Строчка за строчкой, слово за словом. Просто, просто, просто… И так больно.


– Зачем ты это сделала?
– Ты сама жаловалась, что помощь полиции в борьбе со сверхъестественным приносит маленький доход.
– Но это не значило… Это не значило, что…


# 89
Мама думает, что я – простой подросток. Она не знает! Не понимает.
/Густо зачеркнуто
Ниже, другой пастой/
Хорошо. Ей не нужно знать. Лучше пусть она будет ругаться, что я опять получила F или гуляла допоздна с мальчиком.
Ей будет спокойней. И не так страшно понимать, что я когда-нибудь умру. Сегодня. Завтра. Обязательно.
Я ведь Истребительница.
А Лотос* опять вторгается в мои сны.


Тетрадь потрепанная, с обтрепавшимися краями. Редактор возвращает ее с каким-то странным трепетом. Смотрит восторженно, а после спрашивает очень осторожно:
– Вы точно не хотите издать? То, что там написано… Словно писал ребенок. Но слишком взрослый ребенок. Понимаете?
– Понимаю, – в ответ.
И тетрадь, стиснутая, смятая, запихнутая кое-как в сумку.


# 205
Мы переехали в Саннидейл. Не знаю почему, но у меня мурашки от этого городка. Наверное, все небольшие провинциальные городки должны пугать нормального человека – по статистике именно там совершаются самые кровавые преступления. Или это была какая-то «утка»?
Отец не звонит. Он обещал, что но снова забыл.
Скучаю по Лос-Анджелесу.
/густо зачеркнуто/
По Пайку** уже не скучаю. Пайк – прошлое. И он, кажется, погиб. Или пропал. Не знаю.
Не хочу знать.
Путь он будет жить где-то, забыв про вампиров.
Мироздание, ты слышишь? Не слишком большая просьба для той, кто гарантированно умрет, не дожив до двадцати.
Про эту статистику Мэррик*** меня просветил.


– Вполне недурственно, лав.
– Что? И ты их читал?! Какого черта?! Я ее убью!
– Не надо.
– Пусти.
– Стой. Успокойся. Выдохни. И попытайся объяснить мне, что тебе не нравится, хорошо? Ты скрываешь от меня страшную тайну?
– Нет. Ладно. Хорошо. Я спокойна.


Чернила на странице расплылись. В тот день умерла мама. И тетрадь новая. Почти. С записью какого кулинарного рецепта маминым почерком.
Почему-то дневники у нее никак не заводились в нормальных толстых переплетах – обтрепыши, из которых можно надергать черновиков. Но только такие и приживались.
А тут чернила растеклись. Капельками. И под пальцами страница – шершавая. Подушечки становятся чуть синими – странные чернила. Даже не выцвели. Или это от слез Истребительницы?


– К нам попал фрагмент вашей будущей книги. Неужели вы все же решили опубликовать свою автобиографию? Вы можете дать какие либо комментарии по этому поводу?
– Я убью свою сестру.


# 506
У его поцелуя был привкус крови – такой привычный, такой незнакомый.
Он же вампир. Бездушная тварь. Демон. Вещь.
И он чуть не умер, прикрывая Дон.
С Дон, кстати, тоже все странно. Она, вроде, не моя сестра. Но в то же время – моя. Даже не сестра нет. Она – часть меня. Моей души. Моей крови. Моей ДНК.
Немного неудавшийся клон? Почему-то в голову все больше лезут мысли о дочери. И это как-то страшно. И странно.
И у его губ вкус крови. И мне хочется поцеловать его снова, наверное. Или нет.
Он – вещь.
Демон.
Вампир.
У него нет души.
Или ее нет у меня.
Нет ее. Нет. Нет.


– Я отослала только в одно издательство. Честно. Я не… Я… прости…
– Ты не понимаешь, да?
– Да что такого? Это просто дневники!
– А ты их читала?
– Не особо. Пролистала. А что?
– Вот эта тетрадь. Запись… Сама найдешь.


# 0
Я мертва. Или жива.
Ручка так странно лежит в пальцах. Я словно вспоминаю, как писать. Словно учусь заново, если точнее.
/густо зачеркнуто/
Ничего нельзя стереть. Ничего нельзя записать заново. Только набело. На чистый лист жизни. А где он, мой лист? Я же умерла… Его пропустили через шрейдер где-то там, в Небесной Канцелярии.
И выдали взамен пропуск
взамен
выдали
Костяшки ободраны. Спайк наорал на Уиллоу. Я слышала. Или мне это показалось?
Я все хочу спросить у него – почему он не рад. Все остальные переполнены ликованием, что вернули меня /зачеркнуто/ сюда.
Мне здесь плохо.
Я мертвая. Я хочу быть мертвой.
Потому что жить – больно.
Я устала.
я нужна им


Строчки рваные, прыгающие. Ложатся косо, игнорируют клеточки очередной обтрепанной тетрадки.
И столько в них…
– Ты говорила.
– Я говорила.
– Но я не понимала.
– Нет. Где читаешь?
– Запись 0.25.
– Тот год у меня был нулевым. С нуля. С чистого листа, но с заданными параметрами.


Конверт из плотной бумаги, письмо написано тщательно, каждое слово выверено. Всем не терпится добраться до ее дневников.
– Лав, – и прохладные руки вокруг талии тянут в знакомые объятья, – а ты и сейчас пишешь?
– Нет.
И тихое:
– Прости.
И просто промолчать рядом с ним. И просто услышать в его тихом извинение то странное понимание неприкосновенности ее боли, записанной и забытой.


# 13
Душа. Крест. Вампир.
Но он ничуть не изменился.
Я ждала чего-то
Я ждала, ясно?
А он – все тот же. И от это так странно. И хочется спросить Ангела – почему у тебя не так. И дать душу кому-то еще, чтобы понять – у всех оно так или Спайк и тут отличился.
Он все тот же. Ему пока что больно – но это пройдет. Он сильный. Он справится.
Ну что, Великая Истребительница, удивила тебя вещь, которую ты так безусловно привыкла считать пустым местом?
Что же ты натворил, Спайк? Зачем еще одна трещина в мой мир?
Кажется, скоро все рухнет. Мир мой рухнет. И лучше бы, чтобы с ним рухнул и город.
Я устала от этой Солнечной Долины, где властвует зло.
/другой пастой/
Интересно, а душа – это так же больно, как снова бьющееся сердце после нескольких месяцев в Раю?


– Никому не нужны твои писульки, Истребительница!
– Я и не собираюсь. Почему все считают, что я собираюсь стать великой писательницей?
– Ну... Говорят… И твой дневник времен битвы с Мастером по Сети гуляет.
– Что?!


Страницы были отсканированы и выложены в Сеть. Пользователи коллективно переводили рукописный текст в удобные для чтения форматы.
Кто-то жалел, что теряется уникальность изменения почерка – ровные строчки или дерганные.
«Да тут каждая запятая уникальна, поймите! Все это отражает внутренний мир героини!»
И гневное: «Она живой человек!»
Пару раз мигнувший экран. И пропавшие сканы.
И улыбающаяся Уиллоу, выглянувшая в гостиную, где сидели, вцепившись в ноутбук, Баффи и Дон.
– Техномагия всегда шла у меня неплохо.


# Последняя
Наверное, завтра я умру. Сейчас пишу, жду, когда будущие истребительницы лягут спать.
Я же – вождь. Предводитель. Я должна показать, что меня не страшит завтрашний день.
Интересно, после всего, что я ему наговорила, Спайк меня просто пошлет или изощренно?
Он решил принять на себя всю тяжесть медальона. А я
А я – слишком эгоистка, чтобы отказаться от его дара
Я хочу жить
Жить
Хочу
Очень
Мэррик сказал, что я не доживу до двадцати. Я уже переступила этот порог. И отчего-то так отчаянно хочется жить дальше.
Медальон на шее Спайка выглядит странно. Я видела. Он его примерял.
Не хочу
Хочу
Жить хочу
Не хочу его терять
Глупо все, так глупо.
Я сейчас подожду, когда Ви перестанет возиться и спущусь вниз. И останусь там
даже, если меня пошлют
Интересно, он поверит мне, если я скажу, что люблю его?
Наверное, нет
А я люблю?
Наверное, да
Завтра я умру
Или умрет Спайк
Или умрут все
Я не знаю
/через две строчки/
Умирать больно. Но так надо


– Они восстанавливают тексты, – крайне меланхолично.
– Может, стоит… уступить? – осторожно.
– Я не знаю, Уилл… – устало. – Ты бы хотела вывернуть свою душу наизнанку?
Молчание. И уверенное:
– Нет.
– И я о том же.


Дневники выкрадывают одной ночью. Их выкладывают в сеть. И защищают целым рядом заклинаний. И Баффи остается только радоваться, что после Саннидейла она не написала ни строчки. Почти.


# По счету?
Он мертв. И что-то внутри мертво. И все будет хорошо.
Но не так
Меня не страшит это, не страшит то, что придется пристраивать новых истребительниц, строить свой мир заново.
Это правильно.
Когда рушится один мир, ты строишь другой. Когда умирает любимый, ты живешь дальше.
Или не живешь. Или умираешь следом.
Только я не хочу умирать. Я хочу жить.
И сейчас, когда в ветре я чую бурбон и сигаретный дым, мне хочется сказать «Ты все еще здесь, не уходи»
Путь Истребительницы – одиночество
Я нарушила все правила
Плюнула на все каноны
И Первая отступила передо мной
Я – Истребительница и пойду своим путем


– Мисс Саммерс, а может, все же опубликуем?
– Делайте, что хотите.


Кто-то пытается говорить про достоверность событий.
Кто-то замечает, что предоставление информации откровенно неполное и одностороннее.
Кто-то находит очевидцев.
Кто-то просто принимает, как есть.


– Может, тебе написать нормальный роман, лав?
– Зачем? Если я напишу, найдут сотни свидетелей того, что я – лгунья.
– А так они сами будут искать… правду. Правду ли?
– Может, и правду. А сейчас подскажи, как правильно написать отказ на экранизацию моих дневников?