так ли?
Баффи кивнула.
—Похоже, ты получила письмо, которое следует прочитать, а моя работа здесь закончена.
—Это все закончилось... вот так просто? — она почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза, когда видение Спайка начало меркнуть и пропадать.
—Зависит от точки зрения, luv. Можно сказать, что это начинается...
С этими словами Спайк, белые стены, потертый пол и все остальное, как по щелчку, исчезло, и Баффи очнулась прислонившейся к железным перилам своей кровати в крошечной комнате для прислуги. Когда она попыталась встать, ее голову пронзила резкая боль, и она тут же села обратно. Она осторожно коснулась пальцами той части головы, где образовалась большая шишка.
А на полу, прямо в пределах досягаемости, лежали два аккуратно сложенных листа знакомой ей бумаги. Она дотянулась до них и начала читать.

______________________________________________________________________________________

[20] Доктор Кто - британский научно-фантастический сериал об инопланетном
путешествии во времени.
[21] Капитан Джон Харт - один из героев британского научно-фантастического сериала «Торчвуд». Героя сыграл Джеймс Марстерс. :)
[22] Капитан Джек Харкнесс - герой сериалов «Доктор Кто» и «Торчвуд».
[23] Стивен Хокинг (8 января 1942 - 14 марта 2018) — английский физик-
теоретик, космолог и астрофизик, писатель.
[24] Марти Макфлай — главный герой фантастической приключенческой трилогии «Назад в будущее».
[25] The Clash — Should I Stay Or Should I Go




Элизабет,
Это письмо не будет соответствовать ни надлежащему формату, ни стилю переписки. Прости меня, любовь моя. Мне необходимо сообщить о своих намерениях, но я нахожусь в таком эмоциональном смятении, что мне очень трудно найти правильный способ выразить их.
В саду, только что, ты не дала мне закончить. Ты имеешь дурную склонность к этому. Если бы я был правильным викторианским джентльменом, я бы поработал над исправлением этой привычки. К сожалению, во многом благодаря твоему влиянию, я веду себя самым неподобающим образом.
Да, это правда, что дядя Томас не одобрил мои намерения относительно тебя и заявил, что если я осуществлю свои планы, то потеряю наследство. Поэтому я посоветовал дяде вступить в плотские отношения с домашней птицей, но в сленговой формулировке, которую ты бы одобрила.
К еще большему моему сожалению, Томас использовал память моей матери в самых оскорбительных выражениях, говоря о том, как она была бы разочарована мной и считала бы меня «безвольным, сентиментальным дураком». Но моя мать любила меня всем своим сердцем. Я был ее миром. И у меня есть моя свободная воля.
Я ударил своего дядю, Элизабет. Я не гожусь этим, но это случилось потому, что он использовал мою мать как оружие против меня. Это произошло потому, что он солгал о женщине, которая проявляла к нему только любовь и заботу.
Хотя это правда, что я остался без наследства, я не без гроша в кармане, Элизабет, и я не дурак. В последние несколько дней я встречался с рядом джентльменов, чтобы осуществить финансовую подготовку нашего будущего. Джеффри, которого ты, возможно, помнишь, мы встречали в театре, купил этот дом для своего племянника. Кроме того, я ликвидировал все свои собственные инвестиции, которые были весьма значительными.
В саду я хотел сказать тебе, что с тех пор, как я влюбился в тебя, меня все больше не устраивает моя жизнь здесь. Ты пробудила во мне более авантюрную сторону, и поэтому я решил переехать в Калифорнию. Благодаря связям в моем
клубе, я переписывался с капитаном Нибаумом[26], который основал винодельню «Inglenook», в долине Напа, в Калифорнии. Это очень перспективное предприятие, и даже с моими скромными инвестициями, я буду иметь привилегии полноправного партнера.
Кроме того, я купил билеты на это путешествие для нас обоих, они лежат у меня в левом кармане пиджака. Билеты оформлены на имена Уильяма и Элизабет Пратт. Рядом с ними лежит кольцо, которое я намеревался надеть на твою левую руку, если бы ты попыталась сделать грандиозный жест самопожертвования.
Было бы удобнее устроить свадьбу до нашего отплытия, чтобы в пути мы могли совокупляться, как зайцы. Каюта, которую я забронировал для нашего вояжа, довольно элегантна. Вдобавок, дорогая, должен признаться, что мне надоело подсовывать эти записки тебе под дверь; когда мы поженимся, будет значительнее удобнее просто перевернуться в постели и рассказать тебе о подобных вещах, прежде чем мы начнем заниматься декадентскими делами с телами друг друга.
Помимо этого, я должен отметить, что попытался сделать это в более романтической манере. Когда наши будущие упитанные внуки поинтересуются моими романтическими ухаживаниями, я вряд ли покажусь им очень бравым парнем, делающим предложение любимой в письме. Хотя именно это я и делаю.
Ты изменила все в моем мире, любовь моя. Ты научила меня быть мужчиной и отстаивать то, что важно. Благодаря тебе я выстоял перед матерью, а потом перед дядей. Теперь я отстаиваю тебя.
Больше всего в этой жизни я мечтаю о том, чтобы сочетаться с тобой браком. Ты отказываешь мне «для моего же блага». При этом ты нередко используешь конкретную фразу, которая была бы наиболее уместна в данном контексте. А, я помню! Ты, моя дорогая Элизабет, можешь поцеловать меня в задницу. Ты рассказывала мне, что я, будучи Спайком, не верил тебе, когда ты говорила, что любишь меня. Теперь я тебе верю. Я верю тебе, когда ты сама себе не веришь. Ты отказалась от всего. Ты изменила свою жизнь ради меня. Ты любишь меня, засранка.
Прошу, если ты просто примешь мою любовь, я обещаю сделать тебя самой счастливой женщиной на земле, ведь ты изменила мою жизнь так, как я даже не смел надеяться. Я жду тебя в библиотеке с кольцом и сердцем в руке. С той первой ночи, когда мы встретились здесь, я принадлежу тебе - сердцем, разумом и телом. Ты изменила мои представления о жизни, и я рад этому до глубины души. Все просто, я никогда не смогу быть ничьим, кроме как твоим,
Уильям.

______________________________________________________________________________________

От Автора: В конце я хочу поблагодарить вас, очень, очень сильно. Без вашей поддержки я бы никогда не закончила эту повесть - не говоря уже о том, чтобы написать что-нибудь еще. Я хотела бы также сказать кое-что "затаившимся". Я тоже когда-то здесь таилась. Не прячьтесь! Знаете, я написала 9 глав этой истории, а потом удалила их отовсюду, кроме моего mp3-плеера. Я думала, что история отстойная, и у меня не хватало смелости дать кому-нибудь ее прочитать. Не будьте безвольными, как я. Если вы думаете, что у вас есть история внутри, выложите ее. Жизнь коротка, и у вас есть только один шанс. Будьте смелыми и напишите ту историю, которую вы прячете! А теперь, проповедь окончена! :)