Не прилично ли будет нам братия начать древним складом печальную повесть о жизни Баффи, вампиров Истребительницы. По былинам времени сего, а не по вымыслах Джайлзовых и иных наставников басурманских. Начнём же мы братия повесть сию про Баффи великолепную, улыбкою своей путь освещающую, вострым колом вампиров, упырей, вурдалак и прочую нечисть истребляющую. Итак, начнём мы, ибо сказ долгий предстоит нам…

Впала Баффи на ум охота пойти и посмотреть, что делает сын земли американской, Райли великий, плечами своими небо подпирающий. И узрела она, что Райли могучий руками своими, отдыха не знавшими, плакат, всеми красками радуги разукрашенный, держит. И было написано на плакате том : «Да возлюби женщина женщину, и не отврати ты, муж достойный, взгляда от них и не обругай их словом нечистым, ибо волю царя американского и бояр его верных, что сенаторами зовутся, нарушишь!». И обратилась истребительница к Райли. Что мол делаешь ты, сын родителей славных, ибо понравилась ей работа умельца. Не думала я, что женолюбец ты. Засмущался Фин ибо запала в душу грешную красавица белокурая, и пригласил он её разделить с ним пищу, богами благословленную. И не успел клин журавлей коло в небе сделать, как ответила девица согласием своим.

Как свет-заря запала, мгла поля покрыла, щекот соловьиный заснул, галичий говор затих, как месяц ясный на небосвод наш вышел, по погосту идучи две девицы красные беседу вели. Одна из них была – Баффи, вампиров истребительница, другая же, с волосами бурнастыми, как у лисицы хитрой меха цвет, а нарекали её Уиллов, колдуньей могучей, что травы и коренья всякие знала, отвары лечебные и снадобья в котле варила, заклятия древние ведала, внучкой Даждьбоговой звалась. Горько тужила она, ибо суженый её обольстился на ласки девицы блудной, предал веру колдуньи он и сбежал, как пёс трусливый. И увянул свет жалобой, а деревья печалью к земле преклонило – так тужила Уиллов по любимому своему. Открыла тайну тайную наша Баффи подруге своей, что уподобала она себе Райли великого, и глаз её радуется, яко видит она оного и лоно её трепыхает от думки про него.

Сидит наш герой цепями закованный в темнице сыростью пропитанной, голодом и жаждою кровушки человеческой либо заменителя её терзаемый, и находилась та темница в квартире Джайлзовой, наставника бусурманского, книгочтея и басен разных знатока, изысканностью легенд заморских знаного, с острым умом и большим сердцем обладающим. И хоть был мудр, но не был сединами украшен, и женщинами был любим. Пива горького и мёду сладкого, во славу чью-либо иль в горе своём, пригубить любил. Невзлюбили Скуби с давён давних вампирушку хладнокровного за то, что лишить жизни собирался их, да и были грехи тяжкие на нём. Но с пор недавних праведным стал он, не по своей воли, а по воли мудрецов из братства, что Инициативой зовётся. И вот, сидит наш Спайк лучезарный, красы необыкновенной, месяцем воспитанный и под месяцем греху предававшийся, и слово молвит к Баффи, избранной для миссии важной, что тяжко ему в оковах печалится, хочет на волю вольную, чтоб обидчикам своим месть сотворить и вновь былым стать, еже не одержит помощь от них, то мстя его будет страшна. На что Баффи отвечала: поведай оповедь свою печальную про заточение в подземельях Инициативы, братства секретного, и не смей лжи говорить, только правду сказывай. Молвил Спайк устами своими сахарными, что запамятовал он, лишь кровушка сможет вернуть память его, в мучениях и пытках потерянную. И воскликнула Баффи, мол негоже ей прекословить. Но беседу их прервал Джайлз великий, что смилостивился над упырём бедным, жизнью проклятым, и принес ему пропитание, что кровью свиней невинноубиенных была, в чаше прекрасной с надписью дивной, на басурманской мове написанной: «Облобызай же ты отроче книг хранителя и записей дивных, разными народами оставленных, ведаемого!». И жалко победительнице стало упыря неприкаянного, недавно силу свою вампирскую и доблесть мужскую потерявшего, и преподнесла ему сосуд с жидкостью востребованной. Отпил Спайк сего нектару и прояснился его ум, смог поведать историю заключения своего. Но не поверила Баффи правдивости слов его, ибо баял он раньше много лжи горькой и не было доверы ему за это. Разразилась, словно гром небесный, меж ними ссора, о которой лучше не ведать вам.

Вопросил Джайлз великолепный у Уиллов, колдуньи, не по годам умудрённой, совета, аки быть с упырём, что был в ванне у него заточён, ибо очень хотел он омовения проводить ежедневные в одиночестве полном. И поведала колдунья наблюдателю, что прочла в книге мудрой, будто баяли люди, что есть заклинание одно, что язык вражеский развязать может, самого угрюмого молчуна болтуном сделает. И договорились они с Джайлзом, что с новым восходом солнца красного проведут обряд старинный и узнают всю правду ложью не разбавленную.





И вошла Уиллов, колдунья прелестная, в обитель студенческую, что общагой зовут, чтоб отведать запаху вещей друга своего, собаки трусливой, Оза окаянного. Но пустынны оказались хоромы Оза, ибо не хотел он, чтоб запахи одежды его тоску на колдунью нагоняли. Обильная печаль опустилась на душу ведьмы юной и возрешила она печаль свою с подругой близкой разделить, отрыть тяжбу, что на сердце лежит, поделится горем. И лились слёзы девичьи ручьями, что любой камень заточить могли, и изронила Баффи великая слово златое, со слезами смешанное, чем мудрость свою показала и ум дюжий: «Понимаю тебя подруга верная, схожее горе овладевало меня. Как и ты, любого потеряла я… Ангел хмурствующий, что всегда серьёзным ходит и глумиться не умеет никогда. Оставил меня саму одинёшеньку, окаянный, и отправился в град красный, ась Лос-Анджелесом звётся.» И тужили девицы аж пока солнышко светлое на небосвод не выкатилось.

Утречком ясным пошла Баффи, вампиров истребительница, с Райли мужественным трапезу разделить, ибо снедь он с вечера заготовил, чтоб утром не бегать по лавкам с харчём разным, пряностями и от изобилия деликатесов заморских ломящихся, что супермаркетами нарекаются. И гутарили они неспешно о дивах заморских, вкушая лакомства приготовленные…И солнце красное улыбалось, глядя на созданий юных, и небо не хмурилось, ибо негоже хмуриться ему, ежи милуются девица красная с добрым молодцем по своей воле, а не по принуждению. И поведала Баффи великолепная, что не любит она на телегах ездить, ведь подвески у них жёсткие, а полуоси скрипучие, что управление тяжёлое, для девиц со станом тонким непригодное, что тяжко лошадей повертать без вожжей гидроусилителя. На что Райли благородный отвечал, мол, есть телега у него хорошая, прочная, долго без замены салинблоков едущая, за морем умелыми мастерами сделанная, на земле, что страной восходящего солнца люди кличут. И пообещал отрок, что приукрасит телегу бубенцами звонкими, обмотает вожжи тряпицей синей, что клеится сама, сено свежее, пахучее на дно положит, лентами яркими украсит, да и прокатит своему оку милую с ветерком, её локоны светлые развивающим, так, что в жизни она не забудет поездки сей чудной, а ежели пища у коня переведётся иль колесо треснет на леса поляне, что цветами покрыта и от людей прохожих деревьями скрыта, то получит она удовольствие неземное, коль согласие на сиё действие даст… Слушала избранная силами древними эти речи с улыбкою на устах сахарных, сим понять давая, что мил ей Райли могучий и при случае предложенном согласие получит. Сидя так, гутаря и снедь поедая, узрели они Уиллов, колдунью могучую, что в лес ходила грибы собирать. Пригласили Баффи с Райли разделить пищу с ними, на что колдунья согласием ответила, и, отведав грибы свои, поведала она им мудрость великую, что с яблоком на подносе пластиковом, тиснениями дивными украшенном, лежавшего связь имеет.

Как ясно солнышко за небокрай зашло, а месяц ясный его место занял, в хоромах больших, где света, светильниками разной формы, цветов всевозможных дающих, было много, где гусляры без умолку песни восхваляющие поют и музыку разную играют, да так, аки ни словами передать, ни пером описать, что клубом зовётся и «Бронзой» именуется, за столешницей сидели и потчевались трое героев сказания нашего. То были Баффи великая, вампиров истребительница и други её верные. Ксандер мужественный, что плотником назывался, ибо искусен был до работы всеякой, не чурался помощь оказывать бедствующим, ум имел острый и язык правильным концом подвешенный, за что и снискал славу себе доблестную смельчака и молодца весёлого, от сего и приглашён бывал на празднецтва различные, ибо речами своими журу отгонял и на мысли радостные думы окружающих направлял. А с ним была девица знатная, что люба ему, и звали её Аня, что до денег охоту великую имела, но пред этим она была Анянкой, бесом злым, который страшные дела делывал. Проклятием Анянки было вечно страдания приносить, ибо наказывала она мужей, что жён своих не любили и ставились к ним плохо. Отселе ежи была злая обида затаена на мужей своих, и про то они бесу поведали, то в миг неверные мужи помирали в муках страшных, ибо обязана была Анянка стереть их с земли лика, жабы неповадно было другим зло к жёнушкам своим ставиться. Но проклятье то с беса снять смог Джайлз Руперт, что смотрителем великой истребительницы есть, с того дня нарекать её стали Аня прекрасная, добром своим прежние грехи замаливающая. Сидели так они, нектара из бокалов чудных, что сделаны были из метала дивного, пластмассою называемого, попивая. Гутарила братия про Уиллов колдунью, ибо жалость на сердце у них лежала, ведь ведомо им было несчастье подруги своей. Но Ксандер, весёлый молодец, узрел, как колдунья под песнопения хоровод водит, и радость посетила его душу, чем поделился со всеми другами здесь собравшимися. Но не долго радели за свою подругу они, ибо узнали, что радость её не сердцем вызвана, а пивом выпитым. Воссердчал Ксандер и молвил: «Что ж ты, девица прекрасная, делаешь? Не уж-то мёд с пивом мешаешь?! Не гоже так поступать. Воозри ж в прошлое и пусть память не подведёт тебя! Вспомни, как Баффи наша лучезарная, смешавши пиво с мёдом, приличия все позабывши уподобилась твари доисторической.» Опосля и вампиров истребительница слово держала, чтоб пристыдить и на путь истинный наставить. Внемлила словам мудрым Уиллов, постыдилась делам своим и с подругой восвояси отправилась.

Как к утру ясному ночь клонилась, прервала сон свой колдунья мудрая и, заместо по потребности нужник отведать, Уиллов на половицах разложила кругом свечи горящие и заклинание, из древнего фолианта почерпнутого, сотворила, ибо разум её был затуманен от выпитого. Да такое колдунья изгадала сделать, что волосы наши дыбом встают, как у пса матёрого шерсть на загривке. Захотелось девице оной, чтоб желания её сбывались, как она захочет. Сотворивши ритуал отправилась обратно на перину мягкую, чтоб сны красочные досматривать.

И с днём новым сидела Уиллов, колдунья прелестная, в горнице светлой, которую с Баффи красавицей чудной разделяла. Смотрела она в зеркальце чудесное на себя красивую и желания загадывала разные, чтоб душа её от мук любовных освободилась, чтоб книга словами к ней молвила, чтоб палочка косметическая сей же час прямой стала, видать голова не прояснилась от хмеля вчера принятого, ибо желания те показались б простому человеку слишком дивными. Но не исполнялась воля колдунья, ибо спьяну ошиблась в заклинании она, ибо негоже не протрезвевши к магии приступать. В момент этот постучался в дверь её Джайлз восхитительный и пригласила Уиллов его войти. Вопрошал с порога наблюдатель, чего мол не ко мне, коль обитницу дала, забыла чтоль или уважать перестала. На что ответила колдунья, что не забыла обещания своего, разобралась в манускриптах древних и травок с кореньями прикупила на распродаже, что надобны для ритуала. А ещё поведала, что ночью заклинание опробывала одно, из-за чего рассердился Джайлз, ибо негоже в состоянии невменяемом самостоятельно ритуалы магические проводить. И возникла ссора меж ними, и голоса приуныли, поникло веселье, крикнула-стукнула земля, зашумела трава и птицы замолкли. Крикнула Уиллов, колдунья могучая, «говоришь ты много, смотритель, но не видишь ничего!». В сию минуту потемнело в глазах у Джайлза, и зрение моментально упало до -10. Поник наблюдатель, попросил прощения и помчался отдутого, как сокол под мглами. Но не долго он соколом летел, ибо невидячий сразу на студента-горемагу натолкнулся…

Сидит наш Спайк живописный, цепями закованный, на полу сыром в обители книгочтея басурманского. Крепки оковы на руках его, а на ногах ещё крепче. Но не со злым умыслом заковали его в путы железные, для меры безопасности, что в правилах содержания вампиров, специально для наблюдателей Советом басурманским написано. Ходит над ним Джайлз, слова древние провозглашает, чтоб язык развязался у упыря лукавого. Но потеряв зрение своё ясное, не в силах он заклинание прочесть, и ускользнуло от ранее чистого взгляда, а ныне помутнённого, что ключ от оков выпал из кармана одеяния его. Заметил это Спайк глазом зорким своим и ухитрился достать его и освободиться. И не смог смотритель остановить упыря, ушёл тот в ночь, что туманом окутала фигуру его стройную.

Да пребудет с нами мудрость и смелость окончить сказание сие...