Ночь для двоих

Он вспоминает, что этот мир – иллюзия, ночью, когда она кладет свою голову на его плечо. Ее волосы мягкие и пахнут каким-то дешевым шампунем, почти не скрывая запах кожи. Она мурлычет под нос, рассеянно теребя простыню, которой они укрыты. Ему хочется улыбаться, целовать ее, говорить о том, как он ее любит…
И кричать. Рассказать ей о том, что этот мир – лишь иллюзия. Сутки… А за их границами – нет ничего.
Всего через несколько часов он сгорит, рассыпаясь пеплом, уничтожая Саннидейл, а она уйдет, чтобы жить. А потом он проснется, чтобы увидеть ее, гордую, уверенную, сильную, готовую вести за собой на последний бой всех, кто готов за ней пойти. Проснется, не помня, что все это – иллюзия.
День за днем… Мгновение за мгновением… Все повторяется. И каждый раз, каждый чертовый раз, он отпускает ее! Чтобы она жила, чтобы хоть в его странно-иллюзорном мире вырвалась бы из этого хаоса…
– Спайк? – она смотрит с легким недоумением. – Что?
– Ничего… – неверными губами отвечает он. В тысячный раз? Больше? – Просто… Завтра бой. Много крови, много смертей. Ты знаешь.
Она смотрит как-то неверяще, осторожно, невесомо скользит пальчиками по груди вверх, касается щеки, хочет что-то спросить, но молчит. А он не говорит, просто не может рассказать ей, что она – его иллюзия. Осторожный поцелуй тонких пальчиков.
Она смотрит на него. Ее губы дрожат. Она улыбается. Грустно. Слишком грустно, словно заразившись его обреченностью и его пониманием иллюзорности этого мира. Он осторожно целует ее в лоб. Обнимает ее. Крепко.
– Я не могу тебя потерять, – шепчет он, не сдержавшись.
– Не потеряешь, – обещает она, прижимаясь крепче.
И это… странно. Это выбивается из его привычного круговорота мира. Этого просто не может быть! Но это есть. Есть он, лежащий на топчане в подвале дома на Равелло Драйв 1630. Есть она, лежащая рядом, приподнявшаяся на локте и смотрящая на него с поразительной, нереальной нежностью. И она обещает – обещает! – ему… Себя?..
Хотя… Конечно… Он ее не потеряет. Он просто умрет, чтобы прожить эти сутки заново. И вспомнит, ночью, когда она положит свою голову на его плечо.
– Я люблю тебя, Спайк, – сообщает она, тяжело вздохнув.
Он ошарашен. Рано. Слишком рано. Это должно быть не так! Они должны быть там, в школьном подвале. И этот кровавый медальон должен обжигать его душу! И она должна смотреть на него с испуганной благодарностью и влюбленностью где-то в глубине глаз. А она неловко смеется, садится, стараясь не смотреть на него и быстро бормочет:
– Да-да, конечно, ты мне не веришь. Ты, наверняка, скажешь что-то в духе «Нет, не любишь, но спасибо, что говоришь!»… Да? – Она оборачивается, волосы скользят по обнаженной спине тусклым золотом. – Спайк?.. – Он молчит. Он не верит. Это иллюзия. Его проклятие. Его греза. Его… мечта. – Что?
В ее взгляде – беспокойство. Она тянется к нему. Сейчас… В этот миг… Она любит. Она боится, что сейчас он скажет что-то… Но разве это так важно? Утром будет бой. Он погибнет. Она уйдет. И все повторится снова! Этот гребанный День Сурка никогда не закончится!
– Баффи…
Губы не слушаются. Он просто садится и обнимает ее, боясь отпустить. Боясь сказать ей, что все это – отражение его мечты. Он не хочет разрушать эту хрупкую грезу.
– Спайк, я люблю тебя. Слышишь?!
Она настойчивая. Упрямая! Как всегда. Она смотрит в его глаза так, словно весь мир ее зависит от его ответа. Но ведь это не так? Завтра она не будет помнить, что говорила. Завтра он будет проклинать себя, что хоть на мгновение поверил этим зеленым глазам, этому беспокойству в каждом ее движении, этой нежности в ее обычно жестоких руках, обнимающие его.
– Давай, – сглатывает он, – ты скажешь мне об этом после того, как мы победим, хорошо?..
– Мы не победим, Спайк, – она отстраняется. Сморит на него горько. – Победят все, кроме нас. Ты сгоришь, а я просто не успею добежать до автобуса. Земля будет уходить из-под ног. И я упаду… Просто упаду.
Он смотрит, начиная понимать. Ее губы дрожат. Она смотрит в никуда, рассказывая свою истину.
– А потом проснусь здесь, чтобы вести за собой, чтобы совершить невозможное! Только вспомню об этом лишь ночью, положив голову на твое плечо. Ты будешь говорить что-то нежное, но больше молчать. А потом будет бой. И я просто не успею! Не смогу! – Она качает головой. – Поэтому… – Она смотрит в его глаза. – Я люблю тебя. Здесь и сейчас. Теперь и всегда. И у меня больше нет ничего. Только этот повторяющийся день. Только ты. Не верящий. Не помнящий. Не знающий, что ты любим.
– Что каждый день, просыпаясь, я повторяю этот день мгновение за мгновением, – эхом откликается Спайк. – Только для того, чтобы здесь и сейчас охранять тебя, твою жизнь. Только для того, чтобы активировать тот кровавый медальон. Только для того, чтобы отпустить тебя из этой иллюзии…
Она смотрит странно. Словно он отобрал у нее весь мир, а потом подарил обновленный, очищенный, яркий, полный любви и надежды.
– Баффи?
– Ты придурок, – тихо сообщает она, а потом толкает его, заставляя упасть на спину, устраивается на его животе и четко, по слогам сообщает: – Ты самый невероятный придурок, какого я знала в своей жизни! И я люблю тебя! Да как я могла не заметить?! Да как ты мог ничего не сказать?!
– Но Баффи…
Он пытается приподнять на локтях, но удар ее тяжелой руки снова заставляет лечь на спину. Она смотрит с каким-то странным любопытством, а потом тихо предлагает:
– А давай не пойдем.
– Что? – тихо переспрашивает он.
– Давай не пойдем, – повторяет она, сворачиваясь клубком у него на груди. – Это наш мир. Наш день. Наша иллюзия. Давай не пойдем! Просто останемся. Здесь и сейчас.
– Навсегда, – осторожно замечает он. – На всю вечность?.. Ты от меня не устанешь?..
Она смеется – весело. Целует его в подбородок и сообщает лукаво:
– «Навсегда» звучит очень интересно. У меня еще не было настолько долгих отношений… Никогда. Навсегда… Попробуем?..
Он улыбается, не отвечая. Обнимает ее, положившую голову на его плечо. Ее волосы пахнут дешевым шампунем. Она мурлычет что-то под нос. Он слушает, как бьется ее сердце. И впервые ему не страшно. Впервые он верит, что эта иллюзия, этот застывший день может принести ему больше, чем просто бесконечное повторение последних суток жизни.
– Я люблю тебя… – повторяет она свое признание, закрывая глаза. – Помни об этом, хорошо?..
– Я люблю тебя, – эхом откликается он. – Не забудь…
Их глаза закрываются одновременно. А через мгновение они просыпаются, чтобы повторить этот день заново. Только в этот раз они не будут помнить. Или будут?
Иначе почему вместо того, чтобы побежать за недостижимым автобусом, она крепче ухватится за его ладонь, а он, услышав ее признание, впервые за эту вечность, поверит?..



Тюрьма

Аньянка пыталась раствориться в лимбе. Она пыталась принять правила этой игры. Она пыталась стать идеальной заключенной в этой тюрьме для сути, раз за разом проживая тот отрывок реальности, что был им отдан.
Она слишком хорошо знала, что творит это междумирье с теми, кто ослушается. Спайк и Баффи, например, пытаются поменять реальность раз за разом. Они не помнят. Теперь. Когда-то они осознавали, что все повторяется раз за разом. Сейчас из них троих помнит лишь она одна.
К сожалению.
Как бы хотелось раствориться в лимбе, забыть, стать той Аньянкой Дженкинс, которая шла в битву с надеждой на то, что потом, когда все закончится, Ксандр и она…
Слезы… Аня осторожно вытерла их тыльной стороной ладони. Ксандр как раз отвернулся. Сейчас уже не вспомнить – было ли так на самом деле. Или лимб подстраивается под нее, покорно следующую правилам.
Под нее, единственную, кто понимает, что творится здесь.
О, Аньянка была демоном мести. Ее суть – сильная, жаждущая продолжить этот путь, любить Ксандра, доказать всем и себе, что она… человек, – точно была сильна так же, как и сути вампира с душой и вернувшейся с того света Истребительницы.
И, пожалуй, лишь ей была видна во всей красе иллюзия лимба. Распадающаяся, ползущая по швам, сотканная из их воспоминаний. Она не могла изменить… ничего. Но это было лучше, чем пустота, в которую они могли попасть. Междумирье?.. Тюрьма для души и сути?.. Это был лимб. Место, где нельзя было изменить хоть что-то без наказания.
Хотя… Может, так было бы лучше? Сейчас встать, найти Спайка и Баффи и рассказать, что происходит на самом деле. Объяснить – они умерли там, в руинах Саннидейла. Рассказать, как Спайк сгорел. Как Баффи не смогла догнать свой автобус. Как она умерла, чтобы спасти Эндрю.
Глупо.
Человечно.
Аня улыбнулась обернувшемуся Ксандру сквозь слезы. Он осторожно обнял ее. Он любил ее. Хоть и соткан был лишь из ее воспоминаний и магии лимба. И если позволить себе увидеть истину, то он растворится. Останется только она. И Баффи со Спайком.
Уже тысячи раз они умирают вместе, сгорая.
Аня не рушит привычный сюжет. Не меняет ничего. Потому что она знает – незачем стараться. Ксандр, этот Ксандр, он не тот, кому она бы хотела шептать слова любви, как раз за разом делают Спайк и Баффи.
Может, нарушить правила и забыть?..
Аньянка рассмеялась, разрешая себе увидеть.
Вокруг была пустота. Невесомость. Клубящаяся серо-черная мгла. Лимб. Баффи и Спайк зависли в пространстве друг напротив друга, переплетя пальцы.
А она была одна.
Третья лишняя.
Аньянка напряглась, отрекаясь от истинного лика этого мира. Посмотрела в глаза этого иллюзорного Ксандра. И улыбнулась, погружаясь в липкую трясину лимба.
Баффи и Спайк выясняли отношения. Громко ругались. Что-то шептали друг другу. И опять же громко стонали.
А она просто следовала правилам, отмечая каждое, самое незначительное отклонение от привычного сюжета, и говорила себе – они имеют право.
Да. Имеют право. Им есть ради кого нарушать правила. А ей?
Почему она оказалась здесь?!
Слишком хотела жить. Слишком хотела быть рядом с Ксандром. Слишком…
Она стала слишком человеком.
И ей не для кого менять этот мир…
– Мне кажется, что это уже было… – вдруг остановила свою речь Баффи, удивленно смотря по сторонам.
– И мне, – как-то растерянно отозвался Спайк.
Иллюзии попытались успокоить их. Но это было так глупо! Сколько можно пытаться заставить их следовать правилам?!
– Позвольте себе увидеть, – посоветовала Аньянка, улыбаясь. – Вы давно мертвы. Как и я. Мы просто застряли здесь…
И клубящаяся мгла попыталась поглотить ее, растворяя иллюзию. Баффи испуганно вцепилась в Спайка. Аньянка распахнула объятья, надеясь, что ей позволят забыть!
Потеряться в небытии…
Остаться человеком. Слабым. Немного трусливым. Не желающим принимать истину мира.
Но идеальная тюрьма славится идеальными наказаниями.
И Аня осталась там, в этом мире невесомой клубящейся мглы.
А Спайк и Баффи продолжили жить, повторяя день за днем.
Демоница – а сейчас в ней осталось слишком мало от человека – усмехнулась мрачно. У нее отняли даже возможность забыть, да?..
Тогда она поможет остальным узникам вспомнить…



Ошибка

Уистлер мнет шляпу в ладонях.
Высшие Силы не прощают ошибок. Даже если сами в них виноваты.
– Тебе было сказано – пленить суть вампира и навеки заточить его в медальоне.
– Который передали Ангелу Старшие Партнеры?
– Это не важно. Ты должен был пленить вампира. Ты все испортил.
– Я только усилил ловушку, что была встроена в медальон. Старшие Партнеры надеялись, что это будет Истребительница.
– Она должна жить.
– Зачем?
– Она должна жить.
– Это все, что вы можете мне сказать, да?
– Она будет нашим воином. Нашим рыцарем. Нашем вечным ставленником против сил Зла.
– А вампир?
– Он бы помешал.
– Он любит ее.
– Он бы помешал. Любовь – слабость.
– А все демоны – зло, да?!
– Те, у кого нет души. У тебя есть душа, Уистлер.
– Спайк завоевал душу. Ради Баффи, да.
– Ты говорил, что Ангел подойдет.
– Я мог ошибиться. Они любят друг друга.
– Любовь – это слабость. Ангел подойдет. Старшие Партнеры согласны с нами.
– С каких это пор мы договариваемся со Старшими Партнерами?!
– Мы так решили.
– Но Спайк…
– Ты ошибся. Истребительницу нельзя вернуть. Это плохо.
– Да, Баффи нельзя вернуть без Спайка и Аньянки.
– Она была демоном. Мы не простим ее.
– Не простите…
– Не простим ее. Не простим Спайка. Они не наши.
– А искупление?
– Разве есть что-то, что искупит все их грехи?
– Они просто люди.
– Спайк – демон. Аньянка – бывший демон.
– Но в душах своих они – люди. А людям нужен второй шанс. Вы же всегда даете второй шанс!
– Не сейчас. Нам нужен был воин. Нужна была та, кто будет нашим мечом. Но ты ошибся.
– То есть, вы не будете возвращать Баффи потому, что не хотите вернуть Спайка и Аньянку?!
– Да.
– Кто вы?
– Мы – Высший Силы. Мы – Власть Придержащие. МЫ – Силы, Которые Прибудут.
– Точно? Точно?!
– Ты сомневаешься в нас, Хранитель Равновесия?
– Мне не позволено это.
– Да. Тебе не позволено.
– Что мне делать теперь?
– Готовь вторую. Она подойдет. Конечно, придется провести пару ритуалов, чтобы она не старела. Наш воин должен быть вечен.
– Она должна пройти долгий путь, который уже пройден Баффи Саммерс.
– Мы знаем.
– Может вернуть Баффи?
– Нет. Мы готовы ждать. Иди.
– Как прикажете.
Высшие Силы прекращают сеанс общения.
Уистлер мнет шляпу в ладонях. В кармане лежит медальон.
Он усмехается, быстро водружает шляпу на затылок и достает тюрьму трех сущностей. А потом осторожно заглядывает в лимб.
Он видит Аньянку, Спайка и Баффи, сидящих друг напротив друга и что-то говорящих друг другу.
Кажется, с иллюзией они покончили. Интересно. А ведь прошло всего семнадцать дней в этом мире. Для них, конечно, время идет быстрей.
Демоница – именно демоница! – учит Баффи складывать пальцы в жестах отрицания, принятых в языке демонов мести. Спайк смотрит на Истребительницу и старается не смеяться. Кажется, урок начался давно.
И он должен подчиниться воле безумцев и оставить их навеки заточенных в этой тюрьме?
Уистлер усмехается, делает шаг и оказывается на почте. Пора исправлять ошибки. Так, а как отправить письмо в «Волфрам и Харт», лично Ангелу?..