– Знаешь, твой эгоизм мне порядком надоел!
– Скажи это кому-нибудь, кого это интересует, чертова сука! – огрызнулась Баффи, поднимаясь на ноги и пытаясь игнорировать пульсирующую боль от удара о стенку.– Меня тоже до чертиков достало то, что ты вот так заявляешься ко мне домой, закатываешь истерики и угрожаешь. У тебя есть ко мне вопросы? Давай разберемся раз и навсегда!
Глори, одновременно раздраженная и позабавленная этой дерзостью, наблюдала за Истребительницей, скрестив руки на груди и склонив голову набок.
– Пожалуй, ты права, – ответила богиня. – Я старалась решить все по-хорошему… Была готова на компромисс. А ведь я всего лишь хочу вернуть то, что и так принадлежит мне. Тебе просто надо мне это отдать. Но если ты хочешь играть по-взрослому, я могу тебе это устроить.
Она подняла руку, и Баффи невольно съежилась, не зная, чего следует ожидать, но понимая, что для нее это в любом случае обернется серьезной головной болью.
Где же Уиллоу, чего она ждет? Юная ведьма нашла в одном из старых фолиантов заклинание, которое, как она уверяла Баффи, поможет избавиться от Глори навсегда. Уиллоу утверждала, что она сможет справиться с этим заклинанием, если Тара ей поможет. А Истребительнице надо было всего лишь организовать нападение на прислужников Глори, чтобы разозлить и выманить богиню.
Ну что ж, первая часть задачи была выполнена и даже перевыполнена. И вот теперь это адское отродье собиралось атаковать, а Уиллоу все никак не появлялась. По плану Баффи должна была только отвлекать и забалтывать Глори, пока ведьмы готовят свое колдовство, а потом уже они выходят вперед и отправляют богиню куда-то в другое измерение. Но вот Баффи говорила и говорила, а ведьм все еще не было. И у девушки появлялось устойчивое и крайне неприятное ощущение, что если они не объявятся в ближайшую пару минут, то весь следующий день ее подруги проведут, соскребая с ковра ошметки Истребительницы.
И тут Баффи наконец-то услышала у себя за спиной звук открывающейся двери. Низким голосом,нараспев Уиллоу читала заклинание на латыни. Тара громко крикнула: «Баффи, в сторону!», и тут же шар ослепительного света сорвался с ладони рыжей ведьмы и полетел в сторону богини. Вот только Глори с легкостью увернулась от него, и Уиллоу пришлось тут же швырнуть в в нее еще одно заклятье. На этот раз богине не повезло. Она попыталась отскочить в сторону, но не успела. Вспышка света – и Глори исчезла.
В то же мгновенье Уиллоу в изнеможении рухнула к ногам Тары. Баффи с улыбкой повернулась лицом к подругам. Она все еще не могла поверить, что все закончилось. Что после всех этих тяжелых, невыносимых месяцев они все-таки победили. В их мире больше не было Глори. Истребительница хотела поблагодарить обеих ведьм, усталых и обессиленных после проведенного сеанса магии, но вдруг что-то врезалось в нее с силой грузового железнодорожного состава. Не было времени осознать, что произошло.Исчезла гостиная вокруг нее, исчезли люди, не было ничего, кроме яркого света, который окутал девушку. Первое заклинание Уиллоу, то самое, от которого Глори смогла увернуться, попало в зеркало и рикошетом отскочило в Баффи. И прежде чем кто-нибудь, в том числе и сама Баффи, мог хоть что-то сделать, Истребительница исчезла.

Время не остановилось, нет, Баффи чувствовала, что вокруг нее что-то происходит. Какие-то звуки доносились до нее, вокруг что-то двигалось, но все это было словно в замедленной съемке. Она будто парила в воздухе, окутанная ослепительно ярким, до боли в глазах, светом. Девушка зажмурилась и, словно сквозь сон, услышала свой собственный голос, их с Уиллоу разговор накануне, когда ведьма рассказывала ей про заклинание.

– Куда ее отправит это заклятие?
– Сложно сказать. С измерениями вообще ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Там все переменчиво.
– Но в нашем измерении она точно не останется?
– Точно не здесь и не в нашем времени.
– Ну, если нам с ней больше не придется встречаться… Это то, что нужно!

Баффи почувствовала резкий рывок, словно нечто огромное пыталось выдернуть ее из света и… успешно справилось с этой задачей.


Она упала на спину, ударившись обо что-то твердое, и прокатилась кувырком, прежде чем наконец-то смогла остановиться. Ослепительного света вокруг больше не было, но из-за него у Баффи перед глазами продолжал кружить рой мелких черных пятен, и она все равно ничего не видела. Истребительница зажмурилась и терпеливо ждала, пока мир вокруг нее перестанет вращаться.
Вокруг раздавались какие-то звуки, но все они сливались в невнятный гул, не позволяя ей выделить что-то конкретное. Запахи были знакомые, но непривычные: запах животных, не кошек или собак, а скорее коров и лошадей, запах соломы и запах дыма, кисловатый, удушливый, точно не древесный. И еще едкий отвратительный запах немытых человеческих тел.
Медленно Баффи оторвала голову от земли. Ее зрение все еще было не слишком четким, но черные пятна исчезли, и она могла уже различить окружающие ее предметы. Было понятно, что на улице – день. Середина дня, возможно, ближе к вечеру.
Истребительница лежала на краю грунтовой дороги, по которой двигались тяжелогруженые телеги. Телеги, которыми управляли, как она заметила с облегчением, человеческие существа, а не чудовища или демоны.
И все же, телеги?..
Баффи нахмурилась, наблюдая за бесконечной процессией из лошадей и мулов, медленно тянувших скрипящие повозки. Мужчины, управлявшие этими телегами, были определенно не из 2001 года и, скорее всего, даже не из Калифорнии. Это были чумазые усачи в грязной темной одежде и грубых тяжелых башмаках, и Баффи казалось, что это не реальные люди, а персонажи, сошедшие со страниц романов Чарльза Диккенса. Это ощущение только усилилось, когда она услышала, как они разговаривают друг с другом.
Точно так же, как в книжках Диккенса, они говорили на ужасном сленге самых низших слоев английского общества.
– Эй, Джо! Ну, так чё там с бабой твоей?
– Здорово, папаша. Да моя все хворает. Дохтур, ворюга как есть, скока деньжищ я на энтие егойные михстуры перевел. Страсть! А ей так ни черта и не полегчалось...
– Мужики, об чем вы там треплетесь! Пошевеливайтесь! Я ж весь энтот товар сёдня до закату погрузить должон!
У Баффи перехватило дыхание, к горлу подступил ком. Где бы она сейчас ни оказалась, это точно был не Саннидейл. Эта мысль могла испугать до чертиков кого угодно, но поддаваться панике было нельзя. Если она хотела отсюда выбраться, ей надо было оставаться спокойной. Решительно стиснув зубы, Баффи поднялась с земли.
Первое, что надо сделать – выяснить точно, где она находится. После этого можно будет придумать, как связаться с Уиллоу и Тарой. Если они будут знать, где она, им будет гораздо проще вернуть ее домой.
Внезапно позади нее раздалось громкое:
– Эй, ты!
Баффи моргнула, все еще слишком растерянная и дезориентированная, чтобы быстро отыскать источник звука. Прежде чем она смогла собраться с мыслями и разобраться, что происходит, тот же голос, но уже гораздо ближе произнес:
– Я сказал «эй, ты!»…
Это был мужской голос, и акцент выдавал представителя английского среднего класса. На мгновение Баффи даже показалось, что это Джайлз, но у этого англичанина голос был ниже, и говорил он очень строгим тоном. Ее грубо схватили за плечо, и Истребительница вдруг обнаружила себя стоящей на краю дороги прямо перед обладателем того самого голоса.
– И что это ты здесь делаешь, а?
Это был молодой человек, на вид ему было лет двадцать пять, не больше, хотя держал он себя так, словно был раза в два старше. Его короткие черные волосы были зачесаны под головной убор, а усы были похожи на тонкую черную полоску, нарисованную над верхней губой.
На нем была синяя форма с блестящими пуговицами. Странный шлем у него на голове был тоже синим, с блестящим значком, похожим на полицейский жетон.
Другой похожий значок из белого металла был прикреплен к его мундиру на уровне груди.
– Вы… вы – полицейский, да? – нерешительно спросила девушка, продолжая разглядывать его, потому что мужчина вел себя как коп, хотя форма у него была какая-то странная. А еще Баффи никак не могла понять, почему он смотрит на нее так, будто в чем-то подозревает.
– Да, я констебль, мэм, – строгим голосом ответил он, – И у вас, мисс, большие неприятности.
– Из-за чего? – Она непонимающе глядела на полицейского.
– Из-за непристойности вашего внешнего вида, барышня.
Баффи быстро осмотрела себя. На ней были свободные штаны цвета хаки с большими карманами по бокам и черная облегающая майка. Конечно, одежда была слегка запылившейся из-за боя с Глори и всего, что за этим последовало, но, слава богу, целой, без разрывов, и прикрывала все, что нужно.
– Я не понимаю…– девушка растерянно посмотрела на полисмена.
– Ну, что ж… тогда пойдем, я тебе по дороге все объясню, дорогуша.
Все так же крепко ухватив ее за плечо, констебль повел ее по обочине вдоль дороги. Конечно, Баффи в любой момент могла бы вырваться, но он же был копом, а где бы она сейчас ни находилась, но попадать в неприятности за нападение на офицера полиции ей точно не хотелось.
Пока они шли, констебль что-то говорил ей о приличиях, о пристойном поведении, но Баффи его почти не слушала. Она с бесконечным изумлением глазела по сторонам и никак не могла избавиться от ощущения, что каким-то немыслимым и совершенно невероятным образом перенеслась на страницы «Оливера Твиста». Вокруг двигались толпы людей, мужчин и женщин в нарядах, которые были присущи той эпохе. По большей части они были грубыми и грязными. Но были и другие… О, некоторые из них были так красивы! Встречались женщины в ярких платьях с длинными шуршащими юбками, в изящных шляпках, украшенных лентами и цветами. А еще мужчины, которые носили фраки и цилиндры или пиджаки с жилетами и галстуки. И дети, особенно очаровательные в своих коротеньких штанишках или платьицах с передничками.
Сами улицы тоже были точь-в-точь как в романах, описывающих ту эпоху. Грунтовую дорогу, по обочине которой полицейский вел Истребительницу вначале, сейчас сменила широкая улица, вымощенная брусчаткой. Здания стояли гораздо плотнее и выглядели гораздо красивей, а мулы и телеги затерялись среди карет и открытых экипажей, запряженных породистыми лошадьми. Джентльмен, остановивший свою коляску у края мостовой, читал газету. «LondonNews-Observer» - гласила надпись на первой странице, и если зрение не обманывало Истребительницу, газета эта была от 5 ноября 1879 года.
Лондон… 1879….
Баффи резко остановилась, пытаясь осознать происходящее. Она оказалась в Лондоне конца 19 века. Как, черт возьми, это случилось?!? Уиллоу же планировала отправить Глори в другое измерение, а не в другое время! И если первое заклинание отправило Баффи в викторианскую Англию, то одному богу известно, куда в таком случае зашвырнуло адскую богиню
– Ох, это плохо… – пробормотала девушка. – Очень-очень плохо…
Констебль проигнорировал эти слова и снова потащил ее куда-то вперед.
– Я как раз обедал, когда на вас поступила жалоба, – с недовольным видом проговорил он.
Баффи предположила, что сказано это было в расчете на ее сочувствие, но его высокомерие так ее раздражало, что ей стоило больших усилий не нагрубить ему в ответ. Впрочем, он бы этого все равно не заметил. Слишком уж он был занят рассуждениями о недопустимости появления в общественных местах женщины в такой неприличной облегающей одежде, выставляющей все напоказ.
– …да еще расхаживать в таком виде перед каменщиками, грузчиками и ломовыми извозчиками. Я первый раз вижу такое, даже среди уличных женщин.
– У-уличных женщин?.. – запинаясь, повторила Баффи, совершенно сбитая с толку. – В-вы… вы что же, меня сейчас шлюхой назвали?!
Констебль остановился как вкопанный, с ужасом глядя на девушку.
– Ради всего святого, мисс! Не смейте говорить такое в общественном месте. Вас же могут услышать дети!
Истребительница послушно понизила голос.
– Я не проститутка, – твердила она полисмену, снова тащившему ее куда-то.
– Возможно… – ответил констебль, не скрывая своего скепсиса. – Но кем бы ты ни была, приличные честные девушки себя так не ведут.
До этого самого момента Баффи была слишком растеряна и сбита с толку, чтобы сообразить, почему и для чего появился возле нее этот бравый страж порядка, но теперь до нее наконец-то дошло.
Она была арестована.


Тюремная камера, в которую поместили Баффи, была очень маленькой, где-то шесть на восемь футов, не больше. Вдоль одной стены была втиснута деревянная койка с тонким соломенным тюфяком, у другой – стул с высокой деревянной спинкой, а в углу стояло ведро, которое, судя по всему, служило отхожим местом. Больше в камере ничего не было. Каменные стены и пол, ни одного окна. Свет в камеру поступал из маленького зарешеченного окошка в крепкой железной двери.
Баффи присела на койку. В камере было настолько темно, что ее глаза заболели от напряжения, пока она пыталась разглядеть обстановку. Девушка слышала голос констебля, который разговаривал сейчас с кем-то неподалеку от ее камеры, но их голоса звучали приглушенно, и было очень сложно разобрать, что же они говорят.
– То есть вы даже имени ее не узнали? – и этот новый голос еще сильнее напомнил ей Джайлза.
Он был сдержанным, тихим, спокойным и умеющим показать доброту, властность и ум с помощью пары правильно подобранных слов.
– Я пытался, – заныл арестовавший Баффи констебль. – Но она совсем не хотела отвечать, такая дерзкая, наглая. Она мне все равно своего имени не сказала бы.
– Возможно, она просто испугалась. Вы сказали, что она была странно одета, и что вам сообщили, что с ней случилось что-то вроде припадка. Быть может, с нею произошло какое-то несчастье, и она была слишком напугана, чтобы говорить.
– Она из простых, – снова заговорил констебль. – Американка к тому же. И поверьте мне, никаких несчастий с ней не случилось. Есть только одна причина, по которой она могла оказаться в том районе в таком виде, и не мне вам говорить, что это за причина.
– Тем не менее, – произнес добрый голос, – я хотел бы сам поговорить с ней.
Тяжелая дверь громко заскрипела, когда констебль открывал ее. Молодой офицер попытался пройти следом за этим новым человеком, но тот демонстративно захлопнул дверь перед носом у полицейского, а потом повернулся к Баффи и улыбнулся ей. Он был старше, чем первый полицейский – морщинки в уголках глаз и седина на висках говорили об этом. Он был уже немолод и не особо привлекателен, но было в нем что-то приятное, что-то почти отеческое. Или, как Баффи тут же подумала про себя, что-то Джайлзовское. В любом случае, она была рада видеть его. После нескольких часов в этой темной и сырой камере она была бы счастлива любому человеку, кроме арестовавшего ее констебля.
– Вы еще один коп? – с беспокойством спросила она. Он выглядел приятным, но она совсем не была уверена, что может доверять кому-то из этих людей. Где бы она ни была, это место не выглядело дружелюбным к таким, как она, и она понимала, что для того, чтобы выжить, ей придется стать очень осторожной.
Мужчина склонил голову набок, очевидно, не понимая ее вопроса.
– Я – лондонский констебль, – произнес он, – но меня больше интересует, кто же такая вы, мисс.
– Меня зовут Б… – она запнулась.
Что, во имя всего святого, она должна была ему ответить? Понятно, что она оказалась в ловушке в каком-то викторианском кошмаре, и до тех пор, пока Уиллоу и Тара ее отсюда не вытащат, ей надо подстроиться под здешние порядки, так как это был ее единственный шанс на выживание. И имя «Баффи» ей в этом вряд ли поможет. Скорее, подтвердит их предположение, что она проститутка. Но все равно нужно было что-то отвечать, и лучше поскорее, потому что констебль смотрел на нее серьезно и с подозрением.
– Бет… Меня зовут Бет, – ответила она, выбрав имя, достаточно похожее на ее собственное, чтобы легче было запомнить, что нужно на него отзываться.
Мужчина в изумлении поднял брови, и Баффи тут же поняла, что совершила очередную грубую ошибку. Вот только она совершенно не понимала, где?
– А какое имя вам дали при крещении? – спросил констебль.
– О господи, – в панике подумала девушка, – при крещении… Я думала, что только у монахинь есть такие имена…
– Я..эмм...
– Очевидно, что вы не могли быть крещены под именем Бет, – подсказал ей мужчина.
И Истребительница наконец-то сообразила, что же хотел от нее услышать этот человек.
– Нет… простите, – быстро проговорила она. – Разумеется, нет… Мое настоящее имя – Элизабет. Элизабет Саммерс. Бет – это прозвище.
– Вы американка?
– Да... – Баффи приходилось быстро соображать, что же она может рассказать о себе. – Я вчера приехала. Чтобы работать парикмахером, но только по тому адресу, что мне дали, ничего не было. Пустырь. Я подумала, что надо найти, где переночевать, потому что скоро стемнеет. И пошла через железную дорогу, но кто-то напал на меня сзади. И я больше ничего не помню до того момента, как другой офицер нашел меня.
Баффи сделала глубокий выдох и скрестила пальцы, надеясь, что констебль поверит в ее нескладный рассказ.
Офицеру, хоть он и не все понял из рассказа девушки, суть, кажется, была ясна. Он задумчиво потер лоб и спросил с некоторым недоверием:
– И что, у вас в Америке теперь вот так одеваются?
Черт, она совсем забыла про свою одежду. Что же такое наврать, чтобы выглядело хоть немного похожим на правду?
– У меня на корабле багаж украли, и один из моряков одолжил мне вот это. Я не знала, что это будет считаться неприличным. Я думала, что поношу это, пока не получу аванса на работе, чтобы купить новые вещи… Но работы там не было и…
Она взглянула на констебля, стараясь выглядеть беспомощной, чтобы вызвать у него жалость и сочувствие. И, как ни удивительно, это сработало.
– Где ваша семья? – уточнил мужчина более мягким голосом.
– У меня никого нет, – быстро ответила Баффи. – Моя мама недавно умерла, а отец умер еще раньше.
– Понятно – констебль нахмурился и потер подбородок.
– Если я что-то сделала неправильно, я сожалею об этом, – прошептала Истребительница, испугавшись, что его задумчивость может быть для нее плохим знаком. – И я готова на общественные работы или что-то еще, что вы решите.
Констебль кашлянул.
– Должен сказать, мисс Саммерс, вы рассказали мне странную историю. Но я все-таки не могу себе представить, что вы были в том месте, где вас нашли, по какой-то иной причине. Вы, похоже, неглупы и недурно воспитаны, видно, что не голодали, хотя и одеты не очень пристойно. Я не думаю, что вы бродяжка или уличная…кхм… девица.
Вздохнув с облегчением, Баффи попыталась еще раз его в этом заверить:
– Нет, нет… я совсем не такая!
– Я вам верю, – ответил констебль. – И все-таки у меня осталось несколько вопросов. Если мы вас сейчас отпустим, куда вы пойдете? Моя совесть не позволит мне отпустить юную особу без друзей или родственников, способных о ней позаботиться, совсем одну, в никуда. На улицах Лондона слишком опасно.
Баффи уже была готова ответить, что в состоянии позаботиться о себе сама, но тут она сообразила, что если правильно разыграет эту партию, то очень может быть, ей смогут помочь еще в одном важном вопросе.
– Мне нужно только, чтобы мне указали, где здесь ближайшая гостиница или что-то в этом роде, – медленно проговорила она. – Мне просто нужно место, где я могла бы поселиться, и потом я смогу подыскать себе какую-нибудь работу.
– Ни один приличный человек не станет с вами даже разговаривать, не то что нанимать, если вы будете одеты, как сейчас, – заявил констебль. – И барышня, которая живет в гостинице без компаньонки, прямо напрашивается на неприятности. Нет, я подумал о месте, где о вас смогут позаботиться. О месте, где такая юная девушка, как вы, будет защищена от ужасов работных домов и опасностей темных переулков. Там, правда, длинная очередь, но викарий, который управляет этим заведением, мой добрый знакомый. Так что, возможно…
– Эмм... простите, сэр… что?
Он моргнул, словно только что понял, что у него есть слушательница.
– Ах, простите, я просто размышлял вслух… И позвольте объяснить, что я вам хотел бы предложить. У меня есть добрый приятель, викарий. У него довольно экстравагантные взгляды на то, как следует помогать нуждающимся. Особенно молодым особам, оставшимся без поддержки мужей и семей. Он организовал при своей церкви нечто вроде пансиона. Заведение, где молодых девушек обеспечивают едой и одеждой, а также обучают навыкам, которые могут им в дальнейшем помочь. Они также помогают своим подопечным найти достойную работу. Девушки, которые обучались в этом пансионе, могут в будущем рассчитывать на места в лучших домах Лондона. Лист ожидания для поступления в это заведение чрезвычайно длинный. Но, как я уже упоминал, мы с викарием добрые друзья, и я думаю, что он не откажет в моей просьбе. Разумеется, если вы желаете…
Баффи попыталась улыбнуться. Это, честно говоря, было немного не то, чего она ожидала.
– Эм.. о’кей… спасибо…

Викария, друга доброго полисмена, звали Джонатан Чапман. Первым знаком, по которому Баффи догадалась, что его «Пансион Чапмана для женщин и детей» не будет сказочным приютом милосердия, управляемым добросердечными подвижниками, как ей вначале представлялось, было то, что сам викарий не имел к управлению этим заведением никакого отношения. Он основал его и собирал деньги для его поддержки. Но кроме этого он, похоже, совсем не интересовался этим местом и повседневной жизнью женщин, которые в нем проживали. Все эти вопросы он оставил на усмотрение группы наемных работниц и добровольных помощниц, чьей основной задачей было обучение обитательниц пансиона навыкам, необходимым женщинам, чтобы отыскать свой путь в этом мире.
Вторым знаком, что эта история не получит сказочной развязки, для Истребительницы стало то, что добрый констебль был, похоже, гораздо больше озабочен тем, чтобы поскорее вернуться домой к своей жене и ужину, чем помочь Баффи привыкнуть к новой обстановке и окружению. Бросив несколько слов работникам пансиона, он удалился с чувством гордости за исполненный христианский долг, оставив Баффи стоять в полном одиночестве под неодобрительным взглядом директрисы.
Доротея Манн была полной дамой средних лет с седыми волосами, собранными в пучок, и тяжелыми, одутловатыми чертами лица. Одета она была очень просто, но до чрезвычайности аккуратно. Пожалуй, она могла бы выглядеть как «добрая матушка-настоятельница», если бы не выражение ее лица, заставлявшее предположить, что сегодня на ужин она съела не меньше дюжины кислющих лимонов. Она презрительно оглядела линялое хлопчатобумажное платье, которое констебль отыскал для Баффи, и ехидно хмыкнула.
И честно говоря, Истребительница даже не подумала на нее обижаться. Наряд был действительно ужасен. Констебль утверждал, что не может позволить ей выйти на городские улицы, пока она не будет выглядеть прилично, поэтому, договорившись с викарием о приеме девушки в пансион, он самолично сходил к себе домой, чтобы подобрать ей что-нибудь из старой поношенной одежды.
Баффи досталось линялое платье и серое застиранное белье, которые, похоже, были вытащены из груды старья, предназначенного к отправке в корзину для пожертвований при местной церкви. Судя по виду, прежде чем попасть к ней, эти вещи уже сменили нескольких владелиц.
Кроме того, вещи плохо на ней сидели и были ужасно неудобными: слишком широкими и слишком длинными для хрупкой фигуры Истребительницы. Но поскольку выбора не было – она надела то, что ей предложили.
Следующие слова директрисы заставили Баффи подумать, что она, кажется, совершила ошибку, соглашаясь остаться в пансионе:
– Вам придется одеваться более пристойно, если вы ожидаете здесь остаться, – сказала дама. – Такое впечатление, что вы даже не представляете, как подгонять платье по фигуре или подшивать подол.
И Баффи пришлось признать – да, она действительно не имеет об этом ни малейшего понятия.
Доротея сощурила глаза, превратив их в узкие щелочки.
– Так я и знала! И о чем только думают некоторые матери, отправляющие своих дочерей в этот мир без элементарных навыков! Это выше моего понимания. Что ж, пойдем. У меня мало времени.
Она быстро покинула холодную, продуваемую сквозняками переднюю, и Баффи послушно последовала за ней. Поднявшись по скрипучей лестнице с узкими и шаткими ступенями, они оказались в длинном тесном коридоре с дверями по обе стороны.
– Здесь ты будешь спать, – резко сказала Доротея, широко распахнув предпоследнюю дверь по правой стороне коридора. – Сегодня – одна. Завтра утром сюда приедет другая девушка, которая будет делить с тобой эту комнату. Я ожидаю, что ты оставишь место для ее вещей и будешь относиться к ней вежливо и уважительно.
Баффи не могла представить, как в этой комнате может жить даже один человек, тем более, как здесь могут разместиться двое. Это была очень маленькая (меньше ванной комнаты в доме на Ревелло-Драйв), тесная и душная комнатенка. Большую часть пространства в ней занимали две узкие железные кровати с бугристыми соломенными матрасами, потертыми шерстяными одеялами и плоскими грязными подушками. Кроме кроватей в комнатушке стоял страшно обшарпанный полуразвалившийся деревянный комод. Баффи подумала, что даже хорошо, что тут не было окна, иначе все это уродливое убожество было бы совсем невозможно вынести.
– О своих вещах ты должна заботиться сама, – Доротея говорила таким тоном, будто намекала, что в ином случае Баффи об этом сильно пожалеет. – Ты будешь сама убирать свою постель и содержать комнату в порядке и чистоте. Работы по уборке выполняются всеми девушками по очереди, но никто не собирается убирать чужую грязь и беспорядок. Это вам не гостиница, – прибавила она, словно заранее обвиняя Баффи. Как будто Баффи пыталась спорить…
– Простите, – пробормотала девушка. – А вы могли бы объяснить, куда я все-таки попала? Констебль мне почти ничего не рассказал. Да и то немногое, что он сказал, я не очень поняла.
Доротея закатила глаза.
– Это заведение, в котором девицы без способностей и мозгов могут жить за счет добросердечных людей, обучаясь навыкам, необходимым, чтобы выживать.
– Да, это я как раз и поняла. Но про какие навыки идет речь? Я имею в виду, какую работу мы потом должны быть готовы выполнять?
– Ну, разумеется, обычную женскую работу… Мы готовим помощниц портних и горничных для дам, кухарок, экономок и нянь. А ты что же думала, что останешься здесь навсегда? Ты научишься всему, чему тебя тут будут учить, и через месяц уйдешь. Или, если ты упрямица или дура, ты ничему не научишься и точно так же уберешься отсюда через месяц. Притворство и симуляция здесь не помогут. А теперь пойдем, я покажу тебе остальные помещения и объясню твои обязанности.
Неохотно Баффи последовала за тучной директрисой на нижние этажи. Ее длинная юбка путалась под ногами, а жесткий корсет безжалостно впивался в ребра. Потом к этому прибавилась головная боль, возникшая, пока она слушала Доротею, перечислявшую бесконечный список обязанностей и правил, которые ей необходимо выполнять все то время, пока она находится на обучении в пансионе. Баффи на пару мгновений зажмурилась, стараясь не поддаться охватившему ее ужасу.
Уиллоу, я очень надеюсь, что ты сейчас ищешь способ вернуть меня домой!!!


Позднее, той же ночью, после бесконечного тура по пансиону и представления всем его обитательницам, после исполнения своей части работ и абсолютно отвратительного ужина, когда она, усталая и измученная, смогла наконец опуститься на бугристый тюфяк в своей комнатушке, Баффи обдумала свое положение. Разумеется, ей стоило остаться в пансионе. Здесь она бесплатно получала еду и жилье. А Уиллоу может найти нужное заклинание и вернуть Истребительницу домой в любой момент, так что, может, ей и не грозит карьера горничной. И пусть этот пансион напоминал своим уютом и комфортом лучшие образчики тюрем строгого режима, а та работа, которую должны были выполнять девушки, больше была похожа на каторжную, но здесь, по крайней мере, было безопасно.
А вот пытаться выжить в этом мире в одиночку – было бы ошибкой, к такому выводу пришла Баффи после некоторых размышлений. На практике проверять этот вариант она не собиралась. Снять комнату, не имея денег, она не смогла бы, к тому же констебль прямо сказал, что найти работу ей не удастся. А попрошайничать или заниматься проституцией в ее планы точно не входило.
Единственной более-менее реальной альтернативой пансиону Чапмана, которую она придумала, было найти Совет Наблюдателей и попросить их о помощи, чтобы вернуться в свое время. Она знала, что штаб-квартира Совета была в Лондоне, поэтому разыскать их и подтвердить, что она – Истребительница, ей не составило бы труда. Но потом Баффи подумала: а что, если Наблюдатели из позапрошлого века решат, что две Истребительницы лучше, чем одна? И тогда они не станут ей помогать вернуться в будущее, а сделают ее помощницей своей Избранной. А еще они могут помешать ее попыткам вернуться домой. И противопоставить им она ничего не сможет. А это означало, что из всех возможных вариантов реально она могла выбрать только первый.
Девушка тяжело вздохнула и потянула за горловину свою ночную рубашку из дешевого хлопка.
Эти обноски чьих-то обносков Доротея лично выдала ей, как только узнала, что из одежды у ее новой подопечной лишь то, сейчас на ней надето.
Директрисе она не нравилась. Не то чтоб та сказала Истребительнице об этом прямо, но Баффи подозревала, что это как-то связано с тем, что полисмен помог ей попасть в пансион без очереди. Доротея, похоже, считала личным оскорблением, если любая из ее подопечных получала передышку от тяжелой работы. А Баффи тому же была американкой, то есть чужачкой, получившей то, что предназначалось только для британок.
Честно говоря, другие пансионерки тоже не оказали ей особо теплого приема. Может, из-за того, что она была американкой. Или из-за того, что Баффи оказалось единственной, у кого не было двоих или даже троих детей.
Среди обитательниц пансиона было несколько ее ровесниц, но выглядели они гораздо старше Баффи. Уставшие, измученные тяжелой работой, заботой о детях и постоянной нехваткой денег, они, похоже, тоже были не в восторге от перспективы стать прислугой в богатом доме. Баффи вздохнула еще раз. Они были не единственными, кто этого боялся.
Она снова повернулась, пытаясь найти удобное место на кровати. Но это было невозможно. Там, где ее спину и бока не колола солома, которая вылезала из множества дыр в обивке матраса, в тело впивались грубые веревки, которые должны были служить опорой для тюфяка. Ее мышцы ныли и болели из-за напряжения, которое не отпускало ее весь день, и от непосильной работы, которой нагрузила ее Доротея после ужина.
Вдобавок она чувствовала себя потной и грязной, ведь одно из милых правил пансиона Чапмана гласило: ванная – раз в неделю!
Не то чтоб Баффи мечтала посидеть в жестяном корыте, наполненном чуть теплой водичкой, (которую сначала надо было еще натаскать из колодца и нагреть на кухонной плите), и намылить себя самодельным мылом, которое выглядело как мягкий склизкий комок бурого цвета с отвратительным запахом.
Но все-таки это было лучше, чем те влажные обтирания, к которым они были приговорены во все остальные дни. Баффи пришлось обтереть себя тряпкой, смоченной в тазу с водой. Об использовании мыла не могло быть и речи, так же как о дезодоранте, присыпках или освежителях, которые помогли бы девушкам сохранять относительную свежесть до следующего банного дня. Вместо зубной пасты здесь использовали отвратительный белый порошок, который был упакован в жестяную банку и по вкусу подозрительно напоминал мел. Баффи была уверена, что если задержится здесь дольше, чем на пару дней, то на нее начнут садиться мухи… ну, или она заболеет. А скорее всего, случится и то, и другое, и…
Она застонала и уткнулась лицом в подушку. Даже адское измерение Глори выглядело попривлекательней по сравнению с тем, что окружало ее.


За несколько следующих дней все самые мрачные подозрения Баффи относительно «Пансиона Чапмана» полностью оправдались. А для того, чтобы понять, что это заведение – филиал девятого круга ада на земле, ей понадобился всего один день. Самый первый.
Она поднялась с постели на рассвете и спустилась вниз по лестнице, для того чтобы сразу же получить выволочку от Доротеи. Оказалось, то, что для Баффи было «на рассвете», для директрисы было недостаточно рано. Нет, Баффи придется вставать по крайней мере на час раньше, чтобы выполнить все свои утренние обязанности и успеть на завтрак. Как потом оказалось, все задания и поручения привязывались по времени к приемам пищи, что гарантировало выполнение работы… иначе им пришлось бы голодать.
Задания «до завтрака» менялись каждую неделю, и для начала Баффи было поручено опустошать и мыть все ночные горшки в доме, снимать грязные простыни и складывать их в корзину для белья и поддерживать огонь в печи на кухне.
И если первые две задачи были всего лишь отвратительными, то управляться с печкой Баффи совершенно не умела, и в результате каждое утро в первые четыре дня ее пребывания в пансионе она вынуждена была выслушивать бесконечную брань Доротеи за свою бестолковость и бесполезность.
После утренних работ наступало время завтрака, что было отдельным кошмаром. Все ели свою безвкусную водянистую овсянку и тосты молча и очень быстро, чтобы потом приступить к заданиям «после завтрака».
Основной работой Баффи в этой части дня была помощь в мытье посуды, что означало, что она на пару с другой девушкой таскали ведра с водой от колодца и наполняли большой чан, который потом следовало поставить на плиту, чтобы нагреть воду. После они должны были перемыть все грязную посуду, что осталась после завтрака, прополоскать, вытереть ее насухо и поставить в шкаф до следующего приема пищи. И горе той девушке, которая уронит и разобьет хоть одну чашку или тарелку. Во второй половине первого дня Баффи умудрилась сделать именно это, и Доротея не пожалела времени и крепких слов, чтобы изругать Истребительницу так, что та не могла отойти от этого до самой ночи.
После мытья посуды и уборки в своей комнате наступало время для занятий. Для каждой девушки на основе ее способностей и талантов был определен свой «карьерный путь». Если, к примеру, она уже имела какие-то начальные навыки в шитье, тогда ее учили, как кроить ткань и работать на швейной машинке, чтобы когда-нибудь она смогла стать помощницей портнихи. Девушек, которые немного умели готовить, учили навыкам, необходимым для работы в пекарнях или на больших кухнях в богатых домах. С самого первого дня Баффи стала для наставников пансиона Чапмана настоящим вызовом.
Самой большой проблемой стало то, что они так и не смогли обнаружить у девушки хоть каких-то полезных способностей и умений. Она не умела готовить или шить, ничего не знала о детях и уходе за ними. Она не могла даже нормально разжечь огонь в печи, а значит, даже позиция судомойки на кухне была для нее недоступна.
Сначала ей говорили, что это не важно, что она сможет научиться этим нехитрым умениям очень быстро и будет совсем немного отставать от остальных. Но, несмотря на огромные усилия со стороны всего персонала пансиона, она оставалась по-прежнему неспособной к постижению премудростей викторианского домоводства.
И совсем не потому, что Баффи специально саботировала обучение, вовсе нет. Речь Доротеи при их первой встрече сделала свое дело. Девушка пребывала в постоянном ужасе от своих неудач, в страхе, что через месяц ее вышвырнут на улицу без работы и без всяких надежд на ее получение. Но всё, буквально всё, чему её хотели научить, оказывалось для неё таким сложным…
Независимо от того, сколько усилий прилагала Баффи, она была просто не в состоянии выполнять работу правильно. Даже такое, казалось бы, простое дело, как уборка, было для неё невозможно сложным, потому что в Лондоне 19 века всё было устроено иначе, чем в современном мире. И средства для уборки были совершенно другими (и гораздо менее эффективными), и времени на всё уходило в пять раз больше.
Особенно тяжелой была работа в прачечной: надо было сначала отстирать одежду при помощи стиральной доски, затем прополоскать и отжать ее на валиках, а потом развешивать мокрые вещи бесконечными рядами на веревках на заднем дворе. Пальцы, ладони и руки после едкого мыла и постоянного трения о гладильную доску выглядели ужасно и очень сильно болели. Один день работы здесь выматывал Баффи так, словно пришлось отпахать неделю.
Постоянный стресс из-за бесконечных неудач был тяжелым испытанием для психики сам по себе, но Баффи вдобавок ко всему оставалась изгоем. Самые первые ее предчувствия оказались верными – никому она здесь не нравилась. Обитательниц пансиона возмущало, что ее приняли сразу, в то время как им приходилось ждать по несколько недель, а иногда и месяцев, чтобы попасть сюда. Не вызывало доверия и то, что она была чужачкой, американкой. По их мнению, все американцы были распутными и ленивыми, и Баффи слышала, как они обсуждали между собой, с чего это такие, как она, переезжают в Англию, отнимая заработок у местных, вместо того чтобы искать работу в своей собственной стране. Даже её соседка по комнате, вдова двадцати с чем-то лет, которая приехала на день позже, чем Баффи, возненавидела её и отвергала любые попытки подружиться. Из-за всеобщей враждебности Баффи жила в постоянном напряжении, худела и становилась все более нервной из-за недостатка еды и сна.
Она постоянно думала об Уиллоу. Ищет ли её подруга возможности вернуть Баффи домой, есть ли хоть малейшая надежда, что такое случится. Доротея иногда давала Истребительнице поручения, для выполнения которых приходилось выходить в город, и Баффи подумала, что она могла бы отыскать какой-нибудь магазин магии. Возможно, ей удалось бы сделать какое-нибудь несложное заклинание, просто чтобы Уиллоу узнала, где же она на самом деле находится. Но когда она начала задавать вопросы о подобных магазинах поблизости, то обнаружила, что такая деятельность серьёзно осуждалась, и решила быть поосторожней с расспросами. Ей не хотелось, чтоб её сожгли на костре как ведьму. Если, конечно, в 1879 ведьм еще сжигали…
Но поскольку Доротея оставляла ей слишком мало времени на самостоятельное изучение Лондона, было похоже на то, что в ближайшее время Баффи не удастся найти никакой книги заклинаний. Оставалось лишь надеяться, что Уиллоу повезет больше.

Можно привыкнуть почти ко всему, если у вас нет другого выбора. Баффи выяснила это на собственном горьком опыте. Хотя она быстро убедилась, что с Англией-1879 они абсолютно несовместимы ни физически, ни психологически, уже после недели пребывания в этом времени она смогла неплохо в нем адаптироваться.
Конечно, об удобстве и комфорте говорить было невозможно. Баффи уже поняла, что ей понадобится гораздо больше времени, чтобы разобраться во всех «можно» и «нельзя» викторианского этикета. Но общее представление об основных правилах она все же получила и даже научилась надевать в правильном порядке всю свою одежду, начиная с нижнего белья, не спрашивая всякий раз совета у соседки по комнате. А к концу второй недели она умудрилась получить работу.
Никто не удивился этому больше, чем сама Баффи. Она постоянно боялась, что не сможет подыскать себе места до конца месяца и ее вышвырнут на улицу, ведь Истребительница так и не смогла ничему выучиться за это время. Но по счастью, нашлась работа, где пригодился ее прежний жизненный опыт, а не те навыки, которым обучали в пансионе.
Однажды в беседе с наставницей по швейному делу она упомянула, что ей пришлось ухаживать за своей больной матерью. Баффи рассказала об этом, только чтобы показать, что она не настолько безнадежна, как может показаться. И когда через несколько дней в пансион пришел слуга, чтобы узнать, нельзя ли нанять сиделку для его госпожи, миссис Анны Хартли, наставница вспомнила о Баффи.
Как ни странно, Истребительница не была в восторге от того, как все сложилось. Разумеется, узнать, что ей не придется становиться проституткой в Лондоне конца 19 века, было большим облегчением. Но неужели она видела недостаточно болезней и смертей за свою жизнь? И потом, она же понятия не имела о работе медсестры. Когда она ухаживала за своей матерью, ей было достаточно всего лишь придерживаться рекомендаций врача по приему лекарств и следить, чтобы Джойс была сыта, чтобы ей было удобно и комфортно. Но девушка подозревала, что ухаживать за викторианской дамой, страдающей чахоткой, будет несколько сложнее. Особенно если учесть, что Баффи даже не знала, что такое «чахотка».
Правда, она никому в этом не призналась. Наставницы были бы недовольны, если бы узнали, что она сомневается в своих способностях, к тому же в пансионе Чапмана ей была недоступна роскошь отказа от поступившего предложения.
Как напоминала ей по десять раз на дню Доротея, «доброе имя этого заведения целиком зависит от способностей работниц, которых они выпускают из своих стен»– и они «не потерпят здесь ни одной лентяйки и бездельницы, которая может замарать репутацию пансиона менее чем безупречным выполнением своих обязанностей у новых хозяев». А это означало, что готова Баффи или нет, но ей предстоит стать сиделкой.
Ее освободили от вечерних работ, чтобы дать возможность собраться, но никто не потрудился рассказать девушке хотя бы немного о семье, в которой ей в самом ближайшем будущем предстояло работать. Она знала только, что семья состоит из дамы, за которой ей придется ухаживать, и ее взрослого сына. Дама была тяжело больна и нуждалась в служанке, которая сможет заботиться о ее повседневных потребностях. Семья, как поняла Баффи, была богатой, и жили они в одном из самых модных районов Лондона. Доротея назвала их нуворишами и презрительно фыркнула. Конечно, саму директрису можно было отнести разве что к рабочему классу, но это не мешало ей быть невысокого мнения о людях, которые обрели свое состояние недавно. «Старые деньги», деньги семейные – о да, это совсем другое дело. За ними чувствовался класс, порода, благородство. А нувориши были так, дворняжки.
Баффи было абсолютно наплевать, насколько «породистыми» будут Хартли. Гораздо большее значение для нее имели их человеческие качества и то, как они будут к ней относиться. Девушки в пансионе рассказывали жуткие истории о лондонском высшем свете. Некоторые богачи в принципе не считали слуг за людей, а уж женскую прислугу – и подавно. Во многих домах их заставляли работать с рассвета и заканчивать далеко за полночь, часто даже без еды. Были хозяйки, которые обращались со своим слугами до крайности жестоко, постоянно оскорбляя и унижая их. А хозяин мог даже принудить служанок удовлетворять его сексуальные желания… И все девушки как одна твердили, что ничего поделать с этим невозможно. Это было частью жизни слуг, так что приходилось лишь смириться и терпеть.
Но все-таки на следующий день, несмотря на эти жуткие истории, Баффи отправилась к своим новым хозяевам с некоторой надеждой на лучшее. Хартли были настолько добры, что прислали карету, чтобы забрать ее из пансиона, что, как оказалось, было делом неслыханным. Во всяком случае, другие обитательницы заведения выглядели удивленными и не скрывали зависти, когда увидели закрытый черный экипаж, запряженный парой серых в яблоках лошадей.
Кучер, молодой парень в нарядной ливрее, уверенно управлял экипажем на оживленных улицах Лондона. Он пару раз оглянулся на Баффи, прежде чем решил заговорить с нею.
– Выглядишь ты так, словно не знаешь, что тебя ждет, – с доброжелательной улыбкой произнес он.
Баффи улыбнулась в ответ, благодарная за возможность отвлечься. Чем дольше они ехали, тем больше она нервничала.
– Честно говоря, я действительно не знаю, что делать, – ответила она. – Я здесь совсем недавно, приехала из Америки. И страшно боюсь, что сделаю что-нибудь не так и разозлю хозяев. А я точно не могу себе этого позволить.
– Да ну… не переживай, все нормально будет, – уверил ее кучер. – Миссис Хартли милейшая женщина, на всем белом свете другой такой не сыщешь. Даже если ты сделаешь пару ошибок, сердиться на тебя она не станет. Но я могу дать тебе пару советов, что тебе сделать надо, когда мы приедем, если хочешь…
– Хочу. Мне сейчас нужна вся помощь, которую я могу получить.
– Тогда слушай. Когда приедем к особняку, я высажу тебя возле каретного камня (большой каменный блок, иногда со ступенями, на краю тротуара, использовался как стационарная подножка для удобного выхода из кареты – прим.переводчика). Там будет дорожка к парадному входу, но ты туда не ходи. Обойдешь дом и через сад пройдешь на задний двор. Там будет дверь черного хода. Позвонишь в колокольчик, и тебе откроет кухарка. Ни о чем ее не спрашивай и ничего не рассказывай. Скажешь только, как тебя звать и что ты хочешь с мистером Эдвардом переговорить. Это дворецкий. А экономкой здесь миссис Фицпатрик, и подчиняться ты будешь ей. Но мистер Эдвард главный над всеми слугами, так что лучше будет, если ты попросишь поговорить с ним сначала. Он может тебя остальным слугам представить перед тем, как препоручить тебя заботам миссис Фицпатрик, а может, и не станет так делать. Ну, а миссис Фицпатрик потом отведет тебя к хозяйке, миссис Хартли.
– А про хозяина можешь рассказать? – спросила Баффи. – Мне говорили, что у миссис Хартли есть сын.
– Ага, мистер Уильям Хартли. Его сейчас нету, он по делам уехал. Ну, да хорошее впечатление тебе ведь не на него произвести надобно! Ты с ним много времени проводить не будешь. Просто будь очень вежливой с миссис Хартли. Она тебе потом скажет звать ее просто миссис Анна, но пока не разрешит – не смей ее по имени называть, ясно?
Баффи кивнула и молча откинулась на спинку роскошного кожаного сиденья, старательно повторяя про себя инструкцию кучера, чтобы ничего не забыть. За окном кареты мелькали улицы, заполненные людьми. Было заметно, что они покинули бедняцкие районы. Дома на улице сверкали свежей краской и были богато украшены затейливой декоративной отделкой из дерева. Ухоженные газоны, фигурные живые изгороди и невысокие кованые ограды четко обозначали границы частной собственности. Баффи подумала, что как ни посмотри, но она поднялась на ступеньку вверх по социальной лестнице, в этом обществе, по крайней мере. И семейство Хартли просто не могло оказаться хуже, чем Доротея. Это было просто невозможно.


Дом Хартли был настолько внушительным и величественным, что сложно было не растерять уверенность в себе. Баффи сразу направилась к черному входу, как учил ее Мэтью, так звали кучера. Но по дороге она не могла не остановиться, чтобы полюбоваться на чудесный сад с фонтаном, декоративными каменными горками и скульптурами. Сам дом, возможно, и не был самым большим в этом квартале, но он точно был одним из самых роскошных, и Баффи невольно вздрогнула, пытаясь представить, что за люди в нем живут.
Как только она позвонила в колокольчик, дверь открылась. На пороге стоял высокий мужчина очень важного вида. На вид ему было лет семьдесят, но выглядел он очень подтянутым и бодрым. Баффи предположила, что это и есть мистер Эдвард, дворецкий. Она даже слегка растерялась, ведь Мэтью говорил, что дверь ей должна открыть кухарка.
– Да?.. – произнес дворецкий, вопросительно глядя на девушку. У него были серые глаза, а взгляд – строгий, но не злой, и он слегка улыбался, ожидая ответа.
– М-меня зовут Э-элизабет Саммерс, – запинаясь, проговорила Баффи. – Меня прислали, чтобы ухаживать за хозяйкой дома, миссис Хартли.
Доротея заставила ее выучить эту фразу наизусть, но Баффи так нервничала, что только чудом вспомнила, что нужно сказать.
Мистер Эдвард кивнул и отступил от двери, давая девушке возможность войти в дом.
– Конечно, – сказал он. – Мы ожидали вашего приезда, мисс. Я мистер Эдвард, дворецкий в этом доме.
Баффи подумала, что должна пожать его руку, но прежде чем она успела это сделать, мистер Эдвард повернулся и жестом показал ей следовать за ним.
Он быстро провел ее через огромную кухню, едва давая ей возможность рассмотреть каменные полы и длинные кухонные столы с гранитными столешницами, большую плиту с духовкой, которую топили углем. Здесь было много разного народа, но мистер Эдвард никому из них ее не представил.
Из кухни, которая находилась на цокольном этаже, они по ступеням поднялись наверх, в господскую часть дома. Там у лестницы их уже ожидала пожилая женщина. Она была невысокой, полной, а когда заговорила, оказалось, что у нее сильный ирландский выговор:
– Я так и подумала, что это вы прибыли, – сказала она и тепло улыбнулась Баффи.
– Это мисс Саммерс, – представил девушку мистер Эдвард. – Мисс, а это миссис Фицпатрик, экономка. И теперь, если позволите, я вас оставлю. Миссис Фицпатрик покажет вам дом и объяснит ваши обязанности.
Он коротко кивнул, улыбнулся обеим женщинам и ушел так быстро, что Баффи не успела даже придумать, что сказать в ответ.
– Ну, что ж, – произнесла миссис Фицпатрик, – я думаю, мы сначала обойдем дом, я покажу вам, где что находится, а уже потом я представлю вас хозяйке, миссис Хартли. Вы когда-нибудь были сиделкой у леди, мисс? Знаете, что делать?
– Не совсем, – призналась Баффи, – но я ухаживала за своей больной мамой. Она умерла совсем недавно.
– Ох, беда какая, – на лице миссис Фицпатрик было написано искреннее сочувствие. – У нее что, чахотка была?
– Нет, не это. Другая болезнь.
– Ну, ухаживать за миссис Хартли вам будет легко. Она у нас и не лежит совсем, и ей не так сиделка нужна, как компаньонка. Она как заболела, бедняжка, так гости к нам редко захаживать стали. Все чахоткой заразиться боятся.
– Есть шансы, что она выздоровеет?
– Нет, ей уже не поправиться. Доктор сказал, что ее легкие совсем пораженные. Боюсь, недолго ей жить осталось. Ей становится то чуть-чуть лучше, то снова хуже. Мистер Уильям тяжело это переживает, очень он к матери привязан, – экономка вздохнула и продолжила. – Ну да ладно, пойдемте-ка, я вам лучше дом покажу.
Баффи послушно следовала за миссис Фицпатрик. Девушка невольно сравнивала эту экскурсию с той, что провела для нее в пансионе Чапмана Доротея, и видела, что экономка у Хартли оказалась гораздо лучшим гидом. Было заметно, что ирландка очень гордится великолепием особняка. Она обращала внимание Баффи и на бархатные занавеси в гостиной, и на бесценные безделушки ручной работы из дутого стекла и фарфора на полках. Мебель и отделка в комнатах были из дорогих тканей и редких пород дерева. Еще Баффи заметила, какая чистота царила во всех помещениях. Даже несмотря на ежедневную уборку и постоянную борьбу с пылью, в пансионе Чапмана все выглядело каким-то тусклым и словно закопченным. А она теперь отлично представляла, сколько сил и труда нужно положить, чтобы такой большой дом, как этот, оставался безупречно чистым. Не удивительно, что у Хартли работало так много слуг.
Только после того, как Баффи показали все помещения и представили остальным слугам, миссис Фицпатрик отвела ее наконец-то к миссис Хартли.
Дама сидела в кресле-качалке у себя в спальне и вязала нечто, похожее на кружева. А когда она увидела Баффи, то тепло улыбнулась ей:
– Мое дорогое дитя, – сказала она, как только экономка представила девушку и удалилась, – Я так рада встретиться с вами. Не желаете присесть?
– Спасибо, – Баффи присела на самый краешек кресла, стоявшего напротив качалки миссис Хартли.
– Я полагаю, миссис Фицпатрик рассказала, почему вы здесь?
– В двух словах…
– Хорошо. Но я сразу хочу вам сказать, что серьезный уход и помощь сиделки мне не слишком нужна. Я еще не настолько больна, чтобы мне была необходима постоянная медицинская помощь. Но мой сын, Уильям, упрямо полагает, что рядом со мной должен все время находиться кто-то, кто сможет позаботиться обо мне, когда его нет дома. Так что вас вообще-то не я решила нанять, а он. И он, разумеется, очень хотел бы сам поприветствовать вас, но вчера утром ему, к сожалению, пришлось уехать в имение. Какие-то сложности с нашими арендаторами, он не мог отложить поездку.
– Арендаторы?
– Да, в нашем поместье мы сдаем земли в аренду фермерам. И там же находится наш загородный дом. Обычно Уильям часто ездит туда, чтобы удостовериться, что управляющий выполняет все распоряжения должным образом. Но в последнее время он стал бывать там реже, и возникли какие-то проблемы с арендной платой, так что…
Миссис Хартли говорила, а Баффи внимательно и с любопытством разглядывала свою новую хозяйку. Анна Хартли была дамой в возрасте, но точно сказать, сколько ей лет, из-за ее болезни было сложно.
У нее были седые волосы и худощавое, покрытое тонкими морщинками лицо с заострившимися чертами. Было очевидно, что болезнь отняла у нее силу и молодость, но неотвратимо приближающейся смерти не удалось сломить ее дух. В синих глазах женщины светились спокойствие, доброта и ум. И хотя она была намного старше Джойс, было в Анне нечто такое, что живо напомнило Баффи о ее матери. Она ощутила это особенно пронзительно, когда Анна наклонилась, чтобы сократить расстояние, разделявшее их, и взяла девушку за руку:
– О, я так рада тому, что вы здесь, дитя мое! Я еще многое могу сама, а для остальных дел и забот есть слуги. Но мне бывает порой так одиноко, ведь Уильяму приходится уезжать из дома по делам, а больше мне здесь и поговорить не с кем. Я хочу, чтобы вы с самого начала видели во мне не хозяйку, а друга. И пожалуйста, зовите меня просто Анна. Хорошо?
Баффи, завороженная материнской добротой этой чудесной женщины, смогла лишь кивнуть в знак согласия и благодарности.

Особняк Хартли, особенно по сравнению с пансионом Чапмана, был образчиком роскоши и удобства. Конечно, будь Баффи обычной девушкой, живущей в викторианскую эпоху, она весьма высоко оценила бы весь его комфорт и великолепие. Семейство Хартли, помимо всего прочего, было очень богатым. И в соответствии с обычаями своего времени они вкладывали деньги прежде всего в реальные материальные ценности. В их доме были все удобства, которые только могло предложить это время: пуховые перины, газовые лампы и ледник для хранения продуктов, но самым лучшим, во всяком случае, по мнению Баффи, была возможность ежедневно принимать ванну. Разумеется, воду для этого все равно надо было греть на кухонной плите, а потом тащить наверх в ванную комнату, но теперь за нее это делали слуги. Но мыло здесь было не самодельное, как в пансионе, а купленное в аптеке. И это был твердый прямоугольный брусок с чудесным ароматом сандала, а не бурый слизистый комок с запахом прогорклого жира.
Да, Баффи быстро оценила такие вещи, но все же… Все же еще совсем недавно она жила в начале третьего тысячелетия, и сейчас ей не хватало слишком многих привычных и таких обыденных предметов и удобств, чтобы она могла в полной мере восхититься викторианским комфортом особняка Хартли. Ведь как бы богаты они ни были, но многое в 1879 году было недоступно просто потому, что эти вещи еще даже не были изобретены. Микроволновки, горячее водоснабжение и смывной бачок, и телевидение, и гигиенические тампоны, и еще тысячи вещей, которые Баффи привыкла воспринимать как само собой разумеющееся.
Но сейчас Истребительница вдруг поняла, что могла бы прожить без всего этого (и даже без тампонов!), при условии, что ее будет окружать доброта. Именно доброту она начала ценить больше любых материальных ценностей, потому что с тех пор, как она попала в это время, сталкиваться с этим качеством в окружавших ее людях ей приходилось чрезвычайно редко. А Анна Хартли была очень добра. Хотя изначально Баффи нанимали как сиделку, потому что раньше она ухаживала за своей больной мамой, вскоре стало понятно, что хозяйке было нужно совсем не это. Она, без сомнений, была больна. Но Анна Хартли была из тех пациентов, которые переносят свою болезнь без жалоб и стенаний, не терпят постельного режима и изо всех сил стараются избавить окружающих от тревоги и забот о себе. В дневное время, если она чувствовала себя неплохо, ее основным занятием было вязание на спицах или крючком, а пару раз они даже смогли выехать в город – за покупками в магазины или чтобы пообедать в ресторане и посмотреть какую-нибудь пьесу. У таких выездов была, к сожалению, высокая цена: из-за холодного воздуха кашель Анны усиливался. Но это было потом, а сами поездки были просто чудесны. При этом сама миссис Хартли утверждала, что по большому счету они ей были даже полезны.
Ночами было сложнее. Потому что как только она ложилась, у нее начинались жестокие приступы кашля. Когда Баффи увидела это в первый раз, она совершенно растерялась. Никогда в своей жизни девушка не слышала, чтобы кто-нибудь так кашлял – Анна мучилась почти всю ночь, задыхаясь и захлебываясь, а иногда на ее платке даже оставались пятна крови. Это было очень страшно. Но доктор сумел подобрать сироп, который позволил смягчить кашель, а Баффи в конце концов научилась распознавать симптомы приближающегося приступа и предотвращать наихудший сценарий.
Миссис Хартли была совершенно ненавязчивой и не требовала к себе особого внимания, но было понятно, что она получала огромное удовольствие от простого общения, и основной задачей Баффи было составлять хозяйке дома компанию.
С тех пор, как миссис Хартли заболела, гостей в их доме почти не бывало, приглашения на визиты в другие дома тоже перестали приходить, и Анна очень соскучилась по общению, особенно по разговорам на самые разные «женские темы». Баффи была ее сиделкой и, следовательно, относилась к прислуге, но Анна обращалась с ней скорее как со своей приятельницей, а не служанкой. Она даже распорядилась, чтобы девушка обедала и ужинала вместе с ней, в роскошной столовой, а не на кухне с остальными слугами. Истребительница, разумеется, имела весьма смутные представления об обычаях и правилах того времени и совершенно не понимала, насколько необычным было такое поведение. А вот остальным слугам это давало тему для нескончаемых разговоров и сплетен.
На свое состояние Анна никогда не жаловалась. Она не роптала на несправедливость судьбы, на то, что жизнь ее должна была оборваться так скоро, так рано, так мучительно. Впрочем, в те времена было не принято отягощать друзей размышлениями о своей неминуемой смерти. Но однажды, отдыхая после особенно тяжелого приступа, миссис Хартли вдруг начала рассказывать Баффи, что с тех пор как ей поставили смертельный диагноз, ее жизнь и жизнь ее любимого сына стала почти невыносимо тоскливой и однообразной.
Уильям обычно посвящал большую часть дня заботам о семейном бизнесе. А по вечерам, даже когда у него появлялась возможность отправиться куда-нибудь развлечься, он предпочитал оставаться дома из опасения, что его матери может стать хуже. В тех редких случаях, когда он все же соглашался сопровождать ее на концерт или ужин, было видно, как сильно он переживает за самочувствие матери, как это его тревожит, и эти выезды перестали приносить ей радость. Для общительной Анны такая жизнь в заточении была тяжким испытанием.
Но еще больше она скучала по поместью, потому что именно там, а не в Лондоне, где они обычно жили только во время Сезона, был их настоящий дом. Разумеется, загородный дом был не таким большим и роскошным, как городской особняк, но там, как уверяла Анна свою юную сиделку, было очень тихо, спокойно и очень красиво. Широкие поля золотой пшеницы и живописные зеленые пастбища, тенистые рощицы и густые заросли кустарников. Если бы доктор не был так настойчив и если бы Уильям не относился ко всем его рекомендациям так ответственно, Анна ни за что бы оттуда не уехала.
– А почему вам было нужно переехать? – спросила Баффи, удивив миссис Хартли своей неосведомленностью.
– На южной границе нашего поместья – начинаются болота, и влажный ночной воздух, наполненный их испарениями, весьма опасен в моем состоянии. Доктор посоветовал мне поискать местность с более сухим климатом и даже вообще подумать о переезде в Америку. Оказывается, в прериях на Западе вашей страны очень здоровый воздух и довольно много заведений, где лечат чахотку. И часто – успешно… Но это мы даже не обсуждали. Моему бедному Уильяму и так было тяжело покинуть поместье и переехать в Лондон, но заставить его вообще все бросить и отправиться в чужую страну… Я не могла этого допустить. Так что мы перебрались в Лондон, подальше от болот и поближе к больнице. Для нас обоих, боюсь, это было весьма непросто. Но Уильям – настоящее чудо, он ни разу не высказывал сожаления, что ему пришлось так все поменять, ни разу не намекнул, что испытывает какие-либо затруднения или неудобства или что он здесь не слишком счастлив…
Анна часто говорила о сыне, встретиться с которым Баффи пока не довелось. Было очевидно, что она очень любит своего Уильяма, что они очень привязаны друг к другу. Так что Истребительнице было совершенно непонятно, как любящий сын мог бросить свою больную мать совсем одну ради каких-то «дел» в поместье. Девушка точно знала, что ни за что на свете не допустила бы, чтобы заболевшая Джойс долго оставалась в одиночестве, и уж тем более не позволила бы присматривать за ней медсестре, которую сама ни разу не видела. Анна сказала, что решение нанять ее на работу Уильям принял после беседы с викарием, которому он подробно объяснил, чего ожидает от будущей сиделки. Но вот самому познакомиться с этой медсестрой ему, похоже, и в голову не пришло.
Это казалось не слишком хорошим знаком, хотя девушка ничего не сказала об этом вслух. Похоже, Анна была рада, что ее сын сейчас в поместье, хотя и сильно по нему скучала. Оказывается, это был его первый отъезд за несколько месяцев. Он так переживал за здоровье матери, что отказывался покидать ее даже на короткий срок. И если бы не возникшие проблемы с арендаторами, он, по словам Анны, не поехал бы и в этот раз. Миссис Хартли очень беспокоилась, что из-за ее болезни ее драгоценный мальчик лишается свободы распоряжаться собой и своим временем, впустую тратит собственную молодость. Хотя сама Баффи считала неправильным, что Анна так переживает за этого парня, ведь от смертельной болезни страдает она, а не Уильям.
Несмотря на то, что прошло совсем немного времени, Истребительница очень привязалась к миссис Хартли и считала необходимым оберегать ее. Эта милая леди была так похожа на ее собственную маму. Она была такой же доброй, нежной и понимающей, как Джойс. А еще – щедрой. На третий день пребывания Баффи в доме Хартли Анна пригласила портниху, чтобы заказать несколько платьев для своей сиделки. Красивых платьев. Платьев, которые подходили бы ей по размеру, в отличие от тех нарядов, которые достались Баффи от щедрот жены констебля и директрисы пансиона Чапмана. Новые наряды должны были быть готовы всего через две недели, потому что Анна приказала портнихе сделать все как можно быстрее. От перспективы получить наконец-то нормальную одежду Баффи была в полном восторге, хотя к этому и примешивалось чувство вины за то, что Анне придется заплатить за это довольно крупную сумму. В конце концов, Баффи и так жила здесь совершенно бесплатно, обедала за одним столом со своей хозяйкой, да еще и получала деньги за совершенно необременительную работу, которую ей приходилось выполнять в качестве сиделки. И эти двенадцать новых нарядов от модной портнихи казались чересчур дорогим подарком. Впору было задуматься, а не слишком ли откровенно она использует и даже начинает эксплуатировать доброе отношение и расположение к ней миссис Хартли?
Но Анна отмела все возражения и сомнения легким взмахом тонкой руки.
– Ну право, что за глупости вы говорите, Элизабет, дорогая… – с улыбкой сказала она. – Я ведь не бальные платья из шелка и атласа вам покупаю. Но согласитесь, что юная леди, особенно если она работает в таком доме, как наш, просто обязана быть прилично одетой… И потом, это все такая мелочь, сущая безделица…
Вот только все остальные слуги в доме носили униформу.


Телеграмма пришла на следующий день после этого разговора. Баффи как раз была на очередной примерке. Процесс подгонки платьев по фигуре оказался довольно утомительной, долгой и изматывающей процедурой. В какой-то момент Истребительница даже засомневалась, а стоит ли желание хорошо выглядеть все этих мук? Тем более что сами наряды представляли из себя куски ткани, скрепленные булавками, и пока мало походили на настоящие платья. Девушка переминалась с ноги на ногу, тяжело вздыхала и все время норовила ссутулиться, и швея, которой все это ужасно надоело, в конце концов шлепнула ее легонько по спине мерной лентой и строго отчитала.
– Мисс, я не смогу закончить все платья за такое короткое время, если вы не будете мне помогать, – ворчала она. – С этим мы закончили, так что снимайте его и надевайте следующее. И останется еще четыре… Сегодня до конца дня мы должны успеть подогнать их все.
Баффи покорно сняла наряд, стараясь не задеть многочисленные булавки, которыми был утыкан весь подол, и потянулась за следующим платьем. Она как раз просунула голову в горловину, когда в комнату вбежала взволнованная миссис Хартли. В руке она сжимала какой-то бумажный листок.
– Элизабет, телеграмма! Уильям прислал телеграмму!
Уильям… Баффи уже свыклась с мыслью, что рано или поздно ей предстоит познакомиться с этим человеком. Ведь он существовал где-то в этом мире. Каждый день в особняк приходили письма, которые он добросовестно писал своей матери. Но до последнего времени для Баффи он был чем-то вроде призрака, которому безраздельно принадлежала материнская любовь Анны. Если честно, Баффи сомневалась, что парень, который смог оставить больную мать на попечение незнакомого человека на целых пять дней, заслуживает такой любви. Она сама ни за что не поступила бы так с Джойс, снова и снова повторяла она себе. Но с миссис Хартли девушка это, разумеется, не обсуждала. Было очевидно, что Анна обожает своего сына, и в ее глазах все его поступки – безупречны, и критика в его адрес вряд ли была бы принята благосклонно. Так что Истребительнице оставалось лишь прикусить язык и улыбнуться отражению Анны в зеркале, пока портниха неутомимо что-то закалывала, подшивала, скрепляла, распарывала и заново подворачивала подол, выравнивала швы и складки.
– Телеграмма… – проговорила девушка, попытавшись изобразить интерес. – Надеюсь, все в порядке?
Она уже успела усвоить, что услуги телеграфа были весьма дорогим удовольствием и им пользовались только в действительно важных случаях.
– О, у Уильяма все просто прекрасно, спасибо, дорогая, что спросили. Он просто беспокоился, что обычное письмо будет идти слишком долго и у нас будет мало времени подготовиться.
– Подготовиться к чему?
– К его приезду, разумеется… – глаза Анны сияли от счастья. – Он возвращается! Будет дома послезавтра, и к этому времени нам нужно многое успеть сделать. Поезд, на котором он поедет, прибывает на вокзал в шесть часов вечера. Так что мы, моя дорогая, сможем организовать чудесный ужин. И он написал, что хотел бы, чтобы вы, Элизабет, обязательно присутствовали на нем. Ему очень хочется лично познакомиться с юной леди, о которой я ему столько писала. Ах, Элизабет, надо будет сказать на кухне, чтобы приготовили говядину по-веллингтонски*, это любимое блюдо Уильяма… и мне бы так хотелось, чтобы ваши новые платья были готовы к его приезду! Миссис Симмс, как вы думаете, – обратилась она к портнихе, – может быть, вы успеете закончить хотя бы одно?
Баффи казалось, что от фальшивой улыбки, которую она удерживала из последних сил, у нее лицо пойдет трещинами. Она не хотела возвращения никакого Уильяма, не хотела ужина, говядины, не хотела перемен. Ее жизнь в этом доме за последние несколько дней была такой спокойной, комфортной и предсказуемой! Она знала всех, знала, чего ожидают от нее. С появлением этого нового незнакомого человека все могло измениться к худшему. Все внимание Анны будет теперь сосредоточено на нем. А еще он, скорее всего, будет недоволен тем, сколько денег его мать потратила на наряды для своей сиделки. И еще… он ведь не женат. В пансионе Баффи наслушалась более чем достаточно жутких историй о хозяевах-холостяках, которые бесстыдно приставали к служанкам. Впрочем, женатые богачи были немногим лучше. Но если у этого Уильяма хотя бы мысль мелькнет, что можно с нею поразвлечься, ему стоит хорошенько подумать еще раз. Потому что она не позволит так с собой обращаться. Она ему покажет… И тут Баффи похолодела. Нет, испугала ее не мысль о том, что молодой Хартли может попытаться применить к ней силу. В конце концов, она ведь была Истребительницей и с обычным мужчиной она справилась бы одной левой. Гораздо больше ее пугало то, что могло последовать за ее отказом… Вдруг он ее уволит, вышвырнет на улицу? Ведь настоящим хозяином дома, по словам Анны, был именно Уильям Хартли. Он нанял Баффи, а это значит, что если она его рассердит или вызовет его недовольство, этот Хартли легко может ее выгнать. И куда ей тогда деваться? Вряд ли ее примут назад в пансион, если она не сможет справиться с этой работой. Но даже если и так, где гарантия, что следующее предложение будет каким-то другим? В Лондоне наверняка полным-полно уродов, считающих служанок чем-то вроде наложниц. И сама Баффи, выполняя некоторые поручения своей хозяйки, стала пару раз свидетельницей того, как жестоко обращались в других домах со слугами. Последнее, чего она хотела, это оказаться в подчинении у какого-нибудь озабоченного старого козла, женатого на стерве.
Словно прочитав мысли девушки, миссис Хартли потянулась к ней и взяла за руку (к большому неудовольствию портнихи, закреплявшей в этот момент рукав платья). Заметив это, Анна слегка отстранилась и мягко улыбнулась, извиняясь перед миссис Симмс, а потом попыталась развеять опасения своей юной протеже.
– Элизабет, вам не о чем беспокоиться, честное слово. Я уверена, что вы сразу же понравитесь Уильяму. – С этими словами миссис Хартли присела на стул и, улыбнувшись каким-то своим мыслям, добавила: – Он обязательно полюбит вас, моя дорогая.


Разумеется, Баффи приходилось слышать выражение «хозяин дома», но раньше она не придавала особого значения этому сочетанию слов. Но то, что начало происходить в особняке с этого момента, заставило ее поменять свою точку зрения. Для всех окружающих мистер Уильям, глава семейства Хартли, был, очевидно, самым важным человеком в мире. Это подтверждалось постоянными разговорами о нем самой миссис Хартли и тем, с какой тщательностью шла подготовка к его приезду. Похоже, все вокруг старались, чтобы к его возвращению все в доме было безупречно, искренне желая порадовать хозяина и сделать всё возможное, чтобы он остался доволен.
Первое из заказанных для Баффи платьев было сшито и доставлено в особняк к утру четверга. И Анна сказала Баффи очень тактично, но недвусмысленно, что в день приезда Уильяма она должна будет надеть именно его. Она также порекомендовала девушке в этот день с особой тщательностью подойти к вопросам внешнего вида. Как будто обычно Баффи не старалась выглядеть приличным образом...
Как бы там ни было, новое платье кремового цвета с нежно-голубой отделкой было ей очень к лицу. Вырез был достаточно глубоким, чтобы была видна грудь, но не откровенным, туго затянутый корсет позволял Баффи продемонстрировать тонкую талию. Ткань на юбке спереди была уложена изящными складками, а сзади собрана в небольшой турнюр, украшенный лентами и оборками. Нижние юбки были отделаны по краю тончайшими ирландскими кружевами. Честно говоря, Баффи в этой многослойной одежде было жарко и чертовски неудобно. Корсет, настоящее орудие пытки, был затянут настолько туго, что дышать в нем было практически невозможно. Кроме всего прочего, Баффи ужасно нервничала. И все-таки, взглянув на себя в зеркало, она не могла остаться недовольной результатом. Может, ей и пришлось по воле судьбы оказаться в этом забытом богом месте и времени, но теперь она хотя бы хорошо выглядела.
С самого утра она тщательно вымыла голову и с помощью горячих щипцов сделала так, чтобы несколько прядок волос вокруг лица завивались в изящные локоны. Остальные волосы были собраны в тяжелый узел на затылке. Яркий макияж в высшем обществе в викторианскую эпоху считался совершенно неприемлемым, только проститутки и падшие женщины красили лица. Капля одеколона с ароматом розы и практически бесцветный бальзам для губ – вот и вся косметика, которую использовала Баффи в день приезда Уильяма Хартли.
К моменту, когда все приготовления были окончены, на часах было только два часа пополудни, и Анна позвала Баффи в малую гостиную составить ей компанию. И теперь они сидели здесь вдвоем на небольшом диванчике, ожидая прибытия молодого Хартли. Истребительница беспокоилась за свою хозяйку, ведь прошлой ночью у миссис Хартли случился тяжелый приступ, и даже сейчас она выглядела все еще очень бледной и утомленной, хотя глаза женщины сияли от радости. Она часто поглядывала на часы, словно пытаясь заставить время идти быстрее, а в какой-то момент посмотрела на свою юную подопечную, взяла ее за руку и произнесла с улыбкой:
– Все будет хорошо, дитя мое. У вас нет никаких причин так волноваться.
Баффи сдержанно улыбнулась, хотя ее беспокойство было связано скорее с впивающимся ей в ребра корсетом. Для новых платьев его пришлось затянуть гораздо туже, чем обычно, и после нескольких часов неподвижного сидения без возможности сделать нормальный вдох или выдох, не испытав при этом мучительной боли, ее восторги по поводу нового наряда существенно остыли. Истребительница слегка откинулась на спинку дивана и вздохнула, мечтая об обычных синих джинсах и свободной футболке.
В этот момент в доме раздался шум, сопровождаемый звуками мужских голосов, и в тот же миг, не дожидаясь, пока дворецкий мистер Эдвард объявит о прибытии хозяина, Анна сорвалась с места и буквально бросилась в фойе, чтобы поскорее увидеть своего Уильяма. Баффи, разумеется, последовала за ней, только гораздо медленней и с куда меньшим энтузиазмом. В фойе Истребительница встала чуть поодаль, у самых дверей, и терпеливо ожидала теперь, когда ее хозяйка закончит радостно приветствовать своего сына. Девушка из последних сил старалась сдержать естественное любопытство и не пытаться повнимательней рассмотреть молодого мужчину, которого сейчас обнимала Анна. Хотя Баффи сразу успела отметить, что Уильям Хартли был не слишком высоким, скорее, среднего роста и хорошо одет.
– Я тоже очень скучал без вас, матушка, – негромко говорил он, легонько обнимая женщину. – Надеюсь, во время моего отсутствия дома все было благополучно?
– О, чудесно! Просто чудесно! Доктор Гёлль даже удивился тому, как хорошо я себя чувствую этой зимой.– Анна слегка отступила в сторону и, обернувшись, подала Баффи знак подойти ближе. – А теперь, Уильям, я хотела бы представить тебе очаровательную юную особу, которая за самый короткий срок стала настоящим другом нашей семьи. Это мисс Элизабет Саммерс.
– Конечно, – он довольно сдержанно улыбнулся и, слегка запинаясь, проговорил: – Матушка в своих письмах отзывалась о вас самым наилучшим образом, мисс Саммерс. Я весьма рад возможности наконец-то встретиться с вами.
В этот момент Баффи по правилам этикета должна была склонить голову, демонстрируя благовоспитанность и положенную леди скромность, и сказать что-нибудь нейтрально-вежливое и доброжелательное в ответ. Но вместо всего этого она застыла на месте, не сводя глаз со стоявшего перед ней мужчины. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать – кого, или точнее, что она видит перед собой, и это заставило ее потерять дар речи.
Уильям Хартли, хозяин дома, глава семейства и гордость матери, вопреки всем ожиданиям, вовсе не был незнакомцем, которого она ожидала встретить. Перед ней стоял убийца, мучитель и ее персональное проклятие, тот, кто последние несколько лет отравлял всю ее жизнь в Саннидейле.
Прямо перед ней стоял Спайк.

______________________________
* – Для тех из читателей, кого заинтересовало, что же такое "говядина по-веллингтонски" - ссылка на видеоролик с рецептом приготовления этого блюда

В один из следующих двенадцати месяцев он станет хладнокровным убийцей. За следующую сотню лет он превратится в платинового блондина с отличной фигурой. Его левую бровь будет рассекать шрам. Он будет носить черный кожаный плащ и на мир и людей, которые его окружают, будет смотреть дерзко и надменно. Он будет влюблен в нее.
Но сейчас ни одно из этих определений для него не подходило.
Баффи растерянно переводила взгляд со слегка растрепавшихся светло-каштановых волос – к очкам в тонкой металлической оправе, белой рубашке с высоким воротником и аккуратному костюму-тройке. Молодой мужчина, стоявший напротив, не был мертвенно-бледным, и под глазами у него не было темных кругов, а кожа светилась здоровьем, хотя, возможно, ему и не помешало бы немного загореть. Он был тоньше и изящней, чем его двойник-вампир, и держался совсем не так самоуверенно. Именно это бросилось ей в глаза в первую очередь. Именно это – поразило больше всего. Спайк всегда вел себя нагло и высокомерно, двигаясь с грацией опасного хищника, тигра или леопарда, вышедшего на охоту. Он точно не стал бы втягивать голову в плечи и отводить глаза, пытаться избежать прямого взгляда. Этот жест, абсолютно чуждый вампиру, почти заставил девушку засомневаться в том, что перед нею будущий Спайк.
Но за стеклами очков на Баффи смотрели его глаза – синие, с миндалевидным разрезом, опушенные густыми длинными ресницами. К тому же было невозможно не узнать эти высокие четко очерченные скулы.
В этот момент Анна довольно чувствительно толкнула ее локтем в бок, давая понять, что она не слишком довольна холодной реакцией своей служанки на приветственные слова ее любимого сына. Баффи надо было срочно брать себя в руки и исправлять положение.
– Ой, простите, – обратилась она к Уильяму. – И не обращайте внимания, я что-то слегка подвисаю сегодня. Очень рада с вами встретиться. Ваша мама много говорила про вас.
Уильям удивленно посмотрел на мать, беззвучно переспрашивая, верно ли он расслышал. «Подвисаю»?
Анна растерянно пожала плечами.
Слегка покраснев под прямым изучающим взглядом, молодой Хартли попытался найти подходящий ответ на странное и не совсем понятное замечание девушки:
– Эм-м-м, да… д-да, разумеется, – слегка запинаясь, произнес он. – Мне тоже… очень рад нашей встрече. Надеюсь, в нашем доме вы ни в чем не испытываете нужды…
– Ох, да… – пролепетала в ответ Баффи, пытаясь избежать очередного тычка от Анны. У ее хозяйки оказались на редкость острые локотки. – Все хорошо… просто супер. У вас отличный дом.
Не зная, что еще сделать, чтобы разрядить обстановку, она решила пожать Уильяму руку. Но, как оказалось, это было ошибкой, потому что он с беспокойством посмотрел на мать и отступил на шаг назад, пытаясь избежать этого рукопожатия.
– О… да… пожалуй… – коротко ответил он и повернулся к Анне. – Дорога меня слегка утомила, матушка. С вашего позволения, я хотел бы удалиться в свою комнату, чтобы отдохнуть перед ужином. Если вас не затруднит, проследите, чтобы Джеймс позаботился о моем багаже.
– Разумеется, мой дорогой… – хотя ее губы были сжаты, что-то во взгляде женщины заставило Баффи подумать, что вся эта ситуация забавляет миссис Хартли. Хотя что здесь было веселого, Истребительница понять не могла.
Напряженно улыбаясь и слегка кивнув Баффи, которая продолжала стоять с протянутой рукой, Уильям быстро ретировался к лестнице. Он так спешил увеличить дистанцию между собой и своей новой знакомой, что перешагивал по две ступеньки за раз.
Баффи наблюдала за его поспешным отступлением с некоторым изумлением и опустила руку, только когда Хартли уже исчез за поворотом лестницы.
– О’кей, – протянула она растерянно. – Понятно, что я ему совсем не понравилась.
– Какая ерунда! – рассмеялась Анна. – Он просто слишком джентльмен, чтобы позволить себе подобные вольности с юной леди, которую ему только что представили.
– В-вольности? – Баффи вопросительно посмотрела на миссис Хартли.
– Пожать вам руку. Я, право, и сама несколько удивилась, что вы это предложили. – Анна выглядела слегка озадаченной. – Неужели в Америке так принято?
– Ну да. Пожать человеку руку в Америке не считается такой уж вольностью. Нормальное приветствие… Вежливое такое…
– Я, разумеется, слышала, что молодые люди там довольно, эм-м… прогрессивны, – проговорила Анна. Она вздохнула так, словно это было поводом для сожалений, но потом внезапно вновь повеселела. – Но я могу с уверенностью сказать, что вы, моя дорогая, очень понравились Уильяму.
– Рада, что хоть кто-то так думает… – пробормотала Баффи.


Он все время на неё смотрел.
Баффи старалась сосредоточиться на говядине по-веллингтонски, но это было очень непросто, особенно если на тебя таращатся. А он делал это на протяжении всего ужина. Ну, не то чтобы таращился… Скорее подошло бы – бросал взгляды. Часто. И она кожей чувствовала, когда он в очередной раз поднимал на нее глаза. Но как только она поворачивалась, чтобы тоже посмотреть на него, он в этот момент обязательно или разглядывал свою тарелку, или начинал разговаривать со своей матерью. Истребительницу это невероятно нервировало.
Хотя стоило признаться, что она сама посматривала на него с завидной частотой. Но свое поведение Баффи считала более оправданным. В конце концов, этот Уильям ее вообще не знает и не представляет, кто она такая, в то время как она была знакома с ним… ну, или по крайней мере с тем, чем он станет. Она ведь была знакома со Спайком. Черт побери, он приковал ее цепями к стене, чтобы признаться в любви, всего пару месяцев назад. И угрожал, что позволит Друзилле убить ее, если Баффи не пообещает полюбить его в ответ! Мерзавец…
А теперь он как ни в чем не бывало сидел напротив нее за овальным обеденным столом из вишневого дерева, изучал еду на своей тарелке и украдкой поглядывал на Баффи.
Господи боже, ну вот как она умудрилась вляпаться в такое? Мало того, что она застряла в девятнадцатом веке, без каких бы то ни было реальных шансов вернуться домой. Так надо было ей еще и оказаться под одной крышей с возможным социопатом, который вот-вот будет обращен в вампира. Это уже был не просто кошмар, это был кошмар в квадрате, даже в кубе. Хотя чего еще можно было ожидать, если здесь оказался замешан Спайк?!
Она снова и снова вспоминала тот вечер в «Бронзе», когда он с мерзкой ухмылкой протянул: «Ну что тебе сказать, детка? Я всегда был плохим…»
А еще слова Джайлза, который зачитывал ей отрывки о Спайке из одной из своих старых скучных книжек, когда-то очень давно, когда только появившийся в Саннидейле вампир был признан достаточно опасным, чтобы поинтересоваться его историей:
«Он также известен как Уильям Кровавый. Прозвище «Спайк» получил за привычку пытать своих жертв с помощью железнодорожных костылей».
Гмм…. А не могло ли случиться так, что он был Уильямом Кровавым еще до того, как превратился в вампира? И если да, то каким образом он заработал такое прозвище? Такая кличка скорее подошла бы какому-нибудь пирату или серийному убийце типа Джека Потрошителя, а не добропорядочному викторианскому джентльмену. И Баффи очень сомневалась, что это могло быть милым домашним прозвищем, которое Анна придумала для своего драгоценного мальчика. Значит, с этим вежливым, благовоспитанным мистером Хартли было что-то не так… ну, или будет… в самое ближайшее время. А ведь для Баффи он является работодателем. Просто здорово!
Баффи в сердцах наколола на вилку ломтик говядины и бросила очередной взгляд на молодого человека, сидящего напротив. Спайк намекал, что до своего обращения он был настоящим бандитом и негодяем, но этот Уильям не был похож на злодея. Скорее, наоборот. Его внешний вид, все эти очки и строгий, застегнутый на все пуговицы костюм напоминал Баффи о Джайлзе. Молодой Хартли выглядел таким же нескладным заучкой, как и ее Наблюдатель. Впрочем, он вполне мог и притворяться ради своей мамочки. Между прочим, Джеффри Дамер (американский серийный убийца, каннибал, за жестокость был приговорен к 15 (!) пожизненным срокам – прим.переводчика) тоже не был похож на Хищника из фильмов ужасов. Кстати, в кино очень часто тихони и чудики оказываются теми, за кем с самого начала надо было присматривать особенно внимательно.
А Уильяма точно можно было отнести к породе чудиков. Баффи уже предвкушала, как будет подкалывать Спайка по поводу этой его прически. О, она собиралась оторваться по полной, когда вернется домой!
Если она вернется домой…
Зубцы вилки громко звякнули о тарелку, когда Баффи положила столовые приборы и взяла салфетку. Она не могла есть, только не тогда, когда он все время смотрит на нее. Анна продолжала радоваться тому, что Уильям вернулся домой, ведь скоро Рождество, но для Баффи это стало еще одним напоминанием о том, как много времени прошло с того момента, как она попала в Лондон. И о том, что до сих пор не было ни одного признака, даже слабого намека, что у нее есть шанс вернуться домой. От мысли о том, что она может застрять здесь навсегда, Истребительница ощутила приступ паники.
– С вашего позволения, я бы хотела удалиться… – проговорила она, отодвигаясь от стола.
Анна с беспокойством посмотрела на девушку.
– Ну разумеется, дорогая… Но на десерт будет чудесный шоколадный мусс. Может быть…
– Спасибо, но я не очень голодна…
Баффи просто хотелось побыстрее уйти.
– Вы плохо себя чувствуете? Может быть, следует послать за доктором?
– Все в порядке…
– Возможно, это головная боль? Из-за погоды… – вдруг произнес Уильям, не отрывая глаз от своей тарелки. – Сегодня весь день идет дождь. У меня самого тоже голова побаливает…
– Да, точно, – быстро согласилась Баффи, – головная боль. Я немного полежу в темноте, и все пройдет…
– Ох, – Анна выглядела разочарованной, – если так, конечно, вам следует отдохнуть, моя дорогая. Надеюсь, Вам скоро станет лучше… Если что-нибудь понадобится, обязательно дайте знать слугам.
– Я так и сделаю. Благодарю вас…
Баффи вышла из-за стола. Покидая комнату, она посмотрела на Уильяма и смущенно улыбнулась ему, стараясь показать, что благодарна за помощь и поддержку. Но ответной улыбки она не дождалась. Молодой Хартли на уходящую девушку даже не взглянул.


В тот же вечер немного позже Баффи, которая лежала своей комнате, уставившись в потолок и тщетно пытаясь уснуть, услышала голоса Уильяма и миссис Хартли. Они шли по коридору и, видимо, даже не задумывались, что их разговор может услышать кто-то еще. Не то чтоб они говорили что-то оскорбительное, но в любом случае речь шла о ней, поэтому Истребительница села на кровати и прислушалась, стараясь не пропустить ни слова.
– …похоже, сложилось как нельзя лучше? – голос Уильяма звучал тихо и почти равнодушно.
– О, да, – Анна отвечала гораздо громче и эмоциональнее, чем ее сын. – Она – настоящий ангел и так мне помогает! Мы должны обязательно рекомендовать пансион Чапмана всем нашим знакомым, которые захотят найти хороших служанок.
– Для служанки она очень хорошо одета…
Баффи судорожно стиснула в руках край одеяла. Черт возьми, она знала, знала, что он рассердится из-за ее нарядов!
Но Анну, похоже, это совершенно не беспокоило.
– Дорогой, но ведь те платья, которые у нее были, подошли бы разве что дочке какого-нибудь нищего старьевщика! Бедняжка рассказывала мне, что все ее вещи были украдены и ей пришлось носить эти ужасные лохмотья, которые ей дали в пансионе… Я ведь не могла допустить, чтобы Элизабет ходила по нашему дому, одетая как бродяжка, не так ли?
К удивлению Истребительницы, Уильям добродушно хмыкнул:
– Ну разумеется, матушка… Вы совершенно правы.
Наступила долгая пауза, и она знала, что в этот момент молодой Хартли обнимает свою мать. Скорее всего, точно так же, как когда-то обнимала свою маму и сама Баффи – коротко, довольно небрежно, одной рукой. И кем бы он ни был – или будет в будущем, – но то, что миссис Хартли очень сильно любила своего сына, было понятно без слов. Баффи сидела в темноте, обхватив себя покрепче, и пыталась унять боль и обиду на несправедливость жизни. Почему у Спайка в его… кстати, сколько ему лет? Двадцать пять? Тридцать?... почему его мама все еще с ним, а моя – умерла? Это ведь он скоро будет убийцей, это его тело будет служить пристанищем для вампира-социопата… Так нечестно!!! Несправедливо! Неправильно…
– Но она ведь тебе понравилась? Ведь так, дорогой?.. Ты думаешь, что она… – Анна замолчала, оставив девушку в неведении о том, что о ней думают Хартли.
Потом после небольшой паузы снова заговорил Уильям.
– Конечно, матушка… Конечно, она мне понравилась… – ответил он.
Уильям говорил все так же тихо, но слова его были слышны более отчетливо. Видимо, он прошел дальше по коридору и стоял сейчас у дверей библиотеки. Совсем рядом с ее комнатой.
Может быть, именно поэтому Баффи обратила внимание, что прежде чем ответить матери, Уильям слегка запнулся, и в голосе его почему-то прозвучали печальные нотки. Это было так не похоже на Спайка.
Но ведь это не Спайк? Или…
Она ждала, что они продолжат свою беседу, но раздался тихий щелчок закрывающейся двери, Баффи услышала легкие шаги Анны, приближающиеся к ее комнате, а через мгновение женщина осторожно постучала в ее дверь.
Прежде чем ответить, девушка быстро набросила на плечи шаль, чтобы выглядеть прилично (это обязательное требование она уже запомнила):
– Войдите…
Но Анна не стала заходить. Едва приоткрыв дверь, она заглянула в комнату и тихо спросила, не скрывая своей обеспокоенности:
– Как вы себя чувствуете, дитя мое? Ваша голова все еще болит?
– Нет-нет, мне гораздо лучше… Благодарю вас, – Баффи взглянула на часы и обнаружила, что уже почти десять часов вечера. Неудивительно, что миссис Хартли выглядела такой утомленной.
– А вы? – спохватилась Баффи. – Как вы себя чувствуете? Может быть, это вам что-нибудь нужно?
– О нет, спасибо. Я чувствую себя вполне неплохо. Просто подумала, что если вы хотите, я могла бы распорядиться, чтобы Ливи принесла вам чашку чая с молоком. Уильям часто пьет чай перед сном. Это помогает ему уснуть быстро и крепко.
– Угу… то есть я хотела сказать, да. Спасибо.
И уже потом, засыпая, Баффи подумала: «Интересно, из-за чего это Уильяму трудно заснуть?»


Обычно, когда он не мог уснуть, Уильям отправлялся в библиотеку. Одного-двух часов, проведенных за хорошей книгой, было достаточно, чтобы снять напряжение и расслабиться. Но сейчас это проверенное средство не помогало. Слишком часто за последние несколько недель нарушался привычный уклад его жизни. И немалую роль в этом играла особа, которая теперь жила в его доме. Сомнения начали мучить его с самого начала, когда он только принял решение нанять её на работу. Его матери в любом случае нужна была компаньонка и помощница для выполнения поручений и домашних дел, с которыми сама Анна уже не справлялась. И эта юная девушка… мисс Саммерс… для такой работы она, кажется, была достаточно подготовлена. Но не это его тревожило. Не ее навыки. Его мучил вопрос, следует ли ему уезжать, не дождавшись ее появления в их доме.
Больше недели он обдумывал различные варианты, но отъезд представлялся ему тогда самым верным решением. В любом случае нужно было наведаться в поместье, слишком давно он там не был. И… и… и…
И вот теперь Уильям думал, а не было ли это ошибкой? Возможно, всем было бы проще, если бы мисс Саммерс познакомилась с ним тогда же, когда и с его матерью. А теперь он своим возвращением невольно нарушил тот уклад, который сложился за время его отсутствия, ему даже показалось, что девушка его боится. А этого он не хотел. Он не хотел, чтобы женщина – любая женщина – испытывала страх в его присутствии.
Взволнованный, Уильям прошелся по комнате, останавливаясь иногда у полок, заполненных книгами, чтобы прикоснуться к корешкам некоторых из них… Он скучал по ним, как по добрым друзьям, пока был в отъезде, и предвкушал знакомство с новинками, которые совсем недавно добавились к его коллекции.
Но Уильям знал, что сегодня вечером его попытки погрузиться в мир литературы или поэзии будут тщетны, потому что мысли его были заняты совершенно другими вопросами. Медленно подошел он к своему рабочему столу и почти машинально взял в руки стопку писем, которые Эдвард оставил для него на привычном месте. В большинстве своем это были счета, которые не стоило даже вскрывать, он просто передаст их своему бухгалтеру для оплаты. Уильям перебирал корреспонденцию, скопившуюся за время его отсутствия, равнодушно и почти отстраненно, до тех пор, пока не наткнулся на конверт из плотной бумаги кремового цвета. Медленно и аккуратно Уильям вскрыл его серебряным ножом для писем и, не торопясь, достал приглашение.
Он ждал его. Несколько мучительно долгих недель он ждал и надеялся получить этот кусочек картона! Тем больше его удивило то, как он принял сейчас исполнение своего желания. Спокойствие, почти безразличие царили в его сердце, там, где прежде были трепет и волнение, беспокойство и даже страх, что он может быть не приглашен, что его отвергнут, сочтут недостойным. Озадаченный, он сел в кресло, не выпуская из рук приглашения, разглядывал его, перечитывая снова и снова, словно надеясь, что его чувства изменятся…
Уильям обвел кончиками пальцев имя хозяйки, приславшей ему это приглашение. Сесили... Как часто она посещала его мысли с тех пор, как они с матушкой перебрались в Лондон. Он знал ее довольно давно, поскольку их матери были достаточно близкими подругами, но до этой осени не обращал на эту юную леди внимания. А потом они не виделись несколько месяцев, и за это время Сесили невероятно изменилась. Конечно, она всегда была очень мила, но теперь… Теперь она стала настоящей красавицей. Большие темные глаза, блестящие каштановые локоны… волнующий изгиб нежных губ. Она говорила тихо, не повышая голоса, была восхитительно женственна, но в то же время довольно умна. Сесили была из тех редких женщин, которые могли цитировать Шекспира и обсуждать произведения Диккенса без банальностей и не впадая в примитивизм. В эти несколько месяцев их пути пересекались довольно часто, и хотя каждый раз они разговаривали друг с другом совсем недолго, нескольких бесед оказалось достаточно, чтобы произвести на него сильное впечатление.
Ему очень нравилась мисс Сесили Андервуд. Возможно, даже больше чем просто нравилась. Но когда Уильям потянулся за пером, чтобы написать ответ, рука его замерла, так и не дотянувшись до письменного прибора. За последнее время в его доме произошло так много изменений. Возможно, будет лучше, если он останется дома до тех пор, пока все волнения не останутся позади? Эта юная леди, новая компаньонка его матери… Он слегка прикусил нижнюю губу и нахмурился, стараясь оценить сложившуюся ситуацию. Через пару минут он заставил себя встряхнуться и принял решение. С его стороны было невероятно глупо так беспокоиться. Мисс Саммерс уже смогла зарекомендовать себя хорошей сиделкой, а его присутствие только будет доставлять ей дополнительные неудобства. Так что нет никакого смысла крутиться под ногами и мешать ей. И он в любом случае не должен тратить так много времени, размышляя о девушке, которая вела себя так странно при их первой встрече. Независимо от того, каким образом оказалась она в этом доме, она была всего лишь служанкой…
Он решительно взял перо и начал писать ответ.

На следующее утро Баффи опоздала к завтраку. Этой ночью она не слишком хорошо спала, поэтому первый утренний звонок к пробуждению она даже не услышала. Да она бы и второй проигнорировала, если бы не горничная, Ливи. Так что к тому моменту, когда Баффи только выбралась из-под одеяла, она уже опаздывала на десять минут. При этом ей еще предстояло одеться, а надевать викторианское платье – это вам не джинсы натянуть, парой минут тут не обойдешься. Сначала нужно вспомнить правильный порядок для каждой детали туалета, что для сонной Истребительницы уже было задачей практически непосильной. Плюс обязательно требовалась помощь горничной, чтобы справиться с этим дурацким корсетом. Неделю назад Баффи попыталась отказаться от этого пыточного инструмента, но Анна заметила и больше часа читала ей нотацию о важности держать себя и одеваться как приличная дама. К тому же все ее новые платья вообще невозможно было застегнуть, не затянув сперва талию самым отчаянным образом, так что выбора как такового у Баффи все равно не было.
Когда девушка закончила одеваться, причесываться и спустилась в столовую, Хартли уже сидели за столом и, судя по всему, о чем-то спорили.
– Уильям, ради бога, не будь таким упрямым. Ну, пожалуйста, – уговаривала Анна своего сына. – Я так давно нигде не бывала…
– Насколько я помню, для этого есть веские причины, –отвечал он. – Матушка, вы же знаете, доктор считает, что в вашем состоянии ночной воздух наиболее опасен…
Смущенная необходимостью входить в комнату в такой момент, Баффи специально громко стукнула носком туфли в дверь, прежде чем открыть ее, чтобы предупредить Хартли о своем появлении. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы кто-то решил, что она пыталась подслушать разговор своих хозяев.
С ее появлением спор мгновенно прекратился, а Уильям сразу же поднялся со своего места. Когда он сделал это в первый раз вчера за ужином, Баффи удивилась. Она не понимала смысла и цели этого поступка молодого Хартли, ведь для того, чтобы пододвинуть ей стул и подать салфетку, рядом стоял лакей. Но потом вечером она быстро пролистнула руководство по правилам поведения и этикету, которое ей дала Анна, и выяснила, что это всего лишь еще один бессмысленный жест, которым воспитанный джентльмен в девятнадцатом веке должен был демонстрировать даме свое уважение. Поэтому сегодня она в ответ произнесла негромко: «Доброе утро!», кивнула обоим Хартли и поторопилась занять свое место.
Уильям ждал, пока лакей поможет ей расположиться за столом, а она развернет у себя на коленях салфетку, и только после этого снова присел.
– Доброе утро, Элизабет, – приветствовала ее Анна. – Надеюсь, вы хорошо спали?
– Да, благодарю вас, – Баффи взяла бокал с водой, сделала глоток и указала на окно. – Дождь прекратился…
– О, да… и очень вовремя, хочу заметить. У меня есть особые причины желать, чтобы сегодня была очень хорошая погода. Особенно вечером.
Уильям бросил на мать недовольный взгляд, но Анна полностью его проигнорировала, сосредоточившись на том, чтобы убедить девушку занять ее сторону в споре.
– Сегодня в театре Сент-Джеймс дают «Сон в летнюю ночь». Это именно то, что нужно, чтобы развлечь нас этим тоскливым зимним вечером. Мне кажется, это – замечательная идея! А вы, моя дорогая, как думаете?
У Баффи возникло неприятное ощущение, что ее пытаются втянуть в семейный спор. Она быстро посмотрела на Уильяма и встретила его внимательный взгляд.
– Я думаю, что это вполне… эм-м… нормальная идея… – пробормотала она, отводя глаза.
Анна не замедлила сделать из этого ответа нужный ей вывод:
– А поскольку дождя нет, то и проблем с моим кашлем быть не должно, не так ли? Особенно если я приму лекарство и буду тепло одета… Верно, моя дорогая?
Баффи прекрасно понимала, к чему весь этот разговор. Анна устала чувствовать себя пленницей в собственном доме и пыталась вырваться на волю хотя бы на один вечер. В любом случае, с чего бы это ночной воздух мог навредить ей больше, чем этот же воздух в дневное время? В чем вообще разница? По мнению Баффи, безвылазное сидение в четырех стенах, будто под домашним арестом, для здоровья миссис Хартли было гораздо менее полезно, и, приняв такое решение, девушка снова подняла глаза, чтобы встретиться взглядом с молодым Хартли.
– Я думаю, что все будет в полном порядке, – подтвердила она.
После этого за столом воцарилась тишина, поскольку появился лакей и стал разносить еду. Но как только он закончил, Анна снова заговорила:
– Ну, значит, все решено. Я отправлю кого-нибудь, к примеру, Мэттью, приобрести для нас билеты. Уверена, что они еще не все раскуплены. Спектакль начинается в семь, так что у нас с вами, дорогая Элизабет, достаточно времени, чтобы привести себя в порядок.
И Баффи уронила кусочек бекона, который только что наколола на вилку.
– Я тоже поеду?
– Ну разумеется, дитя мое. Вы обязательно должны поехать с нами, – с теплой улыбкой ответила Анна.
– О… да, само собой… – и девушка с мрачным видом вернулась к завтраку.
Она ненавидела пьесы, терпеть не могла Шекспира и была не в восторге от перспективы провести вечер в компании Уильяма. Удовольствие более чем сомнительное.
Уильям с громким стуком поставил на стол бокал с водой:
– Я по-прежнему не считаю, что это хорошая идея.
Он совершенно не замечал Баффи, и это так рассердило девушку, что она вмешалась в разговор.
– В любом случае это лучше, чем заставлять ее сидеть в гостиной в ожидании собственных похорон, – бросила она. – Миссис Хартли больна, а не мертва.
При этих словах Уильям заметно побледнел, словно не мог вынести даже мысли о смерти своей матери.
– Вечерние прогулки зимой могут стать причиной ухудшения ее состояния, – негромко проговорил он. – По этому поводу доктор Гёлль высказался совершенно ясно. Нужно оберегать ее от ночного воздуха. Мы должны быть очень осторожны…
– Но мы уже очень осторожны, – Анна продолжала уговаривать сына. – Уильям, мы ведь переехали в Лондон. Покинули свой дом, изменили привычный уклад. Что еще мы можем сделать?
– Все что угодно, – упрямо ответил Хартли. – Все, что необходимо, чтобы уберечь вас, чтобы вы были в безопасности.
Анна грустно улыбнулась, выражение ее лица смягчилось, но решимость добиться своего осталась непоколебимой.
– Мальчик мой, я устала быть в безопасности, – тихо произнесла она. – Хочу насладиться тем временем, которое мне осталось.
Уильям кивнул, опустив глаза и стараясь не встречаться взглядом с матерью.
– Хорошо, – проговорил он глухим напряженным голосом. – Поступайте так, как сочтете нужным. – Он резко встал из-за стола. – Прошу меня извинить. Я обнаружил, что не слишком голоден. Приятного аппетита.
Обе женщины молча наблюдали, как он покидает столовую. Баффи видела, что Анну это очень огорчило, хотя она и пытается это скрыть.
– Все в порядке, – нарочито радостным тоном произнесла миссис Хартли. – Уильям немного посердится и перестанет. Он просто… беспокоится.
Баффи кивнула в знак согласия, но ничего не ответила. Она вернулась к своему завтраку, только чтобы обнаружить, что у нее тоже полностью пропал аппетит.


После завтрака Баффи отправилась на поиски Уильяма. Не то чтобы она так уж желала с ним пообщаться, нет, в его присутствии девушка по-прежнему чувствовала себя до ужаса неловко. И проникаться к нему сочувствием ей тоже не слишком хотелось, тем более что в ее сознании молодой Хартли все так же ассоциировался исключительно с тем чокнутым вампиром, в которого превратится в будущем. Но она ничего не могла с собой поделать, только не после этой утренней сцены в столовой. Потому что она отлично понимала его желание сделать все, чтобы его мама была в безопасности. Во время болезни Джойс Баффи точно так же, как сейчас и Уильям, действовала по совершенно четким правилам. Первое: строго выполнять все указания врача. Второе: избегать малейших рисков для мамы. Третье: следить, чтобы она соблюдала постельный режим! И наконец, четвертое: чтобы мама отдыхала, отдыхала и отдыхала!
И поэтому даже если некоторые врачебные рекомендации, по мнению Баффи, были смехотворны и абсолютно нелепы (одно только требование избегать ночного воздуха чего стоило!), для Уильяма это были советы авторитетных людей, специалистов. В конце концов, сложно ожидать чего-то другого от медицины в 1879 году, люди тогда обладали весьма ограниченными знаниями о болезнях и их лечении. А винить Уильяма за беспокойство о здоровье и самочувствии своей матери Баффи точно не могла, потому что совсем недавно сама прошла через это.
Истребительница в очередной раз напомнила себе, что жестокой кровососущей тварью был Спайк, а не Уильям… Анна говорила о нем как о человеке добром, заботливом и почтительном сыне, настоящем джентльмене. И даже если Баффи не вполне верила в объективность этих суждений, ни один из его поступков пока не позволял ей утверждать, что миссис Хартли заблуждается. А заранее осуждать молодого человека за преступления, которые будут совершены Спайком, было, по крайней мере, несправедливо. Так что хочет она того или нет, но Истребительница должна была извиниться перед Уильямом за свое дерзкое поведение за завтраком.
Поиски молодого Хартли не заняли много времени. Как Баффи и предполагала, он скрывался в библиотеке.
Возможно, это типично для всех британских джентльменов. И, разумеется, то, что Уильям выглядел совсем как Джайлз-библиотекарь, не могло быть случайным совпадением. Истребительница была абсолютно уверена, что он точно так же, как и ее Наблюдатель, проводит все свое свободное время, закопавшись в книжках.
Баффи немного ошиблась. Когда она заглянула в библиотеку, то обнаружила, что Уильям стоит у окна, глядя в сад. И на ее просьбу войти он ответил согласием, видимо, только потому, что здесь же находилась горничная, выметавшая золу из камина, и им не грозило в нарушение всех приличий оказаться в библиотеке наедине.
Сама Баффи, разумеется, на эти мелочи не обратила ни малейшего внимания.
Она пыталась быстро придумать, с чего начать и что сказать, но Уильям опередил ее:
– Мисс Саммерс? Могу я вам чем-то помочь?
Он говорил тихо, голос звучал мягко, немного грустно, и это удивило девушку. Она-то думала, что Хартли будет сердиться на нее.
– Я… я извиниться хотела… за свои слова… за завтраком, – ответила Баффи, слегка запинаясь. – Это же ни в какие ворота… то есть мне не следовало с вами так разговаривать, мистер Хартли. Я очень сожалею…
– О… не стоит… прошу вас, – он повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза, только чтобы через мгновение вновь отвести взгляд и отвернуться. – Вы были… вы правы. Я веду себя, как тюремщик. Слишком сильно опекаю ее. Но я… я просто…
– Вы не хотите, чтобы с нею что-то случилось? – тихо сказала Баффи. – Чтобы ей стало хуже?
– Да. Я уверен, вы, мисс Саммерс, уже знаете, что шансы моей матери выздороветь весьма невелики… Я только хочу… Я хочу, чтобы она оставалась со мной как можно дольше. А для этого надо следовать рекомендациям врача…
– Ну да. В теории…
– Прошу прощения? – он обернулся и с удивлением взглянул на девушку.
– Ну, вы, разумеется, можете все время держать ее взаперти и пичкать разными лекарствами, микстурами и таблетками, можете делать все-все, как доктор прописал. Но только вот если она при этом будет несчастна, все это будет напрасно. Понимаете, когда моя мама заболела, врач дал мне прочитать одну статью… И там говорилось, что чем более позитивно пациент смотрит на мир, тем больше у него шансов на выздоровление. Типа, если больной ничего не делает, а только лежит и думает: «Ааа, я скоро умру!», то именно это и произойдет. Но если они думают: «Я буду бороться! Я собираюсь жить долго!», тогда их шансы гораздо выше. И если они позволяют себе строить планы… На будущее. Может быть, они все равно умрут от своей болезни. Но не так скоро. И уж точно проживут оставшееся им время намного лучше… интереснее…
Уильяма этот рассказ заинтересовал настолько, что он даже сделал несколько шагов навстречу девушке.
– Никогда о таком не слышал, – тихо проговорил он.
– Ну, это совсем новая теория. Американская…
– Понимаю… И ваша матушка, она…?
– Она умерла. Но не из-за рак… эм-м… своей болезни. Ей сделали операцию, на мозге… Она умерла от осложнений... потом… Позитивное мышление здесь ничем не могло помочь…
– Я вам очень сочувствую, – проговорил Уильям. И было видно, что он говорит это искренне, от души.
– У меня все хорошо, – отозвалась Баффи автоматически и тут же горько усмехнулась, – вообще-то нет… не все… не хорошо… Но жизнь продолжается, так что… Наверное, это означает, что все будет хорошо… когда-нибудь…
Он сделал еще один шаг навстречу девушке.
– Матушка писала мне, что вы, мисс Саммерс, очень храбрая и с удивительной стойкостью переносите все тяготы. Но теперь я понимаю, что это было серьезным преуменьшением…
Баффи с трудом заставила себя не отступить назад. «Это не Спайк!» – твердила она себе. Но доверять ему она не могла. Да, Уильям еще не стал Спайком. И скорее всего, ее подозрения относительно его истинной злодейской натуры были ошибочны. Но Истребительнице был слишком хорошо знаком этот наклон головы, это выражение лица, этот внимательный, с прищуром, взгляд. Так смотрел на нее Спайк, когда подозревал, что от него что-то скрывают. С точно таким же выражением лица вампир ждал от нее, прикованной к стене, подтверждения, что у него есть шанс на любовь Истребительницы. От такого сходства становилось жутко.
Она нервно улыбнулась и неловко заправила за ухо выбившийся локон, стараясь скрыть охватившее ее смущение:
– Нет, я… Я совсем не такая… Просто делаю то, что должна…
– И все же… если вам что-нибудь понадобится, если в моих силах сделать так, чтобы вы почувствовали себя в нашем доме более комфортно… если я могу что-то…
– Пообещайте своей матери, что вы отвезете ее посмотреть эту пьесу. Спай… Мистер Хартли, пожалуйста. Она так этого хочет! Просто доставьте ей эту радость. Я бы отдала сейчас все на свете, чтобы моя мама была жива, и я могла ее хоть чем-то порадовать.
Кажется, он даже не обратил внимания на то, что она перебила его.
– Разумеется, я так и сделаю, – ответил Уильям. – И надеюсь, вы, мисс Саммерс, тоже к нам присоединитесь.
После того, как она прочитала своему хозяину настоящую лекцию о том, что надо исполнять желания больного, сказать сейчас «нет» было невозможно.
– Да, конечно, – проговорила Баффи с напряженной улыбкой. – Спасибо за приглашение.
Она коротко кивнула, прощаясь с хозяином, и быстро, прежде чем Уильям успел что-то ответить, покинула комнату.


Все облака рассеялись еще до полудня, и Баффи от души порадовалась за свою хозяйку. Ведь если бы появился хоть малейший намек на возможность дождя, Уильям наверняка отменил бы эту поездку.
Но к вечеру на улице было по-прежнему ясно. И очень холодно. Настолько, что Баффи ужасно замерзла всего за пару минут, пока помогала Анне подниматься по ступенькам каретного камня и устраиваться поудобней в экипаже. Не спасла даже теплая накидка, в которую девушка закуталась. Уильяма низкая температура тоже беспокоила, и во время поездки он снова и снова уточнял у матери, все ли в порядке, несколько раз переспросил, не мерзнет ли она, и всякий раз предлагал никуда не ехать и немедленно вернуться домой, потому что лучше потерять несколько фунтов за билеты, чем нанести вред здоровью Анны. В конце концов, миссис Хартли не выдержала и, с укором глядя на сына, сидевшего напротив нее, произнесла:
– Уильям, дорогой, перестань терзаться, прошу тебя. Да, на улице холодно, но не сыро, и я очень тепло одета. Это чудесный вечер. – И она обратилась за поддержкой к сидевшей рядом с ней девушке: – Элизабет, дорогая, а вы как думаете?
Баффи только засунула поглубже в муфту свои замерзшие руки и постаралась ответить коротко, чтобы никто не заметил, что у нее зубы от холода стучат:
– Отличная погода, к-как по мне…
– Ну что ж, значит, все хорошо, – проговорил Уильям таким тоном, что стало понятно, он лично в этом очень сомневается.
Всю дорогу он смотрел в окно кареты, хотя что можно было разглядеть в этой чернильно-черной темноте, оставалось загадкой. Баффи понимала, что молодой Хартли умирает от желания еще раз спросить у Анны, не мерзнет ли она. Но надо отдать ему должное, он сдержался и промолчал.
Поскольку других объектов для наблюдения не было, Баффи начала рассматривала Уильяма. Выглядел он совершенно безукоризненно, был весь такой ухоженный и холеный. При этом нельзя было сказать, что он как-то особенно принарядился. Темно-серый костюм, черное пальто. Перчатки хорошей кожи, без которых ни один добропорядочный джентльмен не позволит себе выйти из дома, разумеется, тоже были черными и на вид очень дорогими. Единственным цветным элементом его наряда был жилет: темно-зеленый, расшитый крохотными красными цветами. Девушке пришлось признать, что выглядел Уильям Хартли весьма привлекательно, хоть и слегка мрачновато на ее вкус. Но возможно, в 1879 модный джентльмен должен был выглядеть именно так. В целом же во всем его изысканно-сдержанном аристократичном стиле, в этом внимании к мельчайшим деталям было нечто удивительно притягательное.
– Может, вы мне про пьесу расскажете? – сказала девушка, пытаясь прервать неловкое молчание, наступившее в карете. – Там что-то интересное?
– Дитя мое, вы не читали Шекспира? – удивилась Анна.
– Читала кое-что… В школе… Ну там, «Гамлета», «Макбета» и сонеты всякие. А «Летний сон» не читала и ни разу не видела… Он мне как-то не попадался. О чем там?
По губам Уильяма пробежала улыбка, будто Баффи сказала что-то забавное, а миссис Хартли поспешила ответить на ее вопрос:
– Пьеса называется «Сон в летнюю ночь», дорогая. И это фантазия, если можно так сказать, сказочная история…
– И романтическая… – прибавил вдруг Уильям.
Баффи быстро взглянула на него, но молодой Хартли по-прежнему сидел, отвернувшись, и смотрел в окно.
– Да! И романтическая тоже, – согласилась Анна. – И, разумеется, комедийная… А еще там есть волшебные создания: феи, нимфы и фавн. И все так ярко, так красочно. О, это просто невозможно описать словами! Вы сами все увидите, моя дорогая, и наверняка получите огромное удовольствие. В труппе Сент-Джеймса – прекрасные актеры. Это должно быть так чудесно!
А Баффи сейчас хотелось лишь одного – чтобы в театре было тепло.


Театр Сент-Джеймс размещался в здании не слишком большом, но очень элегантном и красивом. А еще здесь, слава богу, было тепло и комфортно. На этой сцене можно было и давать концерты, и показывать самые разнообразные театральные постановки, но чаще всего на подмостках Сент-Джеймса ставили оперы. Именно опера делала этот театр популярным и модным местом во время Сезона* (который, впрочем, должен был начаться только через четыре месяца). Но в этот холодный зимний вечер зал был заполнен лишь на три четверти.
Хартли чуть-чуть опоздали и прибыли как раз к подъему занавеса, но билеты у них были в ложу, а это избавляло их от необходимости пробираться к своим местам между рядами, наступая на ноги и беспокоя других зрителей.
Баффи была так занята изучением всех деталей и украшений роскошного холла, что отвлеклась и не заметила, как отстала от Анны. Поэтому когда кто-то дотронулся до ее плеча, Истребительница даже вздрогнула от неожиданности, ведь она уже успела усвоить, что ключевое правило викторианского общества: «не прикасаться!». И тут вдруг мистер Хартли, поддерживая ее за локоть, помогает ей подняться по ступенькам и найти ее место в ложе.
Баффи не особо нуждалась в такой помощи, но предположила, что это одно из тех дурацких правил поведения в светском обществе, по которым сильный и отважный мужчина обязан поддерживать и оберегать хрупкую и беззащитную женщину.
Так что она просто позволила Уильяму продемонстрировать хорошее воспитание и отличные манеры. Но все-таки, как это было странно – чувствовать, как пальцы Спайка… нет, пальцы Уильяма нежно и деликатно сжимают ее локоть, как бережно направляет он ее к креслу. Сам Хартли сел у противоположной стенки, а Анна заняла место посередине.
Газовые светильники в зале начали медленно гаснуть, распахнулся бархатный занавес, и Баффи наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть ярко освещенную сцену с красочными декорациями. Ну что ж, до этого момента все выглядело весьма многообещающе… Тут на сцене появился красивый актер в роскошном театральном костюме. И даже если все его жесты и мимика выглядели слегка утрированными и преувеличенными, это вполне соответствовало викторианскому стилю. Кажется, все в ту эпоху было чрезмерным.
Да, Ипполита дивная, уж близок
Наш брачный час. Четыре дня счастливых
К нам месяц новый приведут. Но старый -
О, как он медлит!
(перевод М.М.Тумповской)


Актер произнес буквально несколько фраз, но этого оказалось достаточно, чтобы разочарованная Баффи откинулась на спинку кресла. Теперь она вспомнила, почему Шекспир всегда казался ей таким до ужаса скучным: она просто ни слова не понимала из того, что он написал. И оказалось, что даже если тебе приходится не самой книжку читать, а актера слушать, легче и понятнее не становится. Наоборот, это все только усложняло: ведь, во-первых, без микрофонов и усилителей звука слова надо было еще постараться расслышать, а во-вторых, у артистов был очень сильный кембриджский акцент*.
Чтобы не умереть со скуки, девушка принялась оглядываться по сторонам, рассматривать зал и других зрителей. Конечно, она старалась делать это осторожно, чтобы не огорчить своим невниманием Анну. Хотя ее хозяйка сейчас так самозабвенно следила за спектаклем, что, глядя на нее, можно было поверить, будто на сцене действительно происходит нечто выдающееся.
Но как же сложно в этом зале было удержаться и не глазеть по сторонам! Большинство зрителей явно были представителями высшего класса, и одеты они были соответствующе. Баффи в первую секунду даже стало неловко за свой внешний вид. Ее кремовое платье было, конечно, очень красивым, но все-таки гораздо проще и скромнее, чем роскошные туалеты аристократок. Вероятно, для вечерних платьев правила этикета устанавливали гораздо меньше ограничений по цвету и отделке, чем для костюмов джентльменов, поэтому сейчас здесь собрались дамы в нарядах самых разных цветов и оттенков: алого, малахитово-зеленого, ярко-синего. Ах, какой изысканной была отделка на платьях! Какими сложнейшими вышивками и тончайшими кружевами украшались эти наряды! А стоила такая отделка, похоже, больше, чем все платье Истребительницы. И, разумеется, нельзя было не обратить внимания на драгоценности. Викторианские леди отлично знали, как правильно использовать творения ювелиров, чтобы подчеркнуть свою красоту. Великолепные драгоценные камни в тяжелых и изысканных золотых оправах украшали уши, шеи и запястья каждой благородной леди.
Ах, как давно Баффи не приходилось обращать внимания на все эти вещи, как давно она перестала придавать этому значение. Разумеется, в Саннидейле она старалась следить за модой и носила то, что подходит ей по стилю, но она не могла забыть о том, что одежда должна быть практичной. Сложно истреблять вампиров в вечернем платье, а любые украшения, серьги или цепочки только давали бы демонам преимущество. А сейчас девушка вдруг испытала острый приступ зависти ко всем этим элегантно одетым дамам и тут же почувствовала себя из-за этого виноватой. В конце концов, она же была Истребительницей. У нее были более важные и серьезные дела. Например, вернуться в свое время.
Правда, она старалась не вспоминать о том, сколько времени прошло с того момента, когда она последний раз занималась истребительством. Ведь после того, как она оказалась в Лондоне, Баффи находила самые разнообразные отговорки и объяснения, чтобы избежать этого занятия. Когда ближе к ночи ее начинала грызть совесть, она просто говорила себе, что сегодня у нее совершенно нет возможности выбраться на патрулирование, что до сих пор она не встретила ни одного вампира, так что, может быть, в Лондоне их и вообще нет.
При этом Истребительница отлично знала, что просто обманывает себя. Что на самом деле она отчаянно устала от всего этого безумия, устала охотиться и убивать, устала постоянно беспокоиться о судьбах человечества. Где-то там, в этом мире, в этом времени была своя Истребительница. Об Армагеддоне тоже можно было пока не беспокоиться. В конце концов, Истребительница точно знала, что в ближайшие сто лет конец света не наступит. Так что была ли она обязана бродить по здешним улицам, уничтожая демонов? Ну конечно, нет. Пусть этим занимается местная, принадлежащая этому времени, Истребительница. А Баффи сейчас была слишком занята. Ей и так было нелегко привыкнуть к этому миру, так что создавать себе дополнительные сложности было совершенно необязательно. А именно это и случилось бы, если бы Анна, к примеру, обнаружила свою сиделку с деревянным колом в руке в разгар драки с каким-нибудь монстром.
От этих размышлений Баффи отвлек опустившийся занавес, что означало, что первый акт закончен и на сцене начинается смена декораций. В ожидании второго акта публика прогуливалась в фойе, приветствуя знакомых и оживленно обсуждая достоинства спектакля. И их голоса сливались в негромкий гул…
А вот Уильям так и не вышел из ложи и не выказал ни малейших признаков, что знает хоть кого-то из леди и джентльменов, прохаживающихся мимо. Баффи наблюдала за ним с некоторым удивлением. В конце концов, он довольно давно в столице, неужели у него здесь нет хоть каких-то друзей? По словам Анны, каждый год во время Сезона** они по несколько недель жили в своем лондонском особняке. Так что они точно были знакомы со многими представителями высшего света. Но за весь антракт молодой Хартли так и не покинул своего места. Он молчал, задумавшись о чем-то, и заговорил лишь после того, как Анна начала настойчиво втягивать его в разговор. И все это время Уильям совершенно не замечал взгляды, которые многие из зрителей бросали на него. Поразмыслив, Баффи, пришла к выводу, что в умении заводить друзей и нравиться окружающим, Уильям, по всей видимости, ничем не отличался от своего двойника-вампира.
Антракт закончился, начался второй акт, и девушка снова заскучала. Но эта часть спектакля прошла на удивление быстро, Баффи и оглянуться не успела, как пора было уезжать. Впрочем, чтобы избавить Анну от риска находиться в шумной и тесной толпе и избежать давки, они задержались в своей ложе подольше, дожидаясь, пока основная часть зрителей покинет театр. Затем Уильям поднялся со своего места, чтобы помочь миссис Хартли встать и спуститься из ложи по ступенькам в боковой проход. Потом он вернулся и подал руку Баффи. Она совершенно не нуждалась в его помощи и легко могла бы самостоятельно подняться с кресла и пройти к выходу, но отказаться было бы невежливо. Когда он помогал ей пройти по ступенькам, Баффи обратила внимание, что его рука была горячей и, кажется, даже слегка дрожала, будто Уильям волнуется. Но взглянув на него, она не заметила ни малейших признаков волнения, он был серьезен и спокоен, почти отрешен. Как только ступеньки остались позади, Уильям сразу же отпустил ее руку и больше ни разу не взглянул на девушку. Он вообще не проронил ни единого слова ни на пути к карете, ни по дороге домой.
______________
Кембриджский* акцент (он же «оксфордский акцент», он же «оксбридж», он же классический «королевский английский») – все слова произносятся неспешно и вычурно. Звучит примерно вот так – Сон в летнюю ночь, версия1.
Примерное представление о спектакле, на котором присутствовала Баффи, вы можете получить, если пойдете по следующей ссылке – Сон в летнюю ночь, версия2.

Сезон** – часть светской жизни: время приемов, балов, представлений ко двору, но прежде всего «общение с правильными людьми в правильных местах».
В Британии Светский Сезон – это период с апреля-мая по конец августа. Сезон совпадал с сессией парламента (когда лорды и парламентарии, то есть "люди света", собирались в Лондоне).

Несмотря на все предосторожности, эта поездка в театр не прошла для Анны бесследно. Приступ, который случился с нею этой ночью, был гораздо тяжелее обычного. Баффи испробовала все доступные ей средства, чтобы облегчить состояние хозяйки, но ничего не помогало. Анна хрипела и задыхалась, а каждый сделанный вздох вызывал очередной приступ жесточайшего кашля. Истребительница так напугана, что с ее хозяйкой может случиться что-нибудь ужасное, что совсем растерялась. Уильям спал, и по-видимому, очень крепко, во всяком случае он оставался в своих личных комнатах на другом конце коридора. Уверенная, что он будет очень злиться, когда обнаружит, что состояние Анны ухудшилось (в конце концов, это было именно то, чего он опасался) Баффи не рискнула беспокоить его, пока это не будет абсолютно необходимо. Вместо этого девушка отдала распоряжение одной из служанок, чтобы послали за врачом, а сама побежала на первый этаж, за флаконом с лекарством. Последнюю дозу Анна приняла совсем недавно, как раз перед тем, как идти спать, но Баффи паниковала и не знала, чем еще помочь своей хозяйке.
Сироп от кашля, насколько помнила Истребительница, должен был стоять на столике в малой гостиной. Девушка побежала туда, мысленно молясь, чтобы одна из горничных не переставила его куда-нибудь, ведь тогда Баффи не сможет его быстро отыскать. Но, к счастью, бутылочка осталась на своем привычном месте. Облегченно вздохнув, Истребительница торопливо схватила его, но сделала это так неловко, что флакон выскользнул у нее из рук. Ковер на полу не смог смягчить удар, бутылочка подпрыгнула и с громким стуком упала на твердый паркет. Коричневое стекло треснуло, осколки разной величины разлетелись в разные стороны, а густой желтоватый сироп попал на край ковра и начал впитываться в мягкий ворс.
– Черт-черт-черт!! – в сердцах выругалась девушка. Она начала торопливо собирать самые крупные осколки, пытаясь сократить наносимый ущерб. Донышко флакона осталось более-менее целым, и у Баффи даже мелькнула мысль, может там осталось достаточно, чтобы дать Анне еще одну дозу. Но, пытаясь это выяснить, она неудачно схватилась за осколок, и сильно порезала палец на правой руке об острый стеклянный край.
– Что здесь происходит?
Баффи резко подняла голову, мгновенно позабыв о крови, бегущей из глубокой раны возле большого пальца. В дверях гостиной стоял Уильям. Спутав его недоумение при взгляде на беспорядок, творившийся сейчас в комнате, с гневом, перепуганная девушка попыталась объяснить происходящее:
– В-ваша мама… п-приступ, – сбивчиво, заикаясь, дрожащим голосом проговорила она.– Она кашляет... очень сильно. Я побежала за сиропом и вот… он разбился. Я уронила, и он разбился…
Внутренне Баффи приготовилась к самому худшему. То, что после поездки в театр, куда они отправились только потому, что она убедила Уильяма, у Анны случился приступ, уже само по себе было очень плохо. Вдобавок она умудрилась расколотить флакон с очень нужным сейчас миссис Хартли лекарством, которое, ко всему прочему было еще и очень недешевым. И вот теперь этот дорогущий сироп, медленно, но верно впитывался в ворс ковра, про стоимость которого Истребительнице было страшно даже подумать. Она решила, что если есть обстоятельства, при которых Уильям сорвется и наорет на нее, то это тот самый случай. И у него, разумеется, были все причины, чтобы злиться. Но если после этого он ее вышвырнет на улицу, куда ей идти?
Его взгляд скользнул вниз, к ее руке, но света лампы, отражавшийся в стеклах его очков, не позволял ей увидеть выражения его глаз.
– У вас идет кровь, – заметил он.
Баффи посмотрела на свою руку. Из глубокой трехдюймовой раны кровь тонкой струйкой стекала по пальцам на уже порядком запачканные ворс ковра. Девушка быстро прикрыла порез другой рукой.
– Я… мне очень жаль. Я заплачу за это… за лекарство и за ковер, за его чистку. Я обязательно заплачу вам.
– САРА!
Он крикнул так громко, что Баффи невольно съёжилась, но как только пожилая экономка появилась в комнате, к Уильяму как по волшебству вернулся его обычный ровный тон.
– В кладовке должен быть еще один флакон с сиропом от кашля, сходите и возьмите его, – приказал он, игнорируя книксен экономки. – Потом поднимитесь наверх и дайте матушке одну ложку лекарства, и побыстрей. Останетесь с нею, пока я не приду вас заменить.
Потом он снова взглянул на Баффи.
– Вы послали за доктором?
Она кивнула.
– Десять минут назад. Мэттью поехал за ним. Так что он скоро прибудет.
– Хорошо, – казалось, он был напряжен, так же как и Баффи. Когда миссис Фицпатрик не бросилась сразу же выполнять его распоряжение, он рявкнул: – Чего вы ждете? БЕГОМ!
Баффи снова присела на корточки, пытаясь одновременно собирать осколки и не повредить еще больше израненную руку. Она еще ни разу не слышала, чтобы Уильям повысил голос, тем более так кричал на слуг, и это пугало ее. Пусть она не знала, что он за человек, но в том, что обычно он ведет себя очень вежливо, сдержанно и спокойно, она успела убедиться. И то, что она умудрилась довести его до состояния, когда он орет как баньши, было верным знаком, что сейчас ее вышвырнут из этого дома на улицу. Пряча взгляд и втянув голову в плечи, она покорно ждала своего увольнения.
Но вместо того, чтобы приказать ей убираться прочь, Уильям опустился на колени рядом с нею.
– Что с вашей рукой?
– Н-ничего… ничего страшного. Я просто…
– Вы неверно меня поняли. Я хотел сказать...эм-м... могу ли я взглянуть, что с вашей рукой?
Она замолчала и позволила ему взять себя за руку. Уильям повернул ее ладонью вверх, несколько мгновений изучал порез, а потом полез в карман за носовым платком.
– Я попрошу доктора, чтобы он занялся вашей раной, после того, как он поможет матушке, – сказал он так тихо и так мягко, что Баффи едва его расслышала. – Порез довольно глубокий.
Баффи почти не почувствовала, как он положил платок ей на ладонь и осторожно прижал его к порезу, чтобы остановить кровотечение. Но она обратила внимание, как дрожали его руки, как он запинался, когда говорил.
– Все не так уж плохо, – ответила она, озадаченная его поведением.
Порез сильно кровоточил, но у нее бывали раны и посерьезней. А здесь даже швы не понадобились бы. Но почему он вел себя так странно? Он что, не выносил вида крови?
Баффи взглянула в лицо молодому Хартли, чтобы проверить, может он побледнел, или собирается в обморок упасть, а может ему просто противно… но в синих глазах она увидела лишь беспокойство. Заботу. Нежность. И было там что-то еще. Что-то, чего она не могла понять. Но гнева, злости или отвращения в этом взгляде точно не было. Она снова отвела глаза, и пролепетала:
– Я прошу прощения, за лекарство. Оно очень дорогое, я знаю. Я возмещу… обязательно заплачу за него.
– Не говорите глупостей, – хриплым шепотом ответил Уильям.
Он все еще держал ее за руку, хотя платок уже помог остановить кровотечение. И Баффи обратила внимание, какой горячей была его ладонь, словно у него была лихорадка. Она попыталась встретиться с ним взглядом, но Хартли вдруг быстро посмотрел в другую сторону, а потом отпустил руку девушки.
– Вам лучше, я надеюсь? – проговорил он, все также избегая встречаться с ней взглядом.
– Я… я в порядке, – с запинкой ответила Баффи, – благодарю вас…
Она протянула руку, чтобы дотронуться до него, но Уильям отшатнулся и быстро поднялся на ноги.
– Я должен… должен узнать, как себя чувствует моя мать. Оставьте весь этот беспорядок, позаботьтесь лучше о своей ране. Я скажу Саре, чтобы она отправила одну из служанок убрать здесь и вычистить ковер.
И прежде, чем девушка успела что-нибудь ему ответить, он развернулся и ушел, опустив голову, ссутулившись и глубоко засунув руки в карманы брюк.
Баффи все еще сидела на корточках, когда через несколько минут в гостиную вбежала одна из горничных и начала убирать осколки разбившегося флакона. Истребительница испытывала сейчас такое странное чувство, словно… В какой-то момент ей показалось, что она… Что она хочет пойти за нем следом. За Уильямом. Но, разумеется, это было немыслимо.


Несколько часов спустя Баффи все еще слонялась по коридору у дверей спальни миссис Хартли. Доктор Гёлль уже закончил осмотр, сделал новые назначения лекарств и наконец-то был готов уйти.
Но, даже не смотря на то, что приступ у Анны уже прошел, Баффи была не в состоянии расслабиться. И Уильям тоже, если судить по выражению его лица. Ни один из них, разумеется, ни за что не осмелился бы произнести это вслух, но оба они страшно боялись, что в результате их вечернего выезда у миссис Хартли могла начаться пневмония. Этот страх только усилился, когда доктор заявил, что их поездка в театр была безумием, что для Анны, в ее крайне тяжелом состоянии, чрезвычайно вредно дышать ночным воздухом. И пусть приступ уже прошел, а Анна, все еще очень бледная, ослабевшая, чувствовала себя гораздо лучше, но рассерженный доктор Гёлль продолжал твердить, что последствия этой поездки не закончатся одним приступом. Сильный кашель, который на протяжении всей болезни сопровождал ее, ослаблял легкие, а сегодня приступ был особенно тяжелым. И если они будут продолжать вести себя подобным образом, то значительно сократят отпущенный Анне срок жизни.
Доктор с громким выразительным щелчком закрыл свой небольшой черный саквояж и жестом предложил Уильяму проследовать за ним в коридор. Баффи он ничего не сказал. Он вообще игнорировал ее присутствие. Ведь она была всего лишь женщина. Служанка. Обращать на нее внимание было ниже его достоинства. Но Истребительнице подобное поведение доктора было абсолютно безразлично. Она едва дождалась, пока мужчины покинут комнату и в полном изнеможении опустилась на стульчик, стоявший у кровати Анны. Физический и эмоциональный стресс этим вечером был тяжким испытанием, и теперь, когда кризис миновал, и миссис Хартли наконец-то заснула, девушка вдруг ощутила, насколько измотана она сама. Ее ноги и спина болели так, что Истребительница понимала, что заснуть ей не удастся, даже если она попытается. Разумеется, это предполагало, что у нее появится возможность поспать. Сейчас уже была половина третьего ночи.
Через неплотно прикрытую дверь до девушки доносились звуки мужских голосов, причем один из собеседников говорил довольно громко и сердито. Баффи вздохнула. Доктор Гёлль, разбуженный посреди ночи и вынужденный срочно приехать к своей пациентке, был крайне раздражен. Он ведь уже успел отчитать их за то, что Анна покидала дом в такую холодную погоду. Но, похоже, одного раза ему оказалось недостаточно, и теперь Уильям, вынужден был выслушать все это еще раз. Было это, разумеется, абсолютно несправедливо, особенно если учесть, что из них троих, молодой Хартли был единственным, кто был против поездки. Правда, сам он даже не пытался оправдываться, а вот Баффи не стала терпеть несправедливости и выступила в защиту, указав доктору на этот факт. А тот отмел это возражение как несущественное, тут же заявив, что мистер Хартли, как глава семьи и единственный мужчина в доме, должен быть в состоянии управиться с двумя неразумными женщинами.
Истребительница все ждала, когда же у Уильяма лопнет терпение. Если бы какой-нибудь из врачей, которые лечили Джойс, хотя бы попытался разговаривать с нею в такой манере, она бы уже давно выставила его за дверь, высказав ему при этом все, что думает, не выбирая выражений.
К тому же, взрывной темперамент Спайка не мог появиться из ниоткуда. Но сейчас этот самый темперамент, кажется, был где-то на каникулах, потому что Уильям очень спокойно и доброжелательно выслушал медика, кротко согласился со всеми его рекомендациями и поблагодарил (черт побери, он его еще и ПОБЛАГОДАРИЛ!!!) за то, что доктор Гёлль смог приехать к ним в столь поздний час.
Через некоторое время, проводив доктора до ожидавшего его экипажа, Уильям вернулся. И сейчас он был совсем не похож на того холеного, безупречно выглядевшего джентльмена, который отправлялся несколько часов назад на спектакль в театре Сент-Джеймс. Сейчас молодой мужчина выглядел так, словно его пару раз переехал грузовик. Бледный от усталости, с темными кругами под покрасневшими от недосыпа глазами, без очков, которые он где-то оставил… Баффи вдруг вспомнила, как Хартли отшатнулся от нее в гостиной. Потому что по комнате Уильям сейчас тоже двигался как-то неловко, стараясь держаться как можно ближе к стене, словно боялся, что запачкается, если окажется поблизости от девушки. Тогда, в волнениях о здоровье Анны и потом, во время визита доктора, у нее не было времени обратить на это внимания. Но теперь, поскольку миссис Хартли спала, и они были фактически наедине, тревожное чувство напряженной неловкости и ожидания чего-то недоброго вернулось к Истребительнице с удесятеренной силой.
– Матушка… с ней все хорошо? – Голос Уильяма был глухим и хриплым от усталости.
– Она спит, – ответила Баффи, и тут же почувствовала себя полной идиоткой.
Ну, разумеется, он ведь и сам мог это видеть. Поэтому она поторопилась добавить:
– Ее дыхание сейчас гораздо лучше, почти без хрипов.
Уильям просто кивнул в ответ.
– Я все-таки останусь с ней до утра, – продолжила девушка, – на всякий случай. Мало ли…
– В этом нет необходимости. Я буду здесь, так что вы можете пойти отдохнуть.
– Учитывая, что вы выглядите так, будто в любой момент готовы свалиться замертво от усталости, я голосую против этой идеи. В конце концов, сиделка здесь я. И все что произошло… это моя вина, я знаю. Так что останусь я. Это моя обязанность…
– Осмелюсь спросить, что привело вас к подобному заключению? – спросил он
А она вдруг подумала, как странно он говорит с нею, идеально артикулируя, четко произнося каждое слово. Словно он думает, что она ему оценку за речь поставит. Ни с кем больше он, кажется, так не разговаривал. А Спайк вообще говорил совсем иначе.
Смущенная и встревоженная его вопросом, она медленно проговорила:
– Ну… как бы… во-первых, вы меня для этого наняли…
– Нет, – он покачал головой, словно пытаясь собраться с мыслями. – Прошу прощения. Боюсь, я не совсем ясно выразился, и возникло недопонимание. Я хотел спросить, отчего вы предположили, что в плохом самочувствии моей матери есть ваша вина?
Смущенная и расстроенная, Баффи отвела взгляд, сосредоточив свое внимание на изучении повязки на руке. Больше всего на свете ей хотелось бы избежать этого объяснения, но она понимала, что рано или поздно он сопоставит факты и сам все поймет.
– Это же я упросила вас отвезти ее в театр, на тот спектакль. И хотя я все равно не думаю, что ночной воздух может быть таким уж убийственным, но все-таки что-то в театре ухудшило ее состояние, потому что приступ начался после того, как мы вернулись домой. А раз на этой поездке настаивала я, значит и вина на мне….
Уильям задумчиво смотрел на девушку:
– Боюсь, мне по-прежнему не удается увидеть связь…
«Может, мне тебе схему нарисовать?» – подумала Баффи и уже открыла рот, чтобы продолжить объяснения, но тут Уильям снова заговорил.
– У моей матери – чахотка, тяжелое прогрессирующее заболевание легких. Подобные приступы… это будет происходить все чаще. Врачи давно предупредили нас об этом. Ничто из того, что вы сделали или могли бы сделать не сможет этого изменить. Вам не в чем себя винить.
– Ага…но я не должна была уговаривать вас. Эта поездка… из-за нее вашей маме стало хуже. Наверное, холодный воздух…
– Но, мисс Саммерс, неужели вы не понимаете. Вы были правы.
– Правда?– переспросила она.
– Да! Ведь это вы сказали, что лучше позволить ей наслаждаться жизнью в то время, что у нее осталось, вместо того чтобы мучить удушающей опекой и лишать радости. Все, что вы мне говорили… – он замолчал и тихо задумчиво улыбнулся. Баффи понимала, что улыбка предназначена не для нее, он просто вспоминал о чем-то. Или о ком-то.
– Вы не обратили внимания, – продолжил он, – на выражение ее лица, на то, как она смотрела спектакль? Она выглядела такой… счастливой.
– И что же, её счастье в те два часа стоило всего этого?– Истребительница качнула головой в сторону своей спящей хозяйки, –
Она спросила его об этом не потому, что сама думала иначе. Нет, Истребительница просто очень хотела, чтобы молодой Хартли подтвердил, что это было правильным решением, что она не причинила непоправимого вреда женщине, которая была так добра к ней.
Он по-прежнему стоял поодаль и смотрел не на нее, а в сторону, так что девушке был виден только его профиль. Для стороннего наблюдателя он, наверное, выглядел все таким же отстраненным и безучастным. Но Баффи знала, что улыбка, или скорее тень улыбки, скользнувшая по его губам, предназначалась ей. Пусть даже он и не хотел, чтобы она это видела.
– Да, – тихо произнес Уильям. – Я думаю, что стоило…


Из-за ночных событий завтрак был подан позднее обычного. Баффи, правда, засомневалась, действительно ли ее хозяйка чувствует себя настолько хорошо, чтобы завтракать в столовой, но Анна настояла на своем. Да, она была более бледной, чем обычно, но после визита врача ей удалось отдохнуть, и она заверила свою сиделку, что сейчас чувствует себя просто замечательно.
Как оказалось, самое существенное воздействие прошедшая ночь оказала на Уильяма. Баффи не удалось уговорить его позволить ей, как сиделке, остаться у постели Анны, и в конце концов девушка сдалась и ушла спать. А сам Уильям в оставшиеся несколько часов почти не сомкнул глаз. Когда утром Баффи вернулась, чтобы помочь Анне привести себя в порядок и одеться к завтраку, он ушел к себе. Но не для того чтобы отдохнуть, а лишь чтобы переодеться и освежиться. В столовой молодой Хартли появился всего на несколько минут позже дам. На свое обычное место за столом, напротив Баффи, он сел как раз когда кофе уже был подан, а лакей вкатывал в столовую деревянную сервировочную тележку с едой.
– Как ты себя чувствуешь, мой мальчик? – спросила Анна сына, который в этот же момент задал точно такой же вопрос о ее самочувствии.
Она с беспокойством смотрела на Уильяма, и тот мягко и ободряюще улыбнулся своей матери.
– Все хорошо, матушка. Я, разумеется, чувствую некоторую усталость, но думаю, что завтрак поможет мне взбодриться.
Выглядел он при этом как мертвец, которого почему-то забыли похоронить. Безупречно одетый, идеально причесанный и гладко выбритый мертвец со смертельно усталыми, измученными бессонной ночью глазами. Баффи предполагала, что Уильяму должно быть немногим меньше тридцати лет, но сейчас он казался гораздо старше.
От всех лакомств, приготовленных поваром и предложенных ему лакеем, Хартли, покачав головой, отказался и попросил только немного чая и маленький гренок. Баффи пыталась последовать его примеру, ведь в справочнике по этикету говорилось, что в присутствии джентльменов дамы должны демонстрировать полнейшее отсутствие аппетита, а съесть порцию больше, чем мужчина, было категорически недопустимо. Вот только Истребительница за последние два дня за всеми тревогами и волнениями ужасно изголодалась, так что никакие этикеты в мире не заставили бы ее отказаться сегодня утром от нескольких ломтиков хрустящего бекона, нежнейших яиц-пашот и помидоров, жареных на гриле. Тем не менее, Баффи остановила лакея, когда порция на ее тарелке была вдвое меньше того, что она была готова съесть, и удержалась от того, чтобы слопать все вкусности разом. Стараясь есть неторопливо и элегантно, отламывая от порции маленькие кусочки, девушка слушала вполуха Уильяма и Анну, обсуждавших приближающиеся праздники.
Голос Уильяма, чуть охрипший, утомленный, вызвал у Баффи абсолютно неожиданную волну сочувствия к молодому Хартли. Уильям был так измотан и подавлен этим утром. У его матери – неизлечимая смертельная болезнь, каждую минуту, по капле, отнимающая у этой чудесной дамы здоровье, чтобы убить в скором времени. А ему самому в следующем году судьбой предназначено умереть, чтобы его мертвое тело могло стать пристанищем для демона с чудовищным чувством стиля. Совсем не радужные перспективы. Так что это сочувствие было естественно… И потом, это ведь только сочувствие. Жалость. Ничего больше. Совсем ничего.
Словно прочитав ее мысли, Уильям вдруг отвлекся от своей чашки чая и взглянул на девушку. Он чуть покраснел, обнаружив, что она пристально смотрит на него, хотя Баффи почти сразу же отвела взгляд в сторону.
– Прошу меня простить, мисс Саммерс, я… – проговорил Хартли, запинаясь, – я совсем забыл спросить о вашей руке. Этот порез, он еще причиняет вам боль?
– Нет. Доктор Гёлль отлично все забинтовал, и еще он ведь дал мне мазь. Так что все круто! – торопливо ответила Баффи, все еще смущенная, что Уильям заметил, как она на него таращилась.
Но и Уильяма, и миссис Хартли ее ответ, почему-то серьезно озадачил.
– Возможно, мы еще можем попросить повара приготовить для вас что-то другое, Элизабет? – спросила Анна после некоторой заминки.
– З-зачем?
– Но, моя дорогая, Вы ведь сами только что сказали, что у вас все... эм-м.. "крутое"... И я предположила…
– Ой, нет! – засмеялась Баффи. – Нет… Круто, не в смысле еды. «Круто» – это то же самое, что «отлично» или «все в порядке». Это такое американское выражение.
– Как удивительно! – Анна с любопытством взглянула на сына.– Уильям, дорогой, ты ведь читал книги об Америке. Ты, вероятно, знал, что слово «круто» используется там в таком значении?
Он только растерянно покачал головой, и Баффи поняла, что она вляпалась.
– Ну, вообще-то, вряд ли это выражение в книжках будет встречаться. Это скорее такое слэнговое словечко… Ну, типа жаргона, понимаете? Так что, вряд ли они такое напечатают…
– Жаргон?! – Анна в ужасе выронила вилку, и та жалобно звякнула, стукнувшись о тарелку. – Ох, Элизабет! Дорогая, тогда вы совершенно не можете использовать такие вульгарные выражения! Вы ведь леди!
– Ага… Я знаю, – теперь Баффи точно знала, что чувствует уж на раскаленной сковородке. – Но знаете, это типа, такой жаргон который и леди тоже могут использовать. Ничего плохого в этом нет…
Анна попыталась сказать еще что-то, но тут на стороне Баффи выступил Уильям.
– Матушка, прошу вас. Мы не можем осуждать мисс Саммерс. Следует помнить, что она приехала к нам из страны, порядки в которой так отличны от наших. А также не стоит забывать, что правила поведения в обществе и нормы этикета других стран – это не что иное, как отражение особенностей и специфики их культурных и исторических традиций. Таким образом, представление о том, что является хорошим тоном, а что – нет, также становится весьма субъективным. То, что нам в Британии, возможно, кажется сейчас неуместным, может быть вполне допустимым в американском обществе… и наоборот.
Из всего сказанного сама Баффи поняла лишь, что молодой Хартли сейчас встал на ее защиту, и благодарно ему улыбнулась.
– Эм-м, точно…Да-да... Это, как бы, так и есть, – согласилась она. – Но если в британском обществе вот так говорить, это прям «ужас-ужас», я постараюсь воздержаться от этого. Я имею в виду… То, что хорошие манеры – что-то субъективное, не означает, что мне не надо пытаться следовать этим правилам, пока я здесь. Ведь так?
Анна согласно кивнула, очевидно, обрадованная тем, что девушка согласна попытаться исправить свою речь. А вот Уильям наоборот, нахмурился.
– Я позволю себе усомниться в необходимости подобного. Вы – из Америки, и нет причин винить вас в том, что вы говорите, как американка или принуждать вас меняться и подстраиваться.
Баффи совсем не понимала, что же он хочет этим сказать.
– Так я же не против. Миссис Хартли так по-доброму отнеслась ко мне… То есть… и вы, тоже. Вы оба были очень добры, и мне ужасно не хочется, чтобы вам было стыдно из-за моих заморочек с языком.
Уильяма вдруг очень заинтересовала ручная роспись на посуде, стоявшей перед ним на столе, потому что он стал сосредоточенно изучать розу, нарисованную на боку чашки с чаем. Баффи пожалела, что он снова одел очки, потому что за стеклами было совершенно невозможно разглядеть выражение его глаз. Но если румянец, вдруг заливший его щеки, мог служить индикатором, тогда то, что он собирался произнести, потребовало от Хартли чрезвычайных усилий.
– Я нахожу вашу манеру говорить совершенно очаровательной...
Он сказал это так тихо, что если бы Истребительница не прислушивалась, скорее всего, она бы не смогла разобрать ни слова. Но она услышала и теперь не знала, что на это ответить.
Неловкую паузу прервал сам Уильям. Слегка кашлянув, он обратился к миссис Хартли:
– Я вчера совершенно забыл предупредить вас, матушка, что на сегодня у меня назначено несколько деловых встреч, так что я буду отсутствовать все утро и, возможно, часть дня.
Баффи почувствовала лишь невероятное облегчение от того, что неловкий момент позади, а вот Анну слова сына встревожили.
– О, Уильям! – воскликнула она. – Но это ведь совершенно невозможно. О каких делах может идти речь?! Ты выглядишь смертельно усталым! – под столом она легонько подтолкнул носком туфли ногу Баффи, – Вы ведь со мной согласны, Элизабет?
– Я и мертвей его видала… – ляпнула девушка, даже не подумав, как прозвучит ее ответ.
Но это совсем неуместное замечание, похоже, задело Уильяма.
– Да… Ну, что же, на этой ноте…
Он поднялся из-за стола и бросил салфетку на тарелку. А Баффи была бы уже мертва, обладай Анна способностью убивать взглядом,.
– Уильям, дорогой! – сказала миссис Хартли, протягивая руку, чтобы удержать сына. – Но ты же не собираешься уехать прямо сейчас? Ты совсем ничего не ел…
– Все хорошо, матушка. Я постараюсь вернуться пораньше, возможно, к обеду…
Он наклонился поцеловать мать в щеку, а затем коротко кивнул Баффи, пробормотав тихое: «Мисс Саммерс», и вышел.
Едва за спиной Уильяма закрылась дверь, Анна обернулась к Истребительнице:
– Элизабет, ради бога! – воскликнула она. – Что с вами происходить в последнее время, дитя мое? Вы всегда были такой милой девушкой. А тут вдруг такая бестактность!
– Я же совсем не то сказать хотела…
– А что вы в действительности хотели сказать, могу я поинтересоваться?
Но на этот вопрос у девушки не было ответа. Потому что она действительно видела Уильяма мертвее. Но только потому что тогда он действительно был уже мертвым.


Когда рассерженная Анна покинула столовую, Баффи последовала за нею в гостиную, но в последний момент оставила хозяйку, свернула в сторону и выбежала в фойе. Как она и думала, Уильям стоял у входной двери, торопливо надевая пальто, в ожидании пока кучер подаст экипаж, а ее внезапное появление его не на шутку встревожило.
– Мисс Саммерс, – быстро проговорил он, – что-то случилось? Матушка…
– С нею все в порядке, я просто… я только хотела вам что-то сказать. Ну, знаете… до того, как вы уедете…
-Д-да, понимаю… – он сразу сосредоточился на застегивании пуговиц, хотя Баффи знала, что он уделяет этому действию такое внимание только чтобы не встречаться с нею взглядом. – И что же… что вы хотели сказать?
– Я хотела… прощения попросить за то, что сказала в столовой. Это случайно вышло. Я отвлеклась и ляпнула, не подумав. Можете считать, что это еще один образец моих дурацких американских словечек.
Она попыталась перевести все в шутку, вот только Уильям так и не улыбнулся.
– Вам не стоило себя утруждать. Это ведь такой пустяк,– с этими словами он начал отворачиваться от девушки, но...
– Не пустяк… – и Баффи положила руку ему на плечо. – Я же обидела вас...Да, не специально, но только... Я ни за что не хотела бы…
Она почувствовала, как он мгновенно напрягся: бицепс под ее ладонью точно судорогой свело. Видела, что он из последних сил старается не отпрянуть от нее. И шок, промелькнувший в его глазах и отразившийся на лице, пока он смотрел на то место, где пальцы девушки сейчас касались рукава его пальто... Но все же Уильям не отступал в сторону, и поэтому она не стала убирать руку. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем он снова заговорил:
– О нет, я не… Вы… все в порядке. То есть…
Входная дверь открылась, и в то же мгновение он отскочил в сторону со скоростью, достойной его двойника-вампира. Оба они оглянулись, чтобы обнаружить, что их попытку разговора прервал старший конюх, и по совместительству кучер, Мэттью. Он зашел, чтобы сообщить хозяину, что если тот готов ехать, то экипаж ожидает его у каретного камня.
Уильям, смущенный так, словно Баффи не до его плеча дотронулась, а как минимум за зад ущипнула при свидетелях, поблагодарил кучера и снова повернулся лицом к девушке. Впрочем, смотрел он при этом в сторону, на сверкающую поверхность узорного паркета.
– Сожалею, однако, я вынужден… – он замолчал, так и не договорив фразу до конца.
Баффи кивнула в знак согласия, удивляясь про себя, что ему вообще понадобилось ее разрешение, чтобы уйти, и Уильям тут же рывком открыл дверь, впуская в фойе поток холодного воздуха. Оглянувшись на прощанье, он легонько коснулся пальцами края шляпы и вышел навстречу морозному зимнему утру.

Баффи не предполагала, что это может произойти. Не желала, чтобы такое случилось. Но он ей понравился. Уильям… Хотя, даже если не учитывать, что в конце концов ему суждено быть обращенным (и предотвратить этого она не могла) в существо, которое Истребительница искренне презирала, молодой Хартли был замкнутым, молчаливым и очень странным… Например, он все время наблюдал за нею исподтишка: когда она шла через гостиную, чтобы занять свое место возле миссис Хартли, или в столовой, во время обеда, когда его взгляд вдруг замирал на ее губах.
Баффи не сомневалась в том, что Уильям Хартли был к ней неравнодушен. Это влечение читалось в его взглядах, окружало его словно аура, как волна тепла, исходящая от его кожи. И вызывало у нее тревогу и беспокойство.
Истребительница совсем не хотела оказаться в ситуации, при которой ее возвращение в будущее окажется под вопросом, она не хотела вернуться в мир, отличный от того, который покинула. Но в то же время девушка понимала, чем дольше она будет оставаться в этом времени, тем сложнее будет сохранить все неизменным. Она пыталась избегать встреч с Уильямом, но даже в таком большом доме, как особняк Хартли, это было невозможно. Работа Баффи, как сиделки, подразумевала постоянное присутствие рядом с Анной, а со дня своего возвращения из поместья практически все свое свободное время Хартли проводил со своей матерью. А следовательно - и вместе с Баффи.
Но зато Истребительница смогла лично убедиться в том, что Уильям был именно таким, как описывала его любящая мать: истинный джентльмен, который заботился о благополучии своей семьи, был добр со слугами и усердно трудился, чтобы бизнес, который оставил его отец, процветал. А еще Хартли был застенчив, до такой степени, что едва мог говорить с нею, не краснея. Так что Баффи теперь была абсолютно уверена в том, что Уильям не станет принуждать ее к чему-то непотребному. Да и слуги отзывались о мистере Хартли, как о хорошем, щедром хозяине. Но все это не имело значения. Потому что, допусти она, чтобы это его увлечение переросло во что-то большее, и не известно, чем это закончится. Кто знает, что сохранится в памяти Спайка, когда его обратят? А если она изменит что-то, хоть самую малость, она может изменить все будущее.
И все же… Как же он был красив!
Она старалась этого не замечать, но разве это было возможно? Он был очень привлекателен, но не потому, что походил на Спайка. Скорее, наоборот. Хотя их внешность была, разумеется, идентична, между Уильямом и его двойником-вампиром, существовало множество отличий. Черты лица Уильяма были мягче, тоньше, деликатней. Спайку, самоуверенному, наглому и дерзкому, даже без вампирской личины удавалось выглядеть хищником, сильным и опасным. А в молодом Хартли была какая-то странная уязвимость, невинность, из-за чего он часто выглядел совершенно по-мальчишески: юным и беззащитным перед лицом неодобрения. Хотя Баффи случалось видеть и другого Уильяма: утомленного и измученного, постаревшего сразу на много лет, словно вес ответственности на его плечах был невыносим.
Уильям редко улыбался, но если это случалось, то улыбка была чудесна, такая искренняя и мягкая. Зачаровывающая. И невозможно было противостоять ее обаянию. Но это было именно то, что Истребительница должна была сделать. Сопротивляться….
Если хорошенько разобраться, уговаривала себя Баффи, почему она вообще решила что речь идет о каких-то нежных чувствах Уильяма к ней? Он же никогда с нею не разговаривал, хотя всегда прислушивался к их с миссис Хартли беседам. А наблюдать за нею он мог не только из интереса к ней, как к человеку, с таким же успехом это могло быть банальной похотью. Она же симпатичная молодая леди. А здесь, в особняке, не было других одиноких хорошеньких женщин. Может быть именно поэтому Хартли и обратил на нее внимание.
И, игнорируя собственные сомнения, Баффи упорно пыталась убедить себя что, интерес со стороны Хартли, это всего лишь физическое влечение молодого мужчины к женщине, которое ничего серьезного не означает и ни на что не влияет.


Перестань на нее смотреть.
Как обычно, после ужина они перешли в малую гостиную, и Уильям пытался заставить себя прислушаться к голосу разума… Как обычно, глаза упорно отказывались подчиняться этим приказам. Снова и снова его взгляд возвращался туда, где у окна с грустным видом сидела она. Не смотря на все усилия матушки и его самого, мисс Саммерс часто выглядела несчастной. Уильям думал сначала, что хороший дом и красивые наряды, а еще карманные деньги на всякие приятные мелочи, порадуют ее. Хотелось, чтобы она была счастлива, хотелось доставить ей удовольствие. Потому что мисс Элизабет не была обычной служанкой, как бы Уильям не убеждал себя в обратном. Доказательством тому были обстоятельства, при которых она появилась в особняке Хартли. В этой девушке было нечто, делавшее ее особенной. Нечто, что покорило его, поставило на колени с самого первого мгновения, когда он ее увидел. И он мечтал, он жаждал… быть рядом, хотя бы незримо. Просто присутствовать в её жизни.
Уильям вертел в руках книгу, даже не пытаясь сделать вид, что читает её, лишь бесцельно перелистывал страницы, пока не порезал пальцы о бумажные края. Неужели, спрашивал он себя, человеческие эмоции в самом деле были столь изменчивы и непостоянны? Всего лишь несколько месяцев тому назад он был так уверен в своей любви к Сесили, он восторгался ее красотой, поклонялся ей как идеалу, почти как божеству… Как могли всё это исчезнуть в одно мгновение, стоило ему однажды увидеть юную американку, с этими ее странными манерами и необычной речью? Но это случилось, и, чем больше Уильям пытался сдерживать свои чувства, тем сильнее они становились…
В ней было столько жизни. Он нередко спрашивал себя, было ли это типично для всех американцев или являлось еще одной чертой характера, присущей только ей одной. Дамы лондонского высшего света демонстрировали на людях кроткий нрав, уравновешенность и сдержанность. О, разумеется, они могли иногда позволить себе посмеяться или слегка поддразнивать джентльменов, с которыми были давно и близко знакомы. И ни одна из них не могла бы сравниться с мисс Саммерс, которая обладала поистине безграничной энергией, жизненной силой и живостью нрава.
Она любила проводить время в движении, на свежем воздухе, хотя, разумеется, не могла покидать дом без сопровождения. Однажды он наблюдал, как мисс Саммерс вышла на прогулку в сад на заднем дворе особняка. Вместо того, чтобы степенно бродить по дорожкам, девушка вдруг начала бегать и прыгать вокруг одной из скульптурных композиций с маленькой садовой лопаткой в руке, вероятно, изображавшей оружие. Это выглядело словно детская игра, где она неутомимо нападала и уклонялась от своего неподвижного мраморного противника. И все это время он провел, стоя у окна и наблюдая за юной американкой, неспособный ни на мгновение отвлечься от этого зрелища.
В другой раз, он в сумерках возвращался с очередной встречи со своим управляющим, когда увидел её, танцующей на вымощенной площадке перед парадным входом в особняк. Днем было очень холодно, и площадка покрылась тонким слоем льда, словно каток. И мисс Саммерс, прекрасная и грациозная, скользила по гладкой поверхности, словно волшебное видение.
Увы, к огорчению Уильяма, ни в одном из этих случаев девушка не выглядела по-настоящему довольной или счастливой. Но сколько жизни, сколько неукротимой энергии было в ее движениях, в ней самой. Просто наблюдать за нею было для Уильяма чистым наслаждением. И ему все сильнее хотелось вернуть в жизнь мисс Саммерс радость, оградить от несправедливости и жестокости этого мира.
О чем она думала сейчас, глядя в окно на заледеневшую лужайку. Возможно, мисс Элизабет вспоминала о своих родных, умерших так недавно? Возможно, поэтому в ее бездонных зеленых глазах он так часто видел печаль? Его бы это не удивило... В то первое утро, после его возвращения из поместья, она выглядела такой несчастной, когда говорила о смерти своей матери. А о своем отце она совсем не вспоминала. Скорее всего, это означало, что он умер еще раньше, и время чуть смягчило горечь ее утраты. Возможно, мисс Саммерс думала о том, что на этом свете она осталась совсем одна...
Его сердце внезапно сжалось от сочувствия, потому что он хорошо знал, как страшно быть одиноким. Слишком хорошо… Да, него была его мать… Но никого больше. Ни отца, братьев или сестер, ни кузенов или других родственников. Друзей у него тоже не было. Неизбежная кончина его матери оставит его в абсолютном одиночестве, и это страшило его почти так же, как сама мысль о смерти единственного родного человека. Он останется совсем один в этом мире. И никого не будет рядом, с кем он мог бы поговорить, о ком мог бы заботиться. Даже думать об этом было невыносимо.
Он мечтал о семье… О жене и ребенке. Они были бы нежные, хрупкие и ЕГО… Целиком и полностью они принадлежали бы только ему. И они любили бы его и нуждались в нем. А он бы о них заботился... Ему так хотелось, чтобы в его жизни были близкие люди, которых он мог бы оберегать, защищать. Большую часть своей жизни он делал именно это для своей матери, и это сделало его опекуном и защитником по призванию так же, как и по необходимости. Возможно, поэтому его неодолимо влекло к мисс Саммерс. Она была такой юной, такой нежной и хрупкой, такой потерянной… Ему хотелось заслонить ее, уберечь от любых жизненных трудностей и навсегда изгнать грусть и печаль из ее взгляда.
Конечно, Уильям знал, что не может надеяться на взаимность своих чувств. Женщинам он был не интересен, хотя и не понимал, отчего. Со своей стороны он делал все возможное: всегда хорошо одевался, демонстрировал прекрасные манеры. Хартли пытался стать привлекательным для молодых леди. Но когда он набирался смелости заговорить с одной из них, ему отвечали с плохо скрываемой насмешкой. Красавицы из высшего света никогда не останавливали на Уильяме свой взгляд, наоборот, они, казалось, делали все возможное, чтобы избежать его компании. И было так горько и обидно от того, что ему приходится прилагать такие огромные усилия, так стараться… и все это зря. В конце концов, Уильям решил, что, видимо, слишком скушен и невзрачен. Что он настолько непривлекателен, что кроме состояния его семьи, нет ни одного качества, которое могло бы характеризовать его положительно для противоположного пола. А для мисс Саммерс, и в этом Хартли не сомневался, его богатство интереса не представляло. Он вообще ее не интересовал. И если бы у него сохранилась хотя бы унция здравого смысла, он бы выкинул даже мысли об этой девушке из головы.
Но он не мог…
Даже с тягостной уверенностью в том, что мисс Саммерс он не нравится, Уильям не мог перестать думать о ней. А сейчас, когда он находился с девушкой в одной комнате, Хартли не мог заставить себя отвести от нее взгляд. Мисс Саммерс сидела, повернув голову к окну, а значит, не могла заметить, что он наблюдает за нею. И Уильям мог без опаски любоваться изящным изгибом ее шеи, скользить взглядом по линиям плеч, наслаждаться красотой ее восхитительных длинных волос. Конечно, мисс Саммерс всегда закалывала их, как и положено настоящей леди, но он часто пытался представить себе, как это могло бы выглядеть, если бы она позволила им свободно струиться по плечам. Он хотел бы прикоснуться к ним, почувствовать нежность шелковистых локонов, скользящих между его пальцами. Это внезапное желание заставило Уильяма покраснеть от смущения, и он попытался вернуть своё внимание к чтению книги, решительно настроившись больше не смотреть на Элизабет.
Но его решимости хватило ненадолго. Уже через несколько мгновений, Хартли снова глядел на девушку у окна. Он знал, что матушка смотрит на него, удивленная тем, с каким трудом ее сыну сегодня удается поддерживать беседу, но отвести взгляд от мисс Саммерс он не мог.
И не хотел…


Чисто теоретически, без компаньонки Баффи не могла покидать особняк ни при каких обстоятельствах. Замужние дамы в эту эпоху обычно совершали поездки в сопровождении своих мужей, а незамужние викторианские барышни должны были находиться под неусыпным присмотром кого-то из пожилых родственниц, чаще всего матери или тетушки. Вот только у Баффи с родственницами в Лондоне были совершенно очевидные сложности, так что во время ее поездок в город компанию ей составляла миссис Фицпатрик. Разумеется, в глазах общества это было не идеально, но ничего лучшего придумать они с Анной не смогли. Одной из обязанностей Баффи, как сиделки миссис Хартли, было выполнение мелких поручений хозяйки в городе, и без помощи экономки с этим возникли бы серьезные сложности.
Впрочем, Истребительница совсем не возражала против компании миссис Фицпатрик. Та была женщиной требовательной, но к девушке относилась с почти материнской добротой. К тому же она отлично знала город, что позволяло выполнять поручения миссис Хартли гораздо быстрее. И все-таки Баффи надеялась, что когда-нибудь у нее будет случай самостоятельно прогуляться по лондонским улицам.
Такая возможность появилась у нее через пару недель после возвращения Уильяма из поместья, когда экономка Хартли заболела гриппом. Эпидемия этой зимой охватила половину Лондона, и такое развитие событий было практически неизбежно. Сначала Баффи даже не совсем поняла, отчего все вокруг так разволновались. Это же просто грипп. Но в особняке Хартли, для предотвращения дальнейшего распространения болезни, были предприняты самые серьезные меры.
Миссис Фицпатрик была размещена в отдельной комнате на нижнем этаже, и ухаживать за нею поручили одной из горничных. Самой горничной категорически запретили подниматься на верхние этажи, и особенно в хозяйские комнаты, а так же стирать одежду и постельное белье экономки вместе с вещами остальных слуг. В комнату к больной не допускали никого, кроме врача, да и тот должен был проходить туда и покидать дом через черный ход. Слушая рекомендации врача Баффи наконец-то поняла, отчего все были настолько обеспокоены. Оказалось, что в конце девятнадцатого века грипп был смертельным заболеванием.
Она очень хотела, чтобы экономка поскорее выздоровела, и конечно, волновалась, как бы не заболела миссис Хартли, ведь в ее состоянии это было равносильно смертному приговору. И все-таки Баффи не могла не почувствовать облегчения когда через несколько дней у нее появилась возможность покинуть особняк без сопровождения. Вообще-то, Анна велела ей взять с собой Ливи. Но Истребительница приняла решение ничего не говорить своей горничной о распоряжении хозяйки. У нее появился шанс самостоятельно выйти в город, и она собиралась им воспользоваться.
Баффи пошла пешком, потому что без компаньонки кучер ее точно никуда не повез бы. Но так было даже лучше. После недель, проведенных в относительном безделье, она была рада любой физической активности, поэтому бодро зашагала по улицам Лондона за новыми лекарствами миссис Хартли. Аптека, из которой надо было забирать этот заказ, находилась в районе Северного Лондона, а неподалеку от нее, очень удачно, расположился магазин оккультных товаров, на который Баффи обратила внимание в одну из прошлых поездок. Тогда, под надзором миссис Фицпатрик, она смогла лишь рассмотреть вывеску. Но теперь Истребительница была решительно настроена посетить эту лавку, чтобы выяснить, не найдется ли здесь каких-нибудь магических артефактов, с помощью которых она могла бы вернуться домой, в свое время.
Магазин оккультных товаров оказался на самом деле захудалой лавчонкой, разместившейся в ряду таких же торговых точек. По стандартам викторианского времени и район, и эти заведения имели весьма сомнительную репутацию и заслуженно пользовались дурной славой. Слева от магазина располагался салон гадалки, а справа, по слухам, публичный дом. На пару мгновений Истребительница замерла на пороге, уже не слишком уверенная в том, что ей хочется входить вовнутрь и раскрывать свои секреты какому-нибудь подозрительному мрачному типу. Но какие у нее еще были варианты?
Как бы там ни было, результат оказался плачевным. Владелицей магазина оказалась очень старая женщина, от которой противно пахло капустой и застарелым табачным дымом. Большую часть ассортимента ее лавки составляли зелья, обещавшие богатство, любовь или долголетие, хотя на самом деле это были разнообразные настойки на спирту и самогонке, с какими-то безобидными травами, добавленными для придания вкуса. Когда Баффи спросила хозяйку о путешествиях во времени, старуха сначала посмотрела на нее так, словно думала, что девушка над нею насмехается. А когда поняла, что посетительница говорит серьезно, предложила подсказать названия пары-тройки заведений для душевнобольных, где та могла бы подлечиться.
Не стоит и говорить, что все это совсем не способствовало улучшению настроения Истребительницы. Назад, в особняк Хартли, девушка вернулась чрезвычайно расстроенной. Ей даже пришлось соврать, что на улице идет дождь, чтобы не объяснять причину своих слез.
И конечно, она не имела не малейшего представления, что потом большую часть ночи встревоженный Уильям провел, расхаживая по библиотеке…

Последние несколько дней перед Рождеством прошли без особых происшествий, хотя бесконечно долгие часы тянулись так невыносимо медленно, что Баффи хотелось кричать. Каждый раз, когда солнце клонилось к закату, она чувствовала, как сердце сжимается от страха, как боль в груди становится все сильнее. Потому что еще один день прошел без единого признака, что друзья Истребительницы ищут ее, что они не оставили попыток вернуть ее назад, в свое время, домой. Но Баффи изо всех сил старалась сохранять спокойствие, ведь от ее душевных терзаний ничего не изменилось бы. Так что девушка сосредоточилась на исполнении обязанностей сиделки, и выполняла их теперь с такой дотошностью, что наверняка произвела бы впечатление даже на самого придирчивого директора больницы. Каждое утро, проснувшись, она подходила к окну в надежде увидеть снег, который был ей обещан Анной. Но, несмотря на сильное похолодание, ни живописных сугробов, ни лениво падающих на землю снежных хлопьев не наблюдалось. На улице было слякотно, пасмурно и тоскливо. Небо было затянуто грязно-серыми тучами, а по стеклам все так же барабанил отвратительный ледяной дождь.
К счастью, вопреки холоду и сырости, царящим на улице, Анна оставалась в добром здравии и прекрасном расположении духа. Как-то она призналась Баффи, что очень боялась этих праздников. Раньше, до того как она заболела, вся рождественская неделя была бы заполнена вечеринками и праздничными обедами, церковными службами и пением рождественских гимнов. Отсутствие этих привычных вещей и событий пугало миссис Хартли, хотя она была готова признать, что в тихом спокойном праздновании Рождества в узком семейном кругу тоже была своя прелесть. И потом, не от всех традиций и привычных вещей им пришлось отказаться. У них ведь была своя рождественская ель.
Для Баффи оказалось большим сюрпризом не только то, что традиция наряжать елку к 1879 году уже появилась, но и то, насколько это было модно у английской аристократии. По-видимому, существенное влияние оказал тот факт, что этот немецкий обычай завела Её Величество, королева Виктория. которая желала, чтобы ее супруг, принц Альберт, в первые годы брака чувствовал себя на своей новой родине, как дома. Королевская рождественская елка украшалась бесценными елочными игрушками ручной работы, из дутого стекла. А вот в семействе Хартли предпочитали съедобные украшения: гирлянды из попкорна и брусники, позолоченные орехи, конфеты и даже маленькие кексики. Дополняли их небольшие восковые фигурки и металлические звездочки. И, разумеется, там было множество свечей. Целенаправленная установка на срубленном дереве источников открытого огня была, на взгляд Баффи, очень плохой идеей. Но когда она озвучила свои сомнения хозяйке, Анна только рассмеялась и объяснила, что как раз на этот случай рядом с елкой стоит большое ведро с водой. Так что они буду в полнейшей безопасности.
Угу, типа как в аду, на центральной сковородке…
Тем не менее, несмотря на все ее беспокойство, Баффи не могла не восхититься результату, когда в рождественский сочельник Уильям зажег с помощью лучины все свечи. Истребительница вынуждена была признать, что так елка выглядела гораздо лучше, чем с электрическими гирляндами. А еще, под воздействием тепла, по гостиной распространился терпкий хвойный аромат, и вся комната могла служить прекрасной иллюстрацией идеального викторианского Рождества, а Баффи наконец-то прониклась праздничным настроением…
Ближе к вечеру все слуги были приглашены наверх, чтобы получить свои премиальные - полкроны* каждому. Мужскую прислугу, кроме того, угостили каким-то очень хорошим бренди. Оставаться дольше необходимого в компании своих слуг Хартли не стали, поскольку это было не принято. Они удалились сразу после того, как все получили свои подарки. А вот для Баффи, как сиделки, не было бы ничего зазорного в том, чтобы продолжить веселиться и праздновать Рождество вместе с прислугой. Но, по какой-то причине и Уильям, и его мать оказались категорически против этого. Так что вечер Сочельника Истребительнице пришлось провести в малой гостиной, слушая, как Анна читает вслух избранные места из Нового Завета, и изо всех сил стараясь скрыть зевоту.
Уильям стал к окну и теперь с задумчивым видом вглядывался в темноту. На первый взгляд, могло показаться что он внимательно слушает библейские истории о рождении Спасителя, но Баффи очень в этом сомневалась. Взгляд у него был какой-то отрешенный, словно остекленевший, и девушка могла поспорить, что молодой Хартли смертельно скучает. Так же, как и она сама.
Может быть, еще и поэтому она даже вздрогнула, когда Уильям внезапно выпрямился и произнес, указывая рукой куда-то за окно:
- Взгляните!
Истребительница быстро подошла, ожидая увидеть на заледеневшей лужайке перед домом стаю вампиров, как минимум. Да уж, она, похоже, слишком долго жила рядом с Адской пастью. Но на мощеной дорожке, возле самых ворот, стояла лишь небольшая группка людей. Нарядные, тепло одетые, они стояли очень близко друг к другу, защищаясь он резких порывов ледяного декабрьского ветра. И пели рождественские гимны. Баффи так решила, потому что все они сжимали в руках книжечки, похожие на сборники церковных песнопений, и еще потому что губы у них у всех двигались синхронно. А если хорошенько прислушаться, даже через плотно закрытые окна можно было услышать обрывки песен.
- Красиво, - сказала она, хотя относилось это скорее к нарядам певцов, чем к их музыкальным талантам. В свете фонарей она могла рассмотреть и подбитые мехом плащи с капюшонами у дам, и пушистые муфты, и даже нарядные платья, подолы которых были видны из под верней одежды … А еще румяные от мороза щеки и белые клубы пара, срывавшиеся с губ певцов при каждом выдохе.
Баффи так увлеклась происходящим, что даже не замечала, как за нею самой внимательно наблюдает Уильям, до тех пор, пока он не заговорил:
- Возможно, вам… эмм… не желаете ли послушать, как они поют?
Правду сказать, в ее представлении это мало походило на веселое времяпрепровождение, но сравнивать-то приходилось с прослушиванием отрывков из Библии… Так что девушка с энтузиазмом кивнула и почти сразу же разочарованно вздохнула:
- Но мы не можем открыть окно, - она качнула головой, указывая в сторону Анны.
Рисковать здоровьем миссис Хартли, впуская в комнату сырой и холодный зимний воздух, они не могли.
- Да… Но я… я подумал… - смутился Уильям. - Возможно, мы могли бы выйти на улицу?
Баффи не поняла, из-за чего здесь было смущаться, так же, как не поняла и причин слегка разочарованного взгляда, брошенного миссис Хартли на своего сына. Хотя Истребительница предполагала, что ее хозяйка была огорчена тем, что колядные песенки оказались для молодых людей интересней Священного Писания.
- Я бы с удовольствием… - ответила она Уильяму.
Тот застенчиво улыбнулся, а вот Анна совсем не обрадовалась.
- О, Уильям! Но вы ведь не собираетесь на самом деле выходить из дома?! Там темно… и такой мороз… Вы с Элизабет умрете от холода.
- Мы будем в паре шагов от крыльца, матушка, и я прослежу, чтобы мы были тепло одеты.
Как и всегда, Уильям разговаривал со своею матерью очень тихо, спокойно, но в этот раз Баффи вдруг услышала там новые нотки. В голосе молодого Хартли звучало что-то, очень похожее на упрямство. Анна, кажется, тоже это заметила, потому что перестала возражать, и, покачав головой, со вздохом вернулась к чтению Библии.
Старательно делая вид, что она не заметила неодобрения своей хозяйки, Баффи торопливо последовала за Уильямом в фойе. Он, прежде чем одеться самому, помог ей надеть накидку, подал муфту. И хотя Истребительница точно знала, что ее «внутренняя феминистка» должна быть возмущена и раздражена такими вещами, но ничего не могла с собой поделать. Ей очень нравились и такая забота о ней, и помощь в мелочах, с которыми она, по большому счету, вполне могла справиться сама. И когда он открыл перед нею дверь, и когда он придержал ее за локоть, чтобы помочь спуститься по ступенькам… Ну, в общем, это тоже было очень приятно!
После теплого дома холод декабрьского вечера ощущался как внезапный удар в грудь. Баффи даже ахнула от удивления, тут же пожалела об этом – ледяной воздух острым ножом вонзился в легкие. И девушка с беспокойством взглянула на Уильяма, который помогал ей спуститься по обледенелым ступенькам. Ведь он даже не застегнул своего пальто, словно совсем не чувствовал мороза.
Как и обещал Уильям своей матери, они отошли от крыльца всего на пару шагов и сошли со скользкой, покрытой льдом брусчатки на газон. Через некоторое время Баффи привыкла к холоду, перестала дрожать и даже начала получать удовольствие от чистых, красивых голосов певцов. Песню, которую они исполняли, она не узнала, но ее задорный, радостный ритм девушке очень понравился.
Я видел, как три корабля
Вернулись в гавань в Рождество!
Я видел, как три корабля
Вернулись утром в гавань…

- Они здорово поют, - прошептала Баффи.
Говорила она это скорее самой себе, чем кому-то еще, но Уильям услышал.
- Большинство из них поет в хоре при местной церкви. И там у них очень хороший хормейстер.
Истребительница взглянула на молодого Хартли с нескрываемым удивлением.
- Вы что, в церковь ходите?
- Да… Я… Я ходил… Раньше… Потом перестал.
Ей не нужно было спрашивать, почему он прекратил посещать храм. Она знала это сама. В его глазах, в его голосе были обида и злость на то, что его мать заболела. И на кого ему было сердиться из-за этого, если не на Господа Всемогущего? Ведь если он действительно существовал, то значит мог что-то с этим сделать… но не сделал. А если его не было, то какой смысл тратить воскресное утро впустую? Эти чувства были ей очень знакомы, так что она хорошо понимала Уильяма.
- Мне очень жаль, - сказала она сочувственно. – Я про вашу маму. Мне ужасно жаль, что она больна. И я знаю, как это тяжело и трудно для вас.
- Давайте не будем сейчас говорить об этом, - быстро проговорил Хартли, не отводя взгляда от певцов. – Не будем вообще говорить ни о чем печальном.
На некоторое время они действительно замолчали, но для Истребительницы в этом не было ничего неловкого или неприятного. Напротив, было что-то до странности умиротворяющее в том, чтобы стоять вот так, рядом с ним, этим зимним вечером, и слушать музыку. Вдруг возникло ощущение близости, очень похожей на то, что она испытала, той ночью, в Саннидейле, когда сидела на ступеньках со Спайком. Это были редкие мгновения душевного покоя, которые тянулись бесконечно долго, хотя на самом деле прошло всего несколько минут… Жаль, что вспоминая о них, она не могла избавиться от горечи из-за предательства вампира, последовавшего вскоре после этого.
А певцы тем временем закончили исполнение первой песни и сразу же перешли к следующей, которую Баффи, к своей радости, узнала:
И остролист, и плющ
Среди лесов растут…
Из пышной зелени плюща
Корону ту сплетут…

- Ой, а эту песню я знаю… нас заставляли ее петь на хоре, в средних классах… У нас там, правда, никто не мог взять верхних нот... Мы, если честно, в ноты вообще редко попадали… Я так думаю, что когда мы пели, люди думали, что живодеры кошек мучают, – Баффи вздохнула и покачала головой. – Не удивительно, что я в тот хор всего один семестр проходила.
- А знаете, это ведь языческий обычай…
Уильяму, похоже, очень хотелось рассказать об этом подробней, но Баффи не могла удержаться от того, чтобы немножко его подразнить.
- Школьный хор – это языческий обряд? – спросила Истребительница, изобразив искреннее удивление.- Вы так думаете?
- Нет… - улыбнулся Хартли. - Украшения. Из остролиста и плюща. Это было традиционным украшением во время празднования Йоля, дня зимнего солнцестояния. А когда люди стали христианами, я думаю, они не захотели отказываться от прежних обычаев, и просто нашли для привычных символов новые значения. Например, ягоды и шипы остролиста начали означать шипы и капли крови Христа на терновом венце..
- Я, кстати, всегда думала, что вот эта строчка… ну, про «ягоды, как капли крови» не слишком подходит для веселой рождественской песенки. Но все равно, красиво, - признала Баффи. – Я, вообще-то, соскучилась по возможности музыку слушать.
А как же, ведь компакт-дисков в 19 веке не было.
- Когда-нибудь… если вы пожелаете… мы, возможно, могли бы посетить концерты в Оксфорд Холл или Кентербери Холл**... А в театре Сент-Джеймс часто дают оперные спектакли…
- Я, на самом деле, не по оперным делам… - сказала Баффи, вспомнив какой скучной была недавняя поездка в театр Сент-Джеймс. - Хотя попасть на какой-нибудь концерт было бы здорово. Но вы уверены, что это не навредит миссис Хартли? Я знаю, что вашей маме очень нравятся всякие спектакли, но рисковать ее здоровьем мне бы не хотелось.
- Ехать вдвоем, без сопровождения, было бы неприлично...
Ей показалось, или в его голосе прозвучала нотка сожаления?
Баффи не стала утруждать себя ответом. Вместо этого с задумчивым выражением лица девушка смотрела на певцов. Это позволяло ей притвориться, будто она не замечает, как медленно, дюйм за дюймом Уильям приближается к ней. Истребительница чувствовала, что он находиться сейчас буквально в полушаге… нет, даже ближе… в нескольких сантиметрах от нее. Казалось, она даже могла ощущать тепло, исходившее от его кожи. Эта близость волновала девушку, заставляла трепетать и биться ее сердце. Впервые за долгое время Баффи почувствовала себя по-настоящему живой. Так что она упрямо смотрела на певцов и просто чего-то ждала.
- Возможно, позже… когда погода изменится… Матушка сможет сопровождать нас… - прошептал Уильям, наклонившись поближе.
Баффи вздрогнула, когда почувствовала его теплое дыхание на своей коже, ощутила, как от колебания воздуха зашевелились тонкие прядки волос у нее на затылке.
Дело в том, что… хотя она знала, что должна сделать все, что угодно, чтобы отвадить Уильяма, но как же ей льстило его внимание. С ней никогда такого случалось, никто не восхищался ею вот так – издалека, восторженно, благоговейно. И хотя она пыталась держаться отстраненно, с каждым днем Уильям нравился ей все сильней. Чем больше у нее появлялась возможностей пообщаться с ним, тем яснее девушка понимала, что он - совсем не расфуфыренная, викторианская версия Спайка. Молодой Хартли был возможно странноват, болезненно застенчив и настолько скован и сдержан, что Джайлз на его фоне выглядел бы гулякой и отвязным тусовщиком. Но Уильям точно не был негодяем. Вообще-то, он был хорошей компанией, особенно, когда не нервничал, не смущался и не заикался через слово. И если Баффи ему нравилась, а ей самой компания Уильяма была не в тягость… Ну, это же ничего не значило! Совсем ничего... Любой женщине приятно, когда ее считают привлекательной. Разве не так?


На следующее утро завтрак был сервирован с особой тщательностью. На столе разместили большие красные свечи, украшенные осторолистом, вместо повседневной посуды поставили чудесные фарфоровые тарелки с золотым ободком и изящные хрустальные бокалы. Для каждого из сидящих за столом, положили небольшой рождественский крекер (хлопушка, которая по внешнему виду напоминает огромную конфету. Внутри, вместо начинки, маленький подарок и смешное поздравление. – прим.переводчика), а у Баффи, кроме того, возле тарелки оказалось кое-что еще. Узкая плоская коробочка разместилась рядом со столовыми приборами. Девушка с удивлением взглянула на свою хозяйку. Хотя в Англии обычаю вручения рождественских подарков было к этому моменту уже несколько десятилетий, она знала, что в семействе Хартли эту традицию считали предназначенной для детей, а не для взрослых. К тому же хозяева уже столько всего подарили ей: и платья, и другие вещи, что Баффи совсем ничего для себя не ожидала на это Рождество.
- Все верно, моя дорогая, - улыбнулась Анна. – Открывайте свой подарок и скажите мне, что вы о нем думает.
Баффи послушно подняла откидную крышку и заглянула вовнутрь. Там, на бархатной подушечке, лежал самый красивый браслет*** из всех, какие она когда-либо видела. Тяжелая золотая оправа была выполнена в виде полукруга, и идеально подходила по форме для тонкого запястья Истребительницы. Украшали оправу восемь цветков, каждый из которых был составлен из семи небольших драгоценных камней темно-красного цвета. Застежкой браслету служила изящная золотая цепочка, которая закреплялась с тыльной стороны запястья и могла регулироваться по длине. Даже Баффи, которая совершенно не разбиралась в антикварных ювелирных украшениях, видела, что это ручная работа. Так что браслет этот, должно быть, стоил очень дорого.
- Камни – гранаты, - сказала Анна, ответив тем самым на незаданный вопрос своей сиделки. – А оправа, разумеется, из золота. Я подумала, что этот браслет будет чудесно смотреться вместе с тем платьем, винного цвета, которое шьет для вас миссис Симм. Она ведь его скоро закончит, не так ли?
Баффи, которая только вчера утром пережила очередную бесконечную примерку, кивнула:
- Да, миссис Симм сказала, что во время праздников у нее будет больше времени, чтобы поработать над ним, а после следующей примерки она закончит еще два, но… О, Анна, - она взглянула на свою хозяйку широко раскрытыми глазами,- но я ведь не могу принять такой подарок...
- Отчего же?
- Потому что… Но это же так дорого! Слишком дорого! А вы и так для меня столько всего сделали.
- Не говорите глупостей, дитя мое! Здесь никто не ведет подсчетов, кто для кого сколько сделал. А если бы и начали, я уверена, что счет у нас с вами был бы равным. Я просто подумала, что эта милая безделица порадует вас в ваше первое Рождество в Лондоне…
Вот только изысканный золотой браслет вряд ли можно было назвать «милой безделицей». И Баффи колебалась.
- Вам не понравился подарок? – с обеспокоенным видом спросила Анна и бросила взгляд на сына, который все это время смотрел куда-то в сторону.
- Ой, что вы! Я - в восторге! Это же такая красота! Просто не хотелось бы, чтобы вы подумали, как будто я ожидала… как будто вам нужно было мне что-то подарить…
- Ну, разумеется я так не думаю, моя дорогая… Это подарок, сделанный от чистого сердца, с любовью, а не из чувства долга.
До слез растроганная такой искренней материнской добротой миссис Хартли, Баффи с удовольствием надела браслет. Он идеально подошел, и девушка точно знала, что лучшего аксессуара для ее чудесного темно-красного платья не отыскать. Она снова и снова поворачивала руку то вправо, то влево, так, чтобы свет свечей падал на украшение с разных сторон, и любовалась матовым сиянием золота и блеском гранатов.
- Здорово выглядит, правда?
Уильям, молчавший до этой минуты, поднял глаза на сидящую напротив девушку и улыбнулся.
- Сама красота… - прошептал он еле слышно.
- Точно! – подтвердила Баффи с радостью.
И ей даже в голову не пришло, что его слова, возможно, относились не к украшению, и что, быть может, он не предполагал, чтобы его кто-то услышит.


После завтрака Уильям предложил научить мисс Саммерс играть в шахматы. Сначала Баффи, разумеется, отказалась, объясняя это тем, что игра эта – для умников и стариков, а она себя не причисляет ни к одним, ни к другим. И вообще, у нее мозгов не хватит, чтобы научиться. Однако, после их беседы вчера вечером, молодой Хартли, похоже, осмелел, и продолжал уговаривать ее до тех пор, пока девушка не сдалась. В конце концов, это было лучше, чем просто сидеть у камина и смотреть на огонь.
По правде говоря, с шахматами все вышло именно так, как Истребительница и опасалась. Запомнить важность и ценность каждой из фигур у нее никак не получалось, и она часто ставила под удар своего ферзя или ладью, при этом упорно не желая пожертвовать простой пешкой. Как фигуры двигаются по доске, Баффи тоже постоянно забывала. И Уильям то и дело напоминал, что слоны могут ходить только по диагонали, ладьи – не прыгают, а двигаются по прямой, а пешки – ходят только вперед. А еще он твердил, что нельзя сосредотачивать все внимание на одной или двух фигурах, оставляя все остальные под угрозой. Баффи все больше раздражал вид черных фигур, «съеденных» Уильямом в ходе игры, в то время как ей самой не удалось убрать с доски ни единой белой. И все-таки, не смотря на все эти сложности, она получила от этой игры такое удовольствие, что, проиграв, предложила молодому Хартли сыграть еще раз.
Миссис Анна устроилась в кресле возле камина, где она могла вязать и поддерживать легкую беседу с Баффи. А вот Уильям почти не участвовал в разговоре, хотя несколько раз позволил себе тактичные замечания, которые могли бы помочь мисс Саммерс ненадолго отсрочить неминуемый проигрыш. Он хмурил брови, анализируя каждый ход, сделанный девушкой, и очень тщательно продумывал ответные действия. Истребительница сначала решила, что он чересчур серьезно относится к игре, но чуть позже поняла, что причина была не в этом. Молодой Хартли хотел произвести на нее впечатление своим мастерством.
И с этим, надо сказать, он справился на отлично. В то время, как Спайк был воплощением импульсивности, вспыльчивости и безрассудности в своем стремлении победить, Уильям, пусть и на миниатюрном, шахматном поле боя, продемонстрировал умение мыслить стратегически и поступать продуманно и расчетливо. В атаке он действовал быстро и решительно, но любой шаг обдумывал так тщательно и серьезно, что даже если бы на месте Баффи вдруг оказался более опытный и способный соперник, вряд ли тому удалось бы найти брешь в обороне Хартли. Уильям выигрывал каждую партию невероятно быстро, но настолько изящно и красиво, что Истребительница не могла сердиться и обижаться из-за собственных проигрышей. Они просидели за шахматами до полудня, и все это время девушка то хмурилась, то весело хохотала над своими глупыми ошибками. А Уильям застенчиво улыбался и делал все, что было в его силах, чтобы девушка могла подумать, будто у нее начинает получается играть в шахматы.
Анна сочувственно улыбнулась своей сиделке, когда та шутливо жаловалась по поводу своего третьего проигрыша.
- Я думаю, моя дорогая, что вам следует научиться разрабатывать стратегию и сначала просчитывать последствия своих действий в уме. Шахматы – как война, дитя моё. Вы не можете просто посылать свои отряды в бой и надеяться на счастливый исход. Полководец должен предвидеть действия противника!
- Ну, если бы шахматы были так похожи на войну, как вы говорите, у меня бы были результаты получше, - вздохнула девушка, задумчиво поигрывая резной фигуркой коня.
- И почему же, могу я спросить? – уточнила Анна, не скрывая, что заявление юной американки ее позабавило.
- Эмм… да не важно. Давайте просто скажем, что в военном планировании я оказалась не так хороша, как думала.
Прежде чем кто-нибудь из Хартли успел отреагировать на такое странное замечание, прозвучал гонг к ланчу. Уильям поднялся и подал руку девушке.
- Я думаю, - сказал он, - что для новичка вы играли просто блестяще.
После этих слов Баффи точно почувствовала бы себя лучше, если бы Анна не издала при этом звук, весьма похожий на сдавленный смешок.
- Да, точно… - улыбнулась девушка. - «Блестяще» в шахматах – не про меня. Но за энтузиазм я пару баллов заработала, ведь так?
- Разумеется, моя дорогая, - радостно согласилась миссис Хартли.
Она взяла под руки свою сиделку и сына, и все вместе они направились в столовую.


Рождественский ужин был тоже чудесен, и к Истребительницы снова вернулась надежда на то, что все будет хорошо. Ничего, что Уиллоу пока не вернула ее в свое время, она наверняка над этим работает и скоро все исправит. А пока нужно надеяться и не впадать в отчаянье… Ведь для Баффи все сложилось не худшим образом. В этом времени точно были места гораздо ужаснее особняка, и люди, гораздо неприятнее семейства Хартли. Спать Истребительница отправилась в приподнятом настроении, чего с нею не случалось с того момента, как она оказалась в викторианском Лондоне.
Но хватило этого ненадолго.
Как ни странно, катализатором для скорой перемены в настроении Баффи стали события, произошедшие с нею на празднике, о котором девушка раньше даже не слышала. В Лондоне, и вообще во всей Британии, день после рождества назывался День подарков (Boxing Day). В честь этого праздника двери богатых домов открывали для бедняков, и нищие, стоящие на пороге, не вызывали недовольства. С самого утра бродяги с коробками, до половины наполненными едой и одеждой, подходили к черному ходу особняка. Весь день мистер Эдвард, дворецкий Хартли, терпеливо раздавал каждому пришедшему бедняку - мужчине, женщине или ребенку - консервы и мелкие монеты. Также все они получали «на дорогу» пирожки с сахарной глазурью, которые испекли на кухне специально для этого случая. Несмотря на свой неопрятный внешний вид большинство нищих казались смирными. Они искренне, хотя может быть и излишне вычурно, благословляли доброту мистера Эдварда и его добрых хозяев и продолжали свой путь к следующему дому за рождественской милостыней.
Кстати, хотя в этот день богатые люди должны были демонстрировать свою щедрость и великодушие, их личное присутствие при раздаче подарков было совсем не обязательным. И Уильям, в соответствии с традициями, уехал этим утром на скачки, демонстрируя, впрочем, всем своим видом, что для него это не удовольствие, а скорее тяжкий труд. Анна все утро и большую часть дня провела в своей комнате, читая и отдыхая. Своей сиделке она предложила поискать развлечение на свой вкус, и на первый взгляд это было просто здорово.
Вот только Истребительница очень быстро обнаружила, что заняться ей особо и нечем. Девушка заглянула на кухню, но осталась совсем ненадолго - на ее вкус, там было слишком шумно. Вся прислуга в особняке прониклась праздничным настроением и духом Рождества, а поскольку ни хозяину, ни миссис Хартли их услуги в данный момент нужны не были, слуги позволили себе расслабиться и побездельничать в свое удовольствие.
К тому же Баффи с удивлением обнаружила, что правила приличия, так жестко соблюдаемые в высшем обществе, не всегда распространялись на их слуг. Доказательством этому были помощник лакея и судомойка, обнаруженные ею в чулане для метел, рядом с кухней, в весьма компрометирующей ситуации. От всего этого шума и столь откровенной несдержанности (Господи, это когда же она успела стать настолько викторианкой?!) Баффи была совсем не в восторге и решила вернуться в верхние комнаты.
Она как раз подошла к леснице, когда услышала приветствие в свой адрес. Это был Мэттью, главный конюх и кучер, тот самый, который привез ее к Хартли в самый первый день. Парень сидел на сундуке у лестницы, курил трубку и вырезал ножом из деревяшки что-то, похожее на цепочку. Баффи очень удивилась, увидев его, ведь предполагалось, что он должен быть на скачках, вместе с Уильямом.
- Привет, мисс Элизабет. Нечасто вас можно в крыле для слуг увидать. Чего это вы, решили с чернью поручкаться? – он смотрел на нее с доброй усмешкой, и обижаться на его слова не получалось.
-Ой… да просто пыталась найти себе занятие, вроде как… В доме тихо, как в склепе, так что выбор был или сюда прийти, или с ума сойти.
Мэттью кривовато усмехнулся.
- Не так уж и тихо… со всеми этими бродяжками, что пороги с самого утра обивают.
- Вообще-то мистер Эдвард со всем этим уже почти разобрался… И Уил… мистер Хартли уехал, Анна у себя, отдыхает. А остальные слуги… - она запнулась.
- Устроили пирушку и гуляют вовсю, как я слышу. Чего ж вы к ним не присоединились-то, а?
- А вы почему здесь, а не с ними? – спросила она в ответ.
- Так я же думал, что повезу хозяина на скачки. Вот только мистер Уильям решил, что верхом ему будет лучше, чем в карете, так что я ошибался. Ну, и потом… у меня жена есть, и она страсть как не любит, если я выпиваю. Я, как выпью, дурной становлюсь. И в дом с конюшни я зашел, только чтоб погреться чуток…
- А… Ну, а я… я почти никого из них не знаю. В смысле, других слуг. Так что я заглянула ненадолго, но это как-то странно и неловко…
Мэттью задумчиво кивнул:
- Я так думаю, что Хартли вас будто под присмотр взяли. Но для вас, мисс Элизабет, это и хорошо, хотя с другими женщинами в доме подружиться вам из-за того и вправду сложно. Вы же понимаете, что они ревнуют…
- Ревнуют? Из-за того что Анна ко мне добра? Но ведь она такая и с ними также…
- Так-то оно так, а все одно - иначе. Но только я быстрей про мистера Уильяма. Это из-за него на вас девицы наши сердятся, - в голосе парня звучала легкая насмешка.
- Из-за Уильяма? – непонимающе повторила Баффи. - А он-то здесь при чем?
Мэттью ответил не сразу. Несколько секунд он внимательно осматривал свою поделку, проверяя, нет ли изъянов.
- Он подарил вам этот браслетик... Вполне себе повод, чтоб ревновать.
- Почему? Ведь браслет – от миссис Хартли. Это ее подарок для меня на Рождество... – она замолчала, заметив, как скептически улыбается кучер.
- Вот значит, что они вам сказали. Мне так интересно было… Вот только выбирал этот браслет мистер Уильям, и это он заплатил ювелиру. Я точно знаю, потому что сам возил его несколько недель назад в тот магазин, и ждал снаружи, пока он покупку делал. И смею заметить, он серьезно к выбору подошел, если по времени судить, какое он там потратил.
Баффи нахмурилась и покачала головой:
- Но… это же никакого смысла не имеет.
- Это еще почему?
- Но зачем ему это? Я не настолько хорошо с ним знакома и вообще… он же тогда только пару дней как домой вернулся.
- И при всем при этом он вами был уже очень увлечен. – Мэттью широко улыбнулся, заметив с каким изумлением девушка смотрит на него. – Хотя может вы этого еще и не заметили. А вот остальные…
- Но для чего тогда Анна сказала, что браслет – подарок от неё?
- А как же иначе? Хозяин не захотел бы оскорбить вас, мисс Элизабет, сделав дорогой подарок от своего имени. Это же неприлично! Тем более, что мистер Уильям знал, что от него вы не смогли бы принять этот браслетик, даже если бы вас такими подарками - не оскорбить. Так что, думаю я, он поэтому и попросил миссис Анну сказать, что это от нее.
- И какой в этом смысл? То есть, если ему от этого никакой выгоды, зачем все эти заморочки?
- Может, он просто хотел вас порадовать, а? – предположил Мэттью. – И у него ведь получилось?
- Ну, да… - ей было ужасно неловко признавать это. – То есть, мне понравился браслет. Но если это подарок не от Анны, тогда я не думаю, что могу оставить его у себя.
- Почему это?
- Вы же сами сказали, что это неприлично!
- Есть множество мужчин, которые, сделав молодой девушке дорогой подарок, ожидали бы от нее чего-то взамен. Я прошу простить мою прямоту, мисс, но ведь так оно и есть. А мистер Уильям не позволил себе даже намека, что браслет от него, так что, я думаю, беспокоиться вам не о чем. Хозяин… он хороший человек, мисс Элизабет. Настоящий джентльмен. И большинство служанок, которые в доме работают, мечтали бы оказаться на вашем месте.
Баффи задумалась, даже не замечая, как нервно перебирает пальцами цепочку браслета.
- Но тогда, зачем? Зачем вы рассказали мне? Если он не хотел, чтобы кто-нибудь узнал…
Пожав плечами, Мэтью выбил остывший пепел из трубки:
- Я не хотел, чтобы вы расстроились. Просто подумал, что может вам все-таки стоит правду знать. В вашем положении, мисс Элизабет, было бы полезно, если б его увлечение сильнее становилось.
- Полезно? Как это? – спросила она.
Мэттью покачал головой:
- Так для вашего собственного будущего – ответил он. – Миссис Анна, наверное, милейшая дама на всей земле, да только очень уж она больна. Вот умрет она, и что с вами будет?
Баффи не думала об этом. Но в то же самое время было тяжело и неприятно слышать, как кто-то настолько прямолинейно говорит о подобных вещах.
- Что бы там потом не случилось, - резко ответила девушка, - я не собираюсь торговать собой, как последняя проститутка, ради шанса остаться в этом доме.
Кучер был явно удивлен прямотой и резкостью юной сиделки.
- Так я же не про внебрачную связь говорил…
- Без разницы… Я не собираюсь собой торговать и ради не-внебрачных связей, - огрызнулась она. - И мне не нужен ни Хартли, ни его дурацкое увлечение мной. Если бы я знала, что браслет от Уильяма, я бы никогда его ни приняла! Ни за что на свете!
- Но вы же не собираетесь возвращать его?! – в голосе парня слышалась легкая насмешка, и Истребительница понимала, что Мэттью просто дразнит ее.
Но растерянная и смущенная Баффи не видела во всем этом повода для шуток.
- Да, собираюсь! - резко бросила она в ответ. – Отдам сразу, как только он вернется!
- Эй, да ладно! – теперь Мэттью говорил совершенно серьезно. – Не делайте этого. Вы же его очень сильно обидите.
- А мне наплевать! – заявила девушка,
С гордым видом Истребительница развернулась и поспешила вверх по лестнице, чтобы тут же столкнуться в фойе с Уильямом, который, по случайному совпадению, именно в это время вернулся со скачек.
И вдруг исчез без следа решительный настрой Истребительницы разобраться с молодым Хартли, и раз и навсегда положить конец всяким привязанностям и симпатиям. А Баффи обнаружила, что судорожно пытается преодолеть внезапно случившийся с нею приступ смущения и неловкости…
- Ой… п-приветик, - пролепетала она.
- Приветствую вас, мисс Саммерс, - вежливо ответил Уильям.
Он выглядел совсем замерзшим, и пока Баффи наблюдала, как лакей помогает ему снять пальто, она успела заметить, что молодой Хартли дрожит от холода. Её решимость устроить разборки еще больше ослабела, и вместо того, чтобы швырнуть браслет ему в лицо, как планировалось ранее, она лишь робко спросила:
- И как там… ну, на скачках?
«Трусиха!»- подумала она о себе. Но Уильям улыбнулся, признательный за вопрос и возможность продолжить их беседу.
-Довольно сыро, холодно… и очень скучно, если вам интересно мое мнение на этот счет. Однако остальные, насколько я понимаю, нашли зрелище весьма увлекательным и получали удовольствие от происходящего, - он замолчал на мгновение и продолжил. – А как прошел ваш день, мисс Саммерс? Вы нашли, чем себя развлечь?
- Ага… Развлекалась, дальше некуда… Я, кажется, половину дня провела, изучая лепнину на потолке в гостиной. Никогда не думала, что скажу, что предпочла бы работать, вместо того, чтобы отдыхать. Но в том, что касается досуга, у вас, ребята, есть еще серьезные недоработки.
Уильям выглядел очень расстроенным.
- Есть библиотека… - проговорил он.
Его огорчение еще больше поколебало решимость Баффи, и она постаралась смягчить резкость своих предыдущих слов…
- Библиотека, она у вас замечательная, ну, просто супер, - и девушка взглянула на Уильяма с легкой улыбкой. – Но у каждого есть предел по количеству произведений Чарльза Диккенса, которые человек способен прочитать, а я, похоже, своего предела уже достигла. Так что, я подумала, что пообщаться с трехмерными людьми было бы здорово, и решила поближе познакомиться с кем-нибудь из слуг, но…
- О, мисс Саммерс! Не стоит вам общаться с прислугой, они грубые и весьма дурно воспитаны.
- Да уж, - поторопилась согласилась с ним Баффи, - мне в этом пришлось убедиться на личном опыте. А вам, возможно, надо будет приказать Ливи навести порядок и вымыть хорошенько чулан для метел. Чтобы изгнать оттуда дух греха, разврата и прелюбодейства.
Уильям густо покраснел и отвел взгляд, а Истребительница, заметив это, удивленно покачала головой. В этом дурацком столетии было чересчур много глупейших запретов и тем, на обсуждение которых наложено табу.
- Прошу прощения, - сказала она. – Я не это имела ввиду. Хотя, то, что в чулане надо будет прибрать – это факт. Но я не хотела, чтобы это прозвучало так…эмм.. - она запнулась. – А вам нравится мой браслет?
О’кей, это, вероятно, был не лучший способ перевести тему в нужное русло, но главное – результат, ведь так? И ей показалось, или Уильям действительно посмотрел на нее настороженно, даже с опаской?
- Я…эмм… мне кажется, что он весьма уместен.
- Уместен? – эхом повторила она.
- Прелестен... Я хотел сказать, он прелестен… Как и вы сами, мисс Саммерс…
Господи, помоги, но это точно не было направлением, в котором она хотела, чтобы двигалась их беседа. Баффи невольно попыталась шагнуть назад, чтобы увеличить расстояние между собой и молодым Хартли, только чтобы обнаружить, что стоит почти у самой стенки и отступать ей уже некуда.
- Очень п-прелестен и… и к-красив, - сбивчиво пробормотала она. – Я – про браслет… Он такой… такой…
- Да…
Уильям, казалось, был озадачен ее поведением и тем, какой растерянной и взволнованной выглядела девушка. А может, он и сам был испуган? С этим Хартли ничего нельзя было сказать наверняка….
- Это было так мило… То, что ваша мать подарила его мне, - продолжила Баффи. – Анна, я имею ввиду… Ваша мама…
Уильям выглядел все более озадаченным.
-Да, разумеется, мисс Саммерс, - согласился он. - Возможно, вы желаете, чтобы я передал ей то, что вы сказали?
Но вместо того, чтобы ответить, Баффи брякнула:
- А она его сама выбирала?
- Собственно… - замялся с ответом Хартли.
- Просто, если она не сама его выбрала, он для меня не имел бы такого важного значения…
Это был удар ниже пояса. Баффи не хотела, не планировала такого, но в эту секунду Уильям выглядел так, словно девушка на самом деле его ударила, причинив невыносимую боль.
- О… - только и смог произнести он. Но уже через мгновение со спокойным, отстраненно-вежливым выражением лица, он кашлянул и продолжил, как ни в чем не бывало: - Ну, разумеется, мисс Саммерс, матушка сама выбирала вам подарок.
«Вот ведь подлый лжец!»- подумала Баффи. Вот только отчего тогда её не оставляло ощущение, что настоящей злодейкой здесь была она сама? Да, она собиралась его оттолкнуть… И меньше всего ей было нужно, чтобы увлечение Уильяма переросло во что-то серьёзное. В конце концов, это же будущий Спайк! Так что даже думать об этом ей должно быть противно! И все-таки… Истребительница поняла, что ей сейчас очень хочется вернуть назад все, что было сказано.
- Этот браслет… он такой… такой чудесный… - торопливо проговорила она. - Он мне нравится… очень сильно нравится … и очень много для меня значит…
- Я обязательно передам матушке ваши слова, мисс Саммерс.
Ох, каким же грустным он был в этот момент. Ей было ужасно стыдно и хотелось хоть как-то загладить свою вину.
- А не хотите немножко в шахматы со мною поиграть? Если вы не заняты, разумеется… И если у вас есть такое желание…
- Конечно…- тихо ответил Уильям. - С большим удовольствием…
- Я очень этому рада – сказала Баффи.
И, боже правый, это на самом деле было так! Она действительно обрадовалась. Вот только почему?

_________________________
1 полукрона * - равна 2 шиллингам 6 пенсам. Кстати, на 1 шиллинг в 1880 году можно было купить самый дорогой по тем временам фрукт – ананас.))) А чтобы понять, сколько это «на наши деньги», давайте посчитаем: 1 фунт = 4 кроны = 8 полукрон. 1 фунт викторианской эпохи – приблизительно 80 современных фунтов стерлингов. Т.е. бонус – около 10 фунтов.
Кентербери Холл** - принято считать первым мюзик-холлом. Он открылся 17 мая 1852 года: про эту дату говорят «наиболее знаменательная дата в истории всех мюзик-холлов». В 1942 здание уничтожила немецкая бомба.
Оксфорд-холл** – открыт в 1961г., и назван так из-за адреса здания, в котором он размещался – Оксфорд-стрит, 14/16, в Лондоне.
Посмотреть на викторианские украшения*** и попробовать представить, как выглядит подарок Баффи, можно по следующей ссылке: Гранат. Дар Любви.