Пролог

Бежать. Просто продолжать бежать. Бежать – и не оглядываться.
Она не паникует. Это рабочий момент. Стратегическое отступление. У нее есть план, и, согласно плану, она перешла ко второй части девиза «дерись или убегай» – она уже пыталась драться, и эта женщина, это демоническое отродье, оказалась слишком сильна, так что теперь?
Бежать.
Человек – монах, – которого она тащит за собой, спотыкается и опускается на тротуар, сползая по сетчатой ограде. Он содрогается и ловит ртом воздух.
– Думаю, мой путь подходит к концу, – выдавливает он болезненным высоким голосом – и она узнает этот тон. Этот тон, это ощущение, с которым она борется каждую ночь. Это стремление принять, сдаться, лечь и просто…
– Не корми меня метафорами, – стальным голосом требует она. – Мы идем.
Она тянется к монаху – готовая понести его, если придется, – но тот вцепляется в нее с неожиданной силой, впившись пальцами в ее руку.
– Ты должна… Ключ. Ты должна защитить Ключ.
– Отлично, – говорит она насмешливо, зная, что будет легче, если он согласится идти по своей воле, зная, что ему нужно, чтобы его выслушали. – Мы можем защитить Ключ вместе, хорошо, но только где-нибудь подальше отсюда.
Монах дрожит, его тело трясется, делая слова неразборчивыми:
– Куда больше… умрешь, если не сохранишь его.
Страх, который она загнала глубоко внутрь, не желая поддаваться панике, стремление сбежать, – обрушивается с другой стороны, отзываясь покалыванием в позвоночнике. Теперь страх усиливается неизвестностью. Она не может сражаться с тем, чего не знает. Ей нужны детали, цели, сильные и слабые стороны. Ей нужен противник для истребления и невинный для защиты. Ей нужны правила – которые можно нарушать, обходить и выворачивать в свою пользу. Более того, ей нужно избавиться от неуверенности, от ступора, который вызывает неизвестность.
Монах рассказывает ей о Ключе, открывающем портал, о своем ордене, который веками уберегал Ключ от этой грязной шлюхи, не прибегая к физической силе. Правила формируются в ее мозгу, окрашенные в черное и белое. Чудовище в красном шелковом платье – зло, а Ключ – добро. Ключ добро, и это человек, созданный при помощи магии и посланный Истребительнице, чтобы она его защитила.
Перед ее мысленным взором выстраиваются действующие лица: носительница зла усмехается губами, покрытыми ярко-алой блестящей помадой – но это лишь половина головоломки. Ей нужны еще кусочки.
– Кого? Кого защитить?
– Твою… сестру. Ты не можешь отказаться. Она нуждается в тебе. Она невинна. Беспомощна. Пожалуйста, ты должна… – Монах рвано и глубоко вздыхает, затем его взгляд застывает, а тело обмякает.
– Но у меня… – Она смотрит в его остекленевшие глаза, лицо, застывшее в гримасе боли и поражения. Внутри нее все обрывается, в желудке образуется тяжелый комок. Она отпускает тело и безвольно роняет руки вниз. Кончики пальцев скребут по пыли и гравию тротуара, но руки слишком одеревенели, чтобы она придавала этому значение.
Ноги подкашиваются, и она опускается на корточки. Ее рот кривится, открывается и закрывается. Она пытается выдавить хоть слово, хоть звук – но лишь хватает ртом воздух. Наконец она шепчет дрожащим и надтреснутым голосом:
– У меня нет сестры.

Семь месяцев спустя.

– Смерть – мой дар. Смерть. Просто… смерть. – Баффи хмурится. – Что за дерьмовый подарок?
– Ну, хм, а теперь мы приступим к делу? – спрашивает вампир. – Или я должен просто свалить отсюда? – Он тычет большим пальцем через плечо, в сторону выхода с Рестфилдского кладбища.
– Что? – Вздрогнув, Баффи поднимает взгляд от надгробия, на котором сидит. – А, нет, мы точно будем драться, Джо. Мне всего лишь нужно сперва выговориться. Я могу называть тебя Джо? Ты похож на Джо, – говорит она, изучая блестящую пряжку его ремня и потертые ковбойские сапоги. Выгнув спину, она трет шею и вздыхает. – На чем я остановилась?
– На смерти. – Джо хмурит бугристую вампирскую бровь. – Я не имею в виду, что ты говорила о моей смерти…
– Точно. Так вот, в результате этого халтурного обряда с видением я получила послание, что смерть мой дар, и теперь первое, что я хочу знать, – это не бывает ли в магазине Высших Сил специальных акций по замене даров для Истребительниц? Потому что этот дар – отстой. – Баффи ссутуливается, ее взгляд становится отстраненным, затем она продолжает тихим и утомленным, окрашенным печалью голосом: – Думаю, я всегда это знала, понимаешь? Смысл моей работы указан уже в самом названии. Но в глубине души я всегда надеялась, что могу быть чем-то… большим. И я знаю, что мама… – Ее горло сжимается, и Баффи с трудом сглатывает комок. – Моя мама всегда хотела, чтобы я окончила школу и уехала из Саннидейла. – Она смаргивает влагу с век. – И она всегда хотела внуков. Но я уверена, что поступление в колледж было приоритетнее сценария «завести семью». – Баффи скрипуче смеется пересохшим горлом. – Полагаю, это можно записать еще одним пунктом в список ее разочарований.
Глаза Джо расширяются, он косится на свои наручные часы.
– Смерть – мой дар, – бормочет Баффи, потом встряхивает головой и делает глубокий вдох. – И что это должно означать? Это все, что я есть? Просто Истребительница. Просто убийца. Буду истреблять, пока меня саму не истребит кто-нибудь покрупнее прочих. Типа такое соглашение «или – или»? Убийца или жертва – можешь быть лишь первым, пока не превратишься во второе? – Она фыркает и указывает на Джо. – Это каверзный вопрос, и это нечестно, и мой преподаватель английского говорит, что такие вопросы не показывают ни твой ум, ни чему ты выучился, так что это глупый вопрос, и… – Ее негодующее бормотание стихает, будто из нее выкачали воздух. Баффи опускает глаза и вздыхает. – Убийца или жертва, – шепчет она. – Я не хочу быть ни тем, ни другим. Я не хочу быть никем. Никем из них. Кроме того, это не тот выбор, который я должна сделать. – Она зажмуривается и снова утыкается взглядом в землю. – Это просто так… хладнокровно. Предполагается, что я должна быть «полна любви», но я даже не люблю своего… – Баффи прикусывает губу. – Я ничего не чувствую, а предполагается, что должна. – Ее голос обрывается, и она смаргивает слезы. – Тогда что со мной? У меня каменное сердце? Что со мной не так? Это жестоко. Я жестока.
– О нет, ты не жестока. – Баффи вздрагивает от звука голоса Джо и смотрит на него так, словно успела забыть о его присутствии и только теперь вспомнила, что он стоит перед ней и да, он вампир. – Я, хм, держу пари, что ты полна милосердия. Ау, детка. Ты только посмотри на себя. У тебя – ну, у тебя нежная душа.
– Ты говоришь так только потому, что не хочешь, чтобы я тебя распылила. – Баффи закатывает глаза. – И что вампир вроде тебя знает о душе? – Она качает головой. – Боже, почему я вообще с тобой разговариваю?
Джо выглядит сбитым с толку ее вопросом и пожимает плечами, что Баффи расценивает как «вот чушь, разве я не милый, раз притворяюсь, будто мне есть дело до твоих личных проблем, маленькая леди?» Не в настроении жалеть или опекать вампира, она разминает шею и поудобнее перехватывает кол.
– Отлично, давай закончим с этим.
– Ничего себе! Эй, вставать совсем необязательно. – Джо делает шаг назад, поднимая руки и жестом убеждая ее остаться сидеть. – Ты так удобно устроилась. Я правда не хочу доставлять тебе неудобства.
Взгляд Баффи становится острым: она уже перешла в рабочий режим.
– Не вынуждай меня гоняться за тобой – так ты только разозлишь меня. А в моем положении… – Пытаясь встать, она опускает глаза вниз, на свой округлившийся живот, натягивающий эластичный пояс черных штанов для йоги. Подняв глаза, Баффи одаривает Джо фирменным взглядом Истребительницы. – Ты реально не захочешь видеть меня сердитой.
Джо глядит на кол, небрежно зажатый в правой руке Баффи, затем наблюдает, как она потирает левой рукой ноющую поясницу. Баффи слегка пошатывается – ее центр тяжести смещен. И неустойчив.
Несколько секунд спустя глаза Джо наливаются золотом, он кидается к ее шее, одной рукой ударяя по колу и выбивая его из ее хватки. Он весь – рычащий голод и оскаленные зубы, – пока кулак Истребительницы не врезается в его подбородок, отправляя его в полет на добрых десять ярдов. Полет заканчивается столкновением с могильной плитой.
– Видишь? – Баффи склоняет голову набок, улыбаясь при виде того, как Джо изображает из себя куклу-башкотряса, любуясь чудесными птичками, кружащими вокруг его макушки. – Говорила же, что мы переходим к части с дракой.
С трудом поднявшись, слегка обалдевший от удара Джо украдкой смотрит на нее и заново оценивает ситуацию. Беременная разозленная Истребительница с левым хуком, способным пробить камень, и колом наизготовку.
Джо бежит.
– Эй! Я говорила тебе не… Твою мать, – ругается Баффи, пускаясь в неуклюжий галоп. Она сокращает расстояние между ними, раскручивает в руке кол и швыряет его, целясь Джо между лопатками.
Вот только кол пролетает мимо цели, потому что из ниоткуда выскакивает Спайк и сбивает Джо с ног. Вампиры превращаются в катающуюся по земле кучу-малу из пинков, ударов, рычания и стонов – таких громких и раздражающих, что единственным достойным ответом может быть лишь обиженный вздох и с мольбой поднятые к небесам глаза. Так что Баффи поднимает глаза, вздыхает, затем идет к тому месту, где валяется кол. Согнув колени, она упирается рукой в поясницу, наклоняется вбок, словно играет в Твистер, и опускается. Ее живот гордо торчит вверх.
Она отчаянно тянется к колу, но лишь едва задевает его кончиками пальцев, когда раздается вопль Спайка:
– Кол! Уже можно, дорогуша!
Вот как можно отказать такой очаровательной просьбе?
Встав с колом, зажатым в руке, Баффи приближается к увлеченным реслингом мачо-вампирам, разливающим в ночном воздухе волны тестостерона. Ее губы презрительно кривятся. Найдя просвет в сплетении конечностей, Баффи хватает Спайка за шкирку и поднимает его, пока подошвы его ботинок не оказываются на уровне кончиков травинок, а затем бьет его тупым концом кола по лбу – сильно. Она надеется, что во лбу остались занозы.
– Ай! Черт побери, женщина! Опусти меня!
Баффи снова бьет его колом по лбу.
– Не раньше, чем сквозь твой толстый череп дойдет, что мне не нужна твоя помощь. – И снова. – Что я не хочу твоей помощи, и что я… я…
– Что ты независимая леди, которой не нужно, чтобы мужчина спасал ее? – предполагает Джо, потихоньку отползая назад. Теперь его лицо покрыто синяками; из разбитой губы течет кровь.
– Да, точно! – Баффи последний раз бьет Спайка колом по лбу.
– Оу, – тянет Спайк, недовольно приподнимая верхнюю губу, и сердито зыркает на нее. – Ты собираешься в ближайшее время прекратить избивать меня?
– Ты собираешься прекратить вмешиваться в мою работу?
– Неет, – снова тянет гласные он, как будто она слишком заторможенная, чтобы понять очевидное, затем показывает на ее округлый живот. – Потому что ты размером с дом и не должна в твоем состоянии носиться кругами и драться. Особенно в одиночку.
Баффи моргает и трясет головой; с каждым словом ее глаза распахиваются все шире и шире.
– …ты только что назвал меня толстой?
– Пфф, ничего плохого, если у женщины есть немного мяса на костях. И я не пытаюсь оскорбить тебя, просто… – Спайк оглядывает ее живот, его взгляд поднимается вверх, останавливаясь на ее полной груди. Он смотрит на Баффи со значением. – Ты необъятная, лапушка, и сама это знаешь.
Потеряв дар речи, Баффи роняет челюсть, в ее глазах сверкает зарождающаяся слепая ярость.
– Это вполне естественно, тут нет ничего плохого. Этот процесс стар, как мир, – уверяет ее Спайк и каким-то образом, болтаясь в воздухе, умудряется пожать плечами. Его спокойное лицо напрягается: насупившись, он тычет указательным пальцем в ее живот. – Поэтому даже дураку понятно, что тебя никто не посылает расхаживать тут похожей на набитую пирожками духовку и истреблять врагов. Гарантированный способ, чтобы кто-нибудь запустил зубы в начинку. – Спайк делает паузу и вздергивает бровь. – Твой Наблюдатель должен был догадаться. Факт – стоило ему только попросить тебя оставаться дома, как ты тут же решила не слушаться, что делает тебя глупее в десять раз. Все еще удивляешься, почему я должен вмешиваться и спасать тебя?
Задрав подбородок и поджав губы, Баффи выдавливает:
– Нет, ты не пытаешься оскорбить. Ты именно это и делаешь. Само твое существование оскорбляет. Так что просто… заткнись.
Спайк закатывает глаза:
– Конечно. Я заткнусь. Как только ты меня отпустишь. А, и наш голубок порывается упорхнуть.
– Что? – Баффи роняет Спайка и разворачивается – чтобы увидеть, как Джо, пошатываясь, встает и бросается наутек.
Повторяя фокус на бис, она раскручивает кол и посылает его вдогонку, наблюдая, как тот поражает цель. Бах. Пыль. Пока-пока, Джо. Удовлетворение пробегает вдоль ее позвоночника и теплом разливается в животе. Ее тело ощущает себя живым, трепеща от кончиков пальцев на ногах и до корней волос. О да, вот почему она охотится посреди ночи, несмотря на ноющую спину и распухшие ноги. Ей просто нужно удачное истребление – и ее мир устоит.
Затем Баффи слышит, как Спайк, воздевая себя на ноги, бормочет:
– Неблагодарная брюхатая девка.
Она вспоминает, что у нее на руках еще один раздражающий вампир, упирает кулаки в бедра, приподнимает бровь и смотрит на Спайка.
Тот оглядывается через плечо, затем снова переводит взгляд на нее:
– Что?
– Какую часть из «оставь меня в покое, мерзкий вампир-соглядатай» ты не понял?
Спайк склоняет голову набок:
– Ты так сказала? Этими самыми словами?
– Уже тысячу раз и тысячью разных способов. Большинство из них сопровождалось мордобоем. Я надеялась, это тебя убедило, но, возможно, ты всякий раз забываешь из-за сотрясения мозга.
– Ага, должно быть, напоминание не дошло, – отвечает Спайк, лезет в карман и достает пачку сигарет, затем смотрит на Баффи, вздыхает и убирает пачку обратно. – Ну а если один из этих способов включал в себя почтового голубя, боюсь, я сожрал посланника. Не самый надежный путь донести свою точку зрения, дорогуша. Ты имеешь дело с вампиром.
– О, мой косяк. – Баффи придвигается ближе – голова откинута назад, руки скрещены на груди и покоятся как раз над животом. – Как насчет татуировки у тебя на заднице? Уверена, ты будешь замечать ее всякий раз, когда станешь засовывать туда голову.
Спайк внезапно наставляет на нее палец:
– А как насчет того, чтобы я написал напоминание не быть такой властной сучкой на твоей заднице? Хотя, ты ведь его не увидишь, верно? Уже не такая гибкая. – Он снова тянется за сигаретами, останавливается, взрыкивает и сжимает кулаки. – И даже если бы я получил твое дурацкое напоминание, я бы не обратил на него внимания.
– Правильно, как же ты можешь отказать себе в удовольствии последить за той, которая призвана истреблять твой вид? – Баффи в смятении качает головой. – Ты так планируешь свои ночи? Просыпаешься и думаешь: «Ха, я стану всюду таскаться за Баффи, вставать у нее на пути, буду раздражающим ее полным придурком и – вишенкой на торте – оскорблю ее, потому что это ее покорит». – Баффи смеется, затем говорит с издевкой: – О, это отличный способ ухаживания.
Спайк смеется в ответ, его плечи трясутся, весь вид выражает насмешку – и Баффи ловит себя на мысли, что они только и делают, что насмехаются друг над другом.
– Это не ухаживание. Это ежевечернее шутливое подтрунивание. Ты немного валяешь меня по округе, выплескиваешь новые оскорбления, я делаю то же самое, разве что не физически – потому что ты в деликатном положении, а у меня чип… – Спайк косится на нее и склоняет голову набок, изучая выражение ее лица. – А что? Ты хочешь ухаживания? Я могу и ухаживать.
Баффи отскакивает и вскидывает руку, удерживая его подальше.
– О боже, пожалуйста, не надо. Просто… не надо. Я собираюсь домой. – Она тычет его пальцем в грудь. – А ты – ты не собираешься следовать за мной. Понял?
– Но…
– Нет! – Баффи шлепает его ладонью по губам. – Никаких споров. Никакой слежки. Никакого мусора под любимым маминым деревом – сигаретный пепел вот ни разу не удобрение, чтоб ты знал. О, и, кстати сказать, мама ненавидит подбирать сигаретные окурки, и какой из тебя соглядатай, если ты оставляешь улики? Нет, мне все равно. Не отвечай.
Спайк задирает брови, его глаза полны озорства, и Баффи чувствует, как под ее рукой его губы расплываются в широкой ухмылке. Она настороженно выпаливает:
– Что?
Спайк показывает глазами на ее руку, все еще накрывающую его рот, и Баффи отшатывается, уверенная, что он хочет лизнуть ее ладонь. Ее щеки горят. Ее рука теплая, и как она может быть теплой после прикосновения к вампиру? Ох, плохой вопрос. Не отвечай.
– Хмм… – бурчит Спайк. Он усмехается, но это не обычная противная усмешка. Это его особенная сексуальная усмешка. Его голос мягкий, глубокий и – она ненавидит себя за одну мысль об этом – постельный. – Не можешь удержаться, чтобы не полапать меня, да?
Тьфу! – Баффи разворачивается и шагает прочь. Она не оглядывается. Она отказывается доставить ему такое удовольствие.
Как будто это имеет значение. Баффи просто знает, что Спайк смотрит ей вслед с этим нахальным выражением лица – с зажатым между зубами языком и провоцирующим взглядом, – и она не хочет думать о его языке, вот только воображение само рисует эту картину, и она просто знает, что он делает это, и тьфу.
Баффи надеется, что дома ее ждет приготовленное мамой какао. Она даже не будет жаловаться, что оно без кофеина, если получит лишнюю порцию зефиринок.
И эти лишние зефиринки помогут ей забыть о зуде в позвоночнике, напоминающем, что Спайк провожает ее до дома.

Поднимаясь по ступенькам парадного крыльца, Баффи слышит хруст ветки в кустах справа. Почти соблазнившись мыслью о том, чтобы игнорировать его, Баффи решает, однако, что игнорирование Спайка может показаться молчаливым одобрением слежки, и, возможно, самое время попробовать снова набить ему морду. Она совершенно уверена, что Спайк найдет физическое наказание возбуждающим, и не то чтобы это работало в прошлом, но есть и светлая сторона: сбросив пар, она почувствует себя лучше.
Баффи запускает руки в кусты, хватает шпиона за шиворот и вытаскивает наружу. Теперь – если грохота кольчуги недостаточно, чтобы убедить ее в полной не-Спайковости засевшего в кустах мужчины, – экипировка будто с Фестиваля Возрождения не оставляет простора для сомнений. Сэр Рыцарь Темных Вьющихся Волос удивленно мычит и тянется к мечу, торчащему из прикрепленных к поясу ножен.
Когда его рука сжимается вокруг рукояти меча, Баффи опускает свободную руку на его запястье. Она поднимает рыцаря за ворот и трясет, заставляя кольчугу звенеть.
– Ты действительно собираешься напасть на бедную беспомощную беременную женщину? Разве это не против твоего кодекса? Видимо, рыцарство и в самом деле умерло.
– Моя честь посвящена одной – и только одной цели, – торжественно заявляет Сэр Рыцарь, пытаясь высвободить запястье из стальной хватки. – Ключ должен быть уничтожен, и всякий, кто защищает его, падет от моего меча.
Отпустив его воротник, Баффи отбирает меч, и рыцарь падает на колени. Она упирает острие меча в его шею.
– Думаю, этой ночью ты будешь единственным, кто падет.
– Делай, что хочешь, – отважно отвечает рыцарь, глядя на нее без тени страха. – Придут другие. Я не первый и не последний.
– Нет, ты не первый, – мрачно соглашается Баффи и прижимает лезвие к его горлу. – Придут другие? Когда?
– Скоро. Скоро ты узнаешь.
Она стискивает зубы.
– И сколько их будет?
Рыцарь вызывающе улыбается; его глаза сияют фанатичной верой.
– Армия праведников, огромная числом, чистая сердцем. Сейчас ты устоишь, Избранная, но не надейся продержаться долго. Ключ падет, и твое, – он бросает взгляд на ее округлый живот, – положение тебя не спасет.
Баффи сгребает переднюю часть кольчуги в кулак и дергает рыцаря на себя. Кончик лезвия царапает его шею. Выступает кровь. Баффи подтаскивает рыцаря еще ближе, так что их лица разделяют считанные дюймы, цедит:
– Вон из моего города, – и швыряет его на землю. Она поднимается по ступенькам крыльца, затем оборачивается к нему. – Если я когда-нибудь снова увижу тебя…
– Когда ты снова увидишь меня, я буду не один, – говорит рыцарь, вставая. – Твое стремление защитить Ключ закончится кровопролитием, если ты не отступишь. В этом могу поклясться.
Сердце Баффи пропускает удар от перспективы столкнуться с врагом, которого она не сможет одолеть. Она выпрямляет спину и не позволяет страху отразиться в ее глазах. Подняв меч, Баффи перехватывает его, прицеливается и кидает, как копье, – лезвие рассекает траву между ног рыцаря.
– Забирай свой меч и свою честь и катись отсюда. Тебе тут не рады.
Она открывает переднюю дверь, заходит внутрь, запирает ее на засов и глядит в ближайшее окошко. Рыцарь поднимает меч и скрывается в тени.
– Баффи? Это ты? С тобой все в порядке?
Вздрогнув при звуках маминого голоса, Баффи еще раз проверяет, убеждается, что рыцарь ушел, и отвечает:
– Да, я дома, все нормально, – и идет на кухню.
Она обнаруживает маму и Джайлза, сидящих за кухонным островом, кипящий на плите чайник и сложенные на разделочном столе ингредиенты для горячего шоколада. При ее появлении Джайлз приподнимает бровь, вздыхает и отхлебывает чай. Баффи расценивает бровь как разочарование, вздох как досадливое принятие, а чай как средство для успокоения нервов. Она представляет себе его мысли – «Господи боже, дай мне сил».
– Баффи, мы тут поговорили и… – Джойс умолкает и смотрит на Джайлза, ища поддержки.
– И решили пересмотреть идею насчет декофеинизированного какао? – с надеждой предполагает Баффи. – Потому что я слышала, будто кофеин в малых дозах безвреден.
– Баффи, – говорит Джойс, испуская волны мягкой укоризны.
– Ладно, я реально чувствую себя так, будто попала во временную петлю. Ребята, вы ведете себя, словно я все еще нарушающий правила подросток. – Баффи идет к раковине и начинает вертеть в руках банку с зефиром. – Я поняла. Вы сердитесь, что я хожу на патрулирование в одиночку, и хотите, чтобы я прекратила. Вот только я не могу. Если я перестану… Джайлз, ты знаешь, что произойдет, если я перестану. Демоны на радостях устроят соревнования – и совсем не того рода, где раздают ленточки за участие, потому что нет победителей.
– Никто не предлагает тебе перестать, – Джайлз отставляет чашку и наклоняется вперед. – Просто соблюдай меры предосторожности.
– А я соблюдаю. Я ходячая брошюра по технике безопасности. Сегодня, например, я взяла с собой арбалет – истребление на расстоянии. – Баффи прикусывает губу и добавляет: – Он просто сломался, когда я била им демона Гравлока.
– И это случилось только что? Естественно, после потери арбалета ты должна была закончить патрулирование.
– Ну, не совсем так. – Баффи зачерпывает несколько зефиринок и начинает скатывать их в шарик между большим и указательным пальцами. – Сначала мне пришлось распылить еще нескольких вампиров.
– Баффи, я не понимаю. – Джойс встает и убирает банку с зефиром подальше. – Ты всегда жаловалась на необходимость заниматься истреблением. А теперь ты отвечаешь не только за себя, но и за своего ребенка и все равно…
– Продолжаешь совать голову в пасть льва, – заканчивает Джайлз.
– Это не мой ребенок, – бормочет Баффи.
Джойс хмурится:
– Баффи…
– Не мой. – Баффи сжимает кулак вокруг зефиринок, превращая шарик в лепешку. – Я понимаю, что должна делать. Я должна защищать Ключ. Но то, что монахи решили напортачить со своим заклинанием и мистическим образом поразили меня, не означает, что я намерена изменить… я все еще Истребительница. И я не смогу уберечь Ключ, если не буду выходить и показывать всем, что продолжаю ею быть. Если я останусь дома, демоны взбесятся. Если я позволю другим делать за меня мою работу, они подумают, что я слаба. Или хуже того – пострадает кто-нибудь из вас. – Баффи вздыхает и роняет зефирный шарик на разделочный стол. – Я знаю свои возможности, ясно? Я осторожна.
– Недостаточно осторожна, – возражает Джойс. – Теперь ты должна быть более ответственной.
– Я ответственная, – говорит Баффи, избегая встречаться с матерью взглядом. – Я всегда ответственная. Уже стала уставать от этого.
– Баффи, у тебя нет выбора.
– Я знаю, – уязвленно огрызается Баффи. – Думаешь, я не знаю этого?
– И все же в последние недели ты начала патрулировать в одиночку, – мягко замечает Джайлз. – И до сих пор игнорировала все наши предостережения. Начиная с того, что тебе не стоит патрулировать одной.
– Вам со Спайком надо организовать клуб, – ворчит Баффи.
– Как бы ни была ужасна мысль, что я могу быть в чем-то согласен со Спайком, куда хуже знать, что он выказывает больше здравого смысла, чем ты.
– Тебе скоро рожать, – добавляет Джойс. – Думаю, было бы неплохо поумерить пыл.
– А тебе не приходит в голову, что, может быть, я хочу продолжать вести по возможности нормальную жизнь? И я полностью осознаю всю иронию того, что для меня нормальность означает истребление демонов. Я… я больше не могу контролировать то, что происходит с моим телом. У меня не было выбора, – Баффи разрубает воздух рукой, – но я могу распоряжаться тем, что и как делаю. И я не собираюсь сидеть и изображать счастливую домохозяйку. Отстранение от дел не убережет Ключ.
– Мы не просим тебя перестать, – говорит Джойс, – просто хотим, чтобы ты была сдержаннее. И позволила нам помочь тебе.
Баффи вздыхает и отворачивается:
– Я знаю.
– Последние несколько недель ты слишком напрягаешься, – полувопросительно замечает Джайлз.
– Потому что Глори притихла, – отвечает Баффи. – Подозрительно притихла.
– Полагаешь, она что-то замышляет? – спрашивает Джайлз.
– Думаю, время выходит, – говорит Баффи, вспоминая предупреждение рыцаря. – Во многих смыслах. – Она опускает взгляд и тянется рукой к своему животу, но останавливается на полпути и сжимает край кухонного стола. – Что, если что-нибудь еще пойдет не так? Заклинание монахов уже промазало мимо цели. Что, если?.. Было бы гораздо легче, если бы… Было бы лучше.
– Невозможно предугадать, как бы все сложилось, если бы монахи сделали по-другому. Что же до… предстоящего, полагаю, твоя мама в этом разбирается лучше.
– Доктор Фримен сказал, что все выглядит нормально…
– Мама, внешняя нормальность ничего не значит. Что бы это ни было, оно не нормально.
– Это нормальная здоровая девочка, – мягко добавляет Джойс.
– Ладно. Нормальная. – Избегая взгляда матери, Баффи отталкивается от стола. – Видимо, вечерняя порция горячего шоколада подождет до другого раза? Я хочу немного поспать.
– Обсудим стратегию утром, – кивает Джайлз; выражение его лица смягчается. – Отдыхай.
Баффи тоже кивает, облегченно улыбается, когда мама пожимает ей руку, и поднимается в спальню. Она лежит без сна несколько часов, вытянув руки по бокам и мечтая перестать дергаться всякий раз, как ребенок пинается. Она притворяется, что у нее нет магической беременности, что она такая же, как другие второкурсники из колледжа, которые живут дома, чтобы сэкономить деньги. Что ее парень уехал из города по работе, а не потому что охренел от появившегося из ниоткуда ребенка, который определенно был не его. Баффи позволяет мыслям уплыть далеко и представляет себе, как бы все могло повернуться, воображает другую жизнь – пока давление на мочевой пузырь не становится невыносимым.
Она заставляет себя вылезти из кровати, чувствуя, как вес раздувшегося живота влияет на ее движения. На то, как она ходит, как стоит, как все меняется. Баффи идет в ванную, включает свет и смотрит на себя в зеркало. Она кладет руку на живот – ладонь дрожит – и бледнеет от ощущения неправильности.
Это не ощущается естественным, не ощущается правильным – и больше не ощущается, как ее тело. Не ее. Баффи гасит свет, не желая более видеть свое отражение, затем садится на унитаз, мечтая, чтобы выпуклость на животе не была такой… заметной. Трудно игнорировать ее, когда она всегда на виду.
Баффи возвращается в спальню, осторожно забирается в кровать и ложится на спину. Когда сон наконец одолевает ее, Баффи снится армия рыцарей, Глори, обнаружившая, что она беременна Ключом, она сама, бредущая по больничному коридору, истекая кровью. Баффи снятся кровоточащие раны – кровь теплая и липкая, боль, высасывающая жизнь, – каждую ниточку обрывает холодная рука, оставляя после себя лишь оцепенение. Смерть. Баффи чувствует конец мира – открытого, разорванного по швам.
Она просыпается в отголосках крика.
Моргая, Баффи стряхивает вязкий туман сна и смотрит на часы. Девять утра. Наверное, мама дала ей выспаться.
Внизу раздается треск, Баффи слышит стон, и в ее ушах снова звучит недавний крик – не сном, но воспоминанием. Она соскакивает с постели и бежит по коридору к лестнице. Мама выползает в холл, обхватив правую руку, и Баффи слетает по ступенькам так быстро, что спотыкается и едва не падает. Затем она видит стоящую в гостиной Глори – та улыбается и вертит в руках кочергу.
– Подъем, подъем, Истребительница-недомерок, – тянет Глори, приподнимает бровь, рассматривая фланелевую пижаму Баффи, и замечает округлившийся живот. – Или уже не такой недомерок, хех? Видишь, вот что случается, когда спишь днями напролет – начинаешь расплываться. Я сказала твоей милейшей мамочке, что ты захочешь присоединиться к вечеринке, но она продолжала настаивать, что тебе нужен долгий сон. Лично я не понимаю, как сон может исправить это воронье гнездо у тебя на голове…
– Побереги советы по стилю для своих приспешников, – рычит Баффи, борясь с желанием запустить пальцы в свои спутанные волосы. Она делает шаг, вставая между матерью и Глори. – Если я захочу выглядеть, как уличная шлюха, я тебе позвоню.
– Грубиянка! Я – гостья в твоем маленьком грязном мещанском свинарнике, а ты меня оскорбляешь? Давай-ка посчитаем. Во-первых, ты крадешь мой Ключ и отказываешься его возвращать. Эгоистичность, безрассудство – совсем не этого ждешь от радушного хозяина. А теперь ты еще и пререкаешься. Нет-нет-нет. Оскорбления – это последняя капля. – Глори смотрит на Джойс, скорчившуюся у ног Баффи, улыбается и опускает кочергу, указывая ею на живот Баффи. – Знаешь, как меня выводят из равновесия все эти оскорбления? Они ранят. А я никогда не сталкивалась с проблемой, которую не могла бы решить разрушением и болью.
Тихий стон Джойс заставляет Баффи вздрогнуть и сжать кулаки.
– Убирайся из моего дома.
– Люди такие хрупкие. Кости ломаются, как веточки. Крохотный удар – и ты забрызгаешь своей кровью весь паркет. – Глори прижимает кочергу к животу Баффи, опускает глаза на Джойс и хмыкает. – Тебе повезло, что я не свернула ей шею. – Ухмылка Глори напоминает Баффи акулу, голодного бессердечного хищника. – Что ж, я бы с удовольствием осталась и поболтала, но мне нужно еще кое-где побывать, а тебе нужно быстренько раздобыть и передать мне Ключ. Так что учти, это первое и последнее предупреждение. В следующий раз все будет всерьез. – Глори легонько тычет кончиком кочерги в живот Баффи. – Поняла?
Баффи стоит неподвижно и спокойно, положив руку матери на плечо, и смотрит, как за Глори захлопывается дверь. Паника, заморозившая мышцы, улетучивается, и Баффи опускается на колени и обнимает маму – осторожно, чтобы не задеть руку, которую та прижимает к груди. Она замечает струйку крови на виске мамы и давится всхлипом.
Оставаться дома теперь небезопасно.

– Скоро буду, – обещает ей Джайлз и отключается. Баффи стоит, продолжая прижимать к уху пластиковую трубку и слушая гудки.
– Мисс Саммерс? – зовет ее сзади мужской голос, и Баффи поворачивается – все еще с трубкой в руке. Высокий мужчина, с пшеничными волосами и добрыми глазами, в руке планшет, на шее – стетоскоп. Голубая медицинская пижама подчеркивает цвет его глаз.
Голубой. Мама всегда любила этот цвет. Океан голубой, и небо…
– Баффи Саммерс?
Баффи моргает и сосредотачивается на его лице.
– Да?
Мужчина улыбается – профессионально и безлично, но по-прежнему с теплом и симпатией.
– Я хотел сообщить вам о состоянии вашей матери. Ее повезли на рентген руки. Стандартная процедура. У вашей мамы также обнаружили несколько ушибов…
– Она ударила ее по голове, – бормочет Баффи, ее взгляд вновь расфокусирован. Она представляет себе Глори, швыряющую маму через всю гостиную.
– Ясно, – кивает мужчина, – поэтому еще ей потребуется томография. Мы получим результаты через несколько часов. – Он смотрит на зажатый в руке Баффи телефон. – К вам подъедет кто-то еще?
– Подъедет кто-то еще, – повторяет она – слова простые, медленные и весомые.
– Ладно, хорошо. Слушайте, если вам что-нибудь понадобится, – он порывается тронуть ее за плечо, но останавливается и опускает руку, – просто дайте мне знать. Я Бен. О, и примите мои поздравления.
Баффи морщит лоб и смущенно глядит на него.
Улыбка Бена начинает таять, и он заполняет неловкую тишину натянутым смехом.
– Сколько вам осталось?
– Ах, – выпаливает Баффи, кладя руку на живот. – Ну, еще долго. Несколько недель.
– Понятно. Что ж, если вам что-нибудь понадобится… – Он продолжает улыбаться, ожидая ответа, и единственный вопрос, который приходит Баффи в голову, – можно ли убить кого-нибудь голыми руками, но она сомневается, что Бена устроит такой вариант.
Баффи вымученно улыбается – мышцы кажутся деревянными.
– Спасибо. Я… ну, дам вам знать.
Баффи смотрит вслед уходящему Бену, потом идет к пластиковым стульям, расставленным по комнате ожидания приемного покоя. Металлический провод дергает ее руку назад, и Баффи осознает, что до сих пор держит трубку. Она вешает ее обратно и садится. Отделение живет своей жизнью: щелкают клавиши компьютера, раздаются телефонные звонки, открываются и закрываются двойные двери, шаркают по белому линолеуму подошвы ботинок, плюхаются в кружку капли кофе, жужжат и стрекочут спицы кресел-каталок, приглушенные голоса изредка прерываются громким кашлем.
Баффи сидит тихо, совершенно неподвижно, и ждет. Комната ведь специально для этого, верно?
Для этого созданы все комнаты. Места для специальных действий. Она тренируется в зале для тренировок. Она спит в спальне. Она истребляет вампиров на кладбищах. Она исследует демонов там, где Джайлз, а Джайлз всегда находится в «Магической шкатулке» – то есть исследовательском центре. Ее мама готовит на кухне, а потом Баффи кладет посуду в посудомоечную машину. Нестираное белье отправляется в корзину для стирки. Ее оружие хранится в сундуке для оружия в ногах кровати. Все имеет свое место.
Только Глори не место в ее гостиной, а гостиные – не место для смертельных угроз. Всему свое время и место, но правила продолжают нарушаться.
– С тобой все в порядке? – спрашивает Джайлз, и Баффи поднимает голову, с удивлением обнаруживая его сидящим рядом.
– Где все? – спрашивает она вместо ответа. Не зная, как ответить на его вопрос.
– Аня присматривает за магазином, для Ксандера я оставил записку на работе, а Уиллоу и Тара на занятиях, но придут, как только смогут. Что-то известно о состоянии твоей мамы?
– Пока ждут. Рентген и томографию, – повторяет Баффи по памяти. – Всего лишь стандартная процедура.
Джайлз кивает и кладет руку ей на плечо, слегка сжимает его, потом гладит ее по спине. От ласкового прикосновения что-то в Баффи ломается – у нее перехватывает горло, и она с трудом проглатывает комок эмоций, грозящих выплеснуться наружу. Баффи делает глубокий вдох, еще один и наконец решается заговорить:
– Ты сказал, что хочешь обсудить стратегию.
Джайлз складывает руки на коленях и качает головой:
– Мы можем заняться этим позже.
Баффи поворачивается и смотрит на него ясным и тяжелым взглядом.
– Думаю, мы должны заняться этим сейчас.


Оказывается, стены склепа поросли мхом, и она раньше никогда не замечала эту трещину в двери. Это из-за нее? Возможно, в прошлый раз она слишком сильно захлопнула дверь. Или Спайк вышиб ее в приступе ярости. Или он подрался с несколькими демонами, и те разнесли его склеп – ломание дверей, конечно, жидковато с точки зрения демонической мести, но, может, это были какие-нибудь милые демоны. Хотя это не объясняет мох – разве что это были Моховые демоны. Или Водорослевые?
– Ты собираешься зайти или просто прогуливаешься мимо?
Баффи моментально разворачивается – чтобы обнаружить Спайка, стоящего на расстоянии вытянутой руки и держащего на сгибе локтя набитый продуктами бумажный пакет. Спайк приподнимает бровь.
– Что? – рявкает она и скрещивает руки на груди.
Спайк кивает на склеп позади нее:
– Ты зайдешь или нет?
– Нет, я не зайду, – возражает Баффи, уже предвкушая неизбежную насмешку. Она чувствует, как напряжение покидает ее тело, и внезапно до абсурда радуется нормальности своего раздражения на Спайка.
– Как знаешь, – говорит Спайк, пожимая плечами, проходит мимо нее и скрывается в склепе. Тяжелая дверь с грохотом захлопывается.
Баффи скептически смотрит на нее, затем бросается вперед, рывком открывает ее и вламывается внутрь.
– Я вообще не должна была сюда приходить, – заявляет она Спайку, который, согнувшись в три погибели, заталкивает пакеты с кровью в маленький холодильник в дальнем углу склепа.
– Возможно, – соглашается тот, глянув на нее поверх дверцы холодильника, – но раз уж ты проделала весь этот путь, рискуя жизнью своей и ребенка, почему бы тебе не рассказать, что у тебя ко мне за дело? Чем я заслужил удовольствие оказаться в твоей чванливой, самодовольной, всезнающей, лицемерной, ни хрена не чувствующей компании?
Баффи сжимается и, обняв себя руками, отворачивается. У нее вновь перехватывает горло – наверное, потому что в груди такое чувство, будто ее сжали тисками. Баффи широко распахивает глаза, надеясь, что спертый воздух высушит навернувшиеся слезы.
– О, здорово. Бойкот. Так и собираешься всю ночь смотреть на меня волком? Есть куда более интересные занятия, милая. Не то чтобы я не дорожил твоими неодобрительными взглядами – на самом деле я не дорожу, но…
– Может, хватит? – шепчет Баффи, ненавидя свой дрожащий голос.
Спайк умолкает, закрывает дверцу холодильника, подходит, останавливается прямо перед ней, склонив голову набок.
– В чем дело?
Баффи глубоко дышит, успокаивая бурю в животе, и глядит ему в лицо. Тихо и твердо она говорит:
– Я должна уехать из Саннидейла.
Спайк сощуривается:
– И ты пришла попрощаться?
Баффи снова делает глубокий вдох.
– И я хочу, чтобы ты поехал со мной. Мне… мне нужно, чтобы ты поехал со мной. – Закончив фразу, она тут же опускает глаза, смотрит поверх его плеча на пыльный угол над холодильником и начинает замечать узоры паутины.
– Ладно, – с готовностью соглашается Спайк. Затем на его лице проступает любопытство. – Куда именно уехать?
– Куда? – эхом отзывается Баффи и испускает сухой смешок. – Куда угодно. Подальше отсюда.
– Саннихелл стал для тебя слишком оживленным? Ну что ж. Только ты, я – и дорога впереди. Сначала надо найти какие-нибудь колеса. Когда ты хочешь уехать?
– Завтра. И поедем не только мы с тобой. В этом весь смысл. Мне нужно, чтобы ты помог защитить мою семью. Моих друзей.
– То есть, это не романтичный побег?
– Нет! – Баффи отодвигается от него и делает несколько шагов назад – лишь затем, чтобы развернуться и всплеснуть руками.
– У меня тут злобное божество из адского измерения, на пятки наступает целая армия плохих ребят, и ты думаешь, я захочу совершить романтичный побег? С тобой? Боже, это все, о чем ты можешь думать?
– Ну, я влюблен в тебя, так что да, типа того. Каждый чертов день и каждую чертову ночь.
Баффи вскидывает руку, удерживая его.
– Стоп. Не продолжай. Я не желаю этого слышать. Ты даже не знаешь, что это значит, – практически рычит она наполненным горечью и ненавистью голосом.
В пылающих глазах Спайка вспыхивает упрямство.
– Я знаю, что такое любовь.
Баффи, как всегда, презрительно усмехается:
– Как ты можешь?
Огонь в глазах Спайка меркнет, они больше не пылают, а светятся – теплом и нежностью.
– Как я могу не? – Он мягко и смущенно смеется над собой. – Как я могу не любить тебя?
– Я говорила тебе, что не желаю об этом слышать. Не могу. Так что прекрати. Просто прекрати. – Голос Баффи обрывается, и она закрывает глаза. Вновь скрестив руки, она обнимает себя и опускает голову. Потом поднимает взгляд и продолжает – тихо, но решительно: – У меня нет времени на твои игры. Понимаешь? Скажи, что понимаешь. Скажи, что я могу положиться на тебя в том, что нужно сделать. Защитить их. И если ты будешь говорить себе, что делаешь это из любви ко мне, пусть так. Мне все равно почему. Только сделай это.
Спайк первым опускает взгляд. Затем кивает:
– Я выполню свои обещания.
– Хорошо. – Баффи проходит мимо него, останавливается у двери склепа и оборачивается.
– Просто не говори этого, ладно?
Спайк отворачивает лицо, так что она видит лишь его профиль. По-прежнему не глядя на нее, он стоит неподвижно, как статуя.
– Ладно. Ничего не говорить, – отвечает он тусклым голосом.
Придерживая рукой дверь, Баффи произносит:
– Увидимся завтра, – и захлопывает ее за собой.


– Так значит, план состоит в том, чтобы сбежать? – спрашивает Аня и кивает на Баффи, которая меряет шагами гостиную апартаментов Ксандера. – Надежный план. Отрадно видеть, что ты рассуждаешь здраво. Многие женщины на столь позднем сроке беременности склонны из-за гормонов к перепадам настроения и эмоциональным порывам. Может, это пробились Истребительские гены?
– Точно, ведь обычно у беременных женщин логики не больше, чем у булочек с начинкой, – закатив глаза, с сарказмом замечает Уиллоу.
– Кстати, о булочках, – объявляет Ксандер, закрывая за собой входную дверь. В руке он держит белую прямоугольную коробку. – У меня тут булочки с корицей подкатывают к глазированным пончикам и пончикам с джемом. Запас углеводов для бегства через всю страну.
– Ребята, потише. Мама отдыхает в соседней комнате, – просит Баффи, все так же вышагивая по гостиной. – И я надеюсь, что глазурь шоколадная.
– Не съедайте все пончики с джемом, – бурчит Джайлз, отрываясь от изучения дорожной карты, разложенной на кухонном столе; его очки опасно балансируют на кончике носа. Тара утаскивает из коробки пончик с джемом, кладет на блюдце и ставит его на стол возле локтя Джайлза. – О, благодарю, – бормочет тот и откусывает кусочек, продолжая прокладывать маршрут.
– Ну так что? – спрашивает Ксандер, вгрызаясь в простой пончик с глазурью. – Когда мы сваливаем? Разве не самое время сматывать удочки? Навострить лыжи? Я намерен продолжать, пока не получу ответа.
Аня улыбается и, набив рот булочкой с корицей, похлопывает Ксандера по колену.
– Мы… – Баффи вздыхает. – Мы ждем Спайка.
– Мы что? – выплевывает Ксандер и давится пончиком.
– Мы ждем, когда появится Спайк на украденном фургоне, достаточно большом, чтобы поместились все, – объясняет Аня и хлопает Ксандера по спине.
Снизу доносится продолжительный громкий автомобильный гудок. Баффи открывает окно гостиной, машет – и закатывает глаза, когда гудение не прекращается. Сообразив, что на улице солнечно, и Спайк не может выглянуть, чтобы увидеть ее, Баффи хватает пончик, прицеливается и швыряет его в лобовое стекло потрепанного дома на колесах. Гудок умолкает.
– Ладно, ребята, пять минут на сборы, – командует Баффи, направляясь в соседнюю комнату, чтобы разбудить маму.
– Хватай мешки – вокзал отходит, – цитирует Ксандер.
– Ты ведь перестанешь это делать, когда мы окажемся на дороге? – спрашивает Уиллоу, закидывая на плечо сумку и помогая Таре поднять чемодан на колесиках.
– Конечно. Как только мы окажемся на дороге, я собираюсь начать «Девяносто девять бутылок пива».
– О, я знаю эту песню! – вскакивает Аня. – А потом мы можем спеть «Генрих Восьмой», как Патрик Суэйзи в «Привидении».
– Боже, помоги нам, – бормочет Джайлз, качая головой.
Уиллоу наклоняется поближе к Джайлзу:
– Разве мы уезжаем из города не затем, чтобы избежать насилия?

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Баффи, войдя в задний отсек фургона и прикрыв за собой дверь.
Джойс лежит на маленьком диванчике: загипсованная рука покоится у нее на животе, другой рукой она прикрывает глаза от льющегося сквозь жалюзи солнечного света.
– Лучше. По-прежнему уставшей, но лучше. – Джойс вздыхает и садится, освобождая рядом с собой место для Баффи. Шаркая подошвами и покачиваясь в такт движению дома на колесах, та подходит и присаживается. – А ты как, держишься?
– Я… – Баффи опускает взгляд на свои ноги. – Со мной все в порядке.
– Это не твоя вина, – говорит Джойс, кладя руку ей на колено и слегка сжимая.
– Ты пострадала из-за моей беспечности. По-моему, это очевидно. Я не думала. Не планировала заранее. И позволила этому случиться. – Баффи закусывает губу и загоняет слезы обратно. – Прости, мам.
– Ох, Баффи, ты не могла этого предвидеть. – Джойс притягивает Баффи в объятия, кладет ее голову себе на плечо и гладит Баффи по волосам. Затем вздыхает и целует ее в висок. – На тебе лежала слишком большая ответственность. Я это понимаю. Слишком большая, чтобы справиться. Все совершают ошибки.
– Вот только когда ошибки совершаю я, страдают люди. Люди, которых я люблю. Она могла убить тебя, – выдыхает Баффи и дает волю слезам, вцепившись пальцами в мамину блузку.
– Но я здесь, и все в порядке, – Джойс вытирает слезы со щек Баффи и спрашивает с ободряющей улыбкой: – Как там остальные?
– Ну, Джайлз пригрозил проткнуть Спайка колом, если тот не уступит ему руль. Представление Спайка о вождении заключается в том, чтобы обгонять любую машину, которая не превышает скорости минимум на пятнадцать миль.
Джойс хихикает:
– Это объясняет недавнюю тошноту.
– Не знаю, – говорит Баффи, рассматривая видавший виды интерьер крохотной задней комнатки. – Эти оранжевые клетчатые занавески определенно вызывают у меня тошноту.
– Баффи, тебе обязательно нужно было привлекать его? – на слове «его» Баффи отворачивается от матери. – Ты… это выглядит, будто ты даешь ему надежду. Я просто…
– Нет. Тут нет ничего личного. На сто процентов ничего личного, – настаивает Баффи. – Спайк хороший боец. Один из лучших. И если дела пойдут плохо, я буду чувствовать себя гораздо лучше, зная, что он рядом и может защитить тебя.
Джойс вздыхает и гладит Баффи по руке:
– А как насчет тебя?
Баффи одаривает ее своей самой уверенной улыбкой:
– Я в состоянии себя защитить.
Раздается громкий треск, и в заднее окно влетает копье, разбрызгивая по комнате осколки стекла.
– Мама, пригнись! – кричит Баффи, хватая ту за плечи и толкая на пол. Вдвоем они доползают до двери и выскальзывают в главное помещение, закрыв дверь за собой. – Джайлз! Сколько их?
Джайлз косится в зеркало заднего вида:
– Не меньше дюжины.
– Похоже, этот отряд ролевиков решил бросить нам вызов. – Спайк стоит посреди салона, упираясь рукой в стену. – Они не могли потерпеть с весельем до ночи? – Он замечает Уиллоу, сидящую в углу с закрытыми глазами и что-то бормочущую. – Что это с ней?
– Она создает защитное заклинание, – объясняет Тара, с тревогой склонившись над Уиллоу.
– Что? – переспрашивает Баффи, отпуская жалюзи, сквозь которые наблюдала за дорогой. Она поворачивается и смотрит на Тару. – Я думала, мы не можем сделать щит, если двигаемся.
Тара хватает Уиллоу за руки, чтобы удержать на месте.
– Это опасно, но не невозможно.
– Оооох, – стонет Уиллоу, открывая глаза и стирая пошедшую носом кровь. – Не сработало.
– Я готова! – восклицает Аня, держа чугунную сковороду высоко над головой.
Ксандер скептически разглядывает ее оружие.
– Эй, милая, у нас тут не драка в стиле «Безумных мотивов».
– Арргх! – вопит Спайк, когда очередное копье пробивает окно слева от него и втыкается в противоположную стену, и солнечные лучи опаляют Спайку глаза, заставляя отскочить.
В окне показывается рука в латной перчатке, следом появляется шлем – лишь затем, чтобы отхватить крепкий удар. Аня снова изо всех сил замахивается сковородой:
– Вот тебе! И еще!
– Без паники, – приказывает Баффи, – сохраняйте спокойствие и пригните го…
Меч пронзает потолок, устремляясь прямо к голове Баффи, – и его тут же перехватывает мгновенно отреагировавший Спайк. Баффи резко разворачивается, уставившись на Спайка.
– Самое время совершить что-нибудь героическое. – Спайк кривится, едва удерживая режущее ладони лезвие.
Оглядев салон, Баффи замечает в потолке люк, залезает на стул и готовится подпрыгнуть.
– Эй, Баффи? – останавливает ее Уиллоу, косясь на выступающий живот. – Ты через него не пролезешь. А если и сумеешь…
Спрыгнув обратно, Баффи обыскивает кухонные шкафы и чуланчик, пока наконец не находит в оном чуланчике кусок веревки.
– Аня, мне нужна эта сковорода.
– Найди себе свое оружие, – возражает Аня, крепко держа сковороду обеими руками.
Баффи закатывает глаза, отбирает сковороду и пропускает веревку через ушко на ее ручке.
– Спайк, прекрати играться с мечом и помоги мне забраться повыше.
– Кто играется? – рычит Спайк и загибает лезвие к потолку, пока то не ломается надвое. – Это определенно не катана, приятель.
Баффи ждет, стоя на стуле под люком, затем показывает Спайку, что тот должен повернуться и наклониться.
– Что ты задумала, женщина?
– Я собираюсь встать на тебя.
– Харрис прав. Это не «Безумные мотивы», это блядский цирк!
– Спайк! Меньше спорь и больше делай, что тебе велят.
– Баффи, будь осторожна, – умоляет Джойс из своего укрытия под кухонным столом.
– Вернусь через минуту, мам. – И Баффи, встав на спину Спайка, откидывает крышку люка, в то время как сам Спайк натягивает плащ себе на голову, чтобы уберечь от прямых солнечных лучей.
В ту самую секунду, как голова Баффи показывается в люке, к ее горлу скользит нож. Баффи отбивает его плоским дном сковороды, ослабляя хватку рыцаря и выбивая лезвие из его руки. Нож скатывается с крыши и пропадает из виду. Не утративший присутствия духа рыцарь бьет Баффи в висок, и ту отбрасывает на крышку люка; ее ноги скользят по спине Спайка. Сковорода падает и скользит к краю крыши, туго натягивая веревку и вздергивая запястье Баффи.
– Держись! – кричит Спайк, ерзая под ней. Он хватает Баффи за ноги и поднимает их себе на плечи, удерживая за лодыжки. Баффи уклоняется от очередного удара и ловит метящую в нее пятку, выворачивает ее и, отшвырнув рыцаря вбок, наблюдает, как тот сваливается с крыши.
– Один готов, – бормочет Баффи и тянет за веревку, подтаскивая к себе сковороду – но недостаточно быстро. На крышу забирается рыцарь с секирой. Покрепче ухватив веревку, Баффи резко дергает и начинает раскручивать сковороду в воздухе, все быстрее и быстрее, потом прицеливается и отпускает. Сковорода гулко ударяется о голову рыцаря – тот отшатывается назад, оступается и падает с крыши.
Баффи ухмыляется – и влетает в край люка, когда фургон неожиданно заносит влево.
– Не трогай лошадей! – кричит внизу Уиллоу.
Затем раздается рычание Спайка:
– Целься в лошадей!
Дом на колесах меняет курс, устремляясь вправо, и Баффи слышит лошадиное ржание. Несколько секунд спустя она видит с полдюжины лошадей, остановившихся посреди дороги и встающих на дыбы, сбрасывая седоков.
Убедившись, что крыша пуста, Баффи наклоняется, чтобы заглянуть в салон:
– Все в порядке?
Звук разбивающегося стекла, стон Джайлза – и фургон резко дергается вправо и съезжает с дороги; лопаются шины. Фургон теряет равновесие и заваливается набок, металл скребет по земле. Спайк хватает Баффи под коленки и тянет ее вниз, в салон. Затем крепко обнимает и прижимает к себе – пока их всех швыряет по кабине.
– Баффи? – Спайк лежит под ней, обхватив ее руками, ее округлый живот притиснут к его животу. Под спиной Спайка шкафчики, деревянные дверцы которых теперь служат полом опрокинутой кабины.
– Все хорошо. – Баффи кивает и поднимается, оглядывая кабину: Уиллоу и Тара встают на ноги, Ксандер держит в объятиях Аню. – Мама?
Джойс вылезает из-за перевернутого кухонного стола – все, на что она способна – это дрожащая улыбка и кивок. Баффи выпутывается из ног Спайка, развязывает веревку на запястье и ползет вперед, протискиваясь через сузившийся и повернутый набок дверной проем. Она обнаруживает Джайлза лежащим на боковом стекле пассажирской стороны: его выбросило из водительского кресла, когда фургон опрокинулся.
– Джайлз?
Тот не отвечает, поэтому Баффи тянется к его руке – и останавливается при виде крови на рубашке Джайлза. Она смотрит вверх и замечает разбитое лобовое стекло, дыру в нем и копье, торчащее над водительским сидением. У Баффи замирает сердце, и она падает вперед, одной рукой хватает Джайлза за запястье, а другой тянется к его шее – она ищет пульс, ее руки трясутся от адреналина и шока.
– Джайлз? – скулит Баффи и чувствует, как от головы отливает кровь.
Тот не отвечает.


– Спайк, ломай дверь, – велит Баффи, поудобнее перехватывая руки подмышками Джайлза. Ксандер и Аня, держащие его ноги, спотыкаются. – Ребята, держите его ровнее.
Баффи слышит позади рычание Спайка, затем звук выбиваемой хлипкой двери – и вваливается внутрь полуразвалившейся бензоколонки, находящейся в полумиле от места аварии. Солнце жарит вовсю, нагревая песок так, что тот обжигает через подошвы. Баффи замечает в главном помещении стол, подтаскивает Джайлза к нему и, подождав, пока Спайк расчистит место, опускает Джайлза на стол.
– Баффи, ему нужен врач, – говорит мама, кладя ладонь на лоб Джайлза.
– Знаю. Я… Уиллоу? – Баффи поворачивается и видит, что подруга сидит посреди комнаты и что-то бормочет нараспев. Баффи сконфуженно выпаливает: – Тара?
– Защитный барьер, – объясняет та. – Теперь, раз мы не двигаемся, его можно установить.
– Х-хорошо. Как насчет целительного заклятья?
Тара встает рядом с Джайлзом и кладет руки на рану на его животе. Она стоит молча, закрыв глаза, потом говорит:
– Если нам удастся остановить кровотечение…
– Вот, – Ксандер протягивает Таре свой пиджак, который та комкает и прижимает к ране.
– Ему по-прежнему нужен врач, – добавляет Джойс. – Возможно, у него сотрясение мозга.
– Итак, мы заперты в ловушке на заброшенной бензоколонке и с армией на хвосте. Отстойно у тебя с побегами, – укоряет Аня, качая головой.
– Больше никаких побегов, – бормочет Баффи, держа Джайлза за руку. Его дыхание неглубокое и такое редкое, что она каждый раз едва не пропускает момент, когда его грудь вздымается и опадает, но Джайлз все еще дышит. – Мне нужен телефон.


Проходит несколько часов. Все сидят на корточках и ждут. Тара остается стоять, монотонно бормоча и направляя через свои руки целительную энергию Земли в надежде стабилизировать состояние Джайлза. Баффи мечется из угла в угол, не в силах стоять спокойно, останавливаясь только чтобы поморщиться, когда живот прихватывает судорогой. Она игнорирует боль. И так достаточно поводов, чтобы беспокоиться еще и об этом.
– У нас компания, – уныло говорит Ксандер, выглядывая в окно. Баффи замирает рядом и присоединяется к нему.
Снаружи, окружив строение, стоит армия рыцарей. Настоящая армия. Сколько их? Сотня? О боже. Из толпы выходят двое мужчин, одетых в монашеские рясы и с четками в руках. Они приближаются к защитному барьеру и принимаются бормотать.
– Уиллс, барьер держится? – Баффи бросает напряженный взгляд через плечо.
Оторвавшись от Тары, Уиллоу идет в центр комнаты и садится по-турецки на пол. Она закрывает глаза, хмурит брови и погружается в себя.
– Держится, но это ненадолго. Несколько часов, может, меньше.
– Мы все умрем, – говорит Аня. Она сидит на пыльном прилавке, зажав в руке пустую упаковку из-под чипсов.
– Аня… – выражает свое неодобрение Ксандер.
– Мы умрем! – Аня спрыгивает с прилавка и бросается к Ксандеру. – Джайлз истекает кровью, как недорезанная свинья, и он без сознания, и… и магический барьер Уиллоу скоро рухнет, а она так вымотается, поддерживая его, что свалится, как вялая макаронина. У Джойс всего одна здоровая рука, и она старая, и не умеет драться. Тара чувствует себя виноватой, если случайно прихлопнет комара, так что она бесполезна. Спайк не может бить людей, потому что он кастрированный щенок. – Она указывает на Баффи. – А Баффи беременна, и это помешает ей действовать, как положено свирепой Истребительнице. И… и она украла мою сковородку и не вернула, так что я совершенно безоружна. – Аня прервала свою тираду и сердито посмотрела на Ксандера. – А ты смертный и уязвим для ран от мечей и увечий, из-за чего я обязательно буду кричать и сделаю что-нибудь глупое, чтобы спасти тебя. – Аня подавила всхлип. – Так что мы все умрем!
– Аня… – Ксандер притягивает ее в объятия.
– Она права, – заявляет Спайк, затягивая обрывок ткани вокруг пореза на своей ладони.
– Нет, – возражает Баффи. – У нас все хорошо, нам надо просто…
– Что? Дождаться, когда рухнет защита, и они смогут войти и перерезать нас?
– Как свиней, – скулит Аня в грудь Ксандера.
– Нам нужен план. Отвлекающий маневр. Что-нибудь, – настаивает Спайк.
Баффи стискивает зубы, пережидая очередной приступ боли в животе. Она отмахивается от боли.
– Мы должны удержать позицию и сражаться.
– Мы будем удерживать позицию – эту позицию – и проиграем. Так мы не сможем победить, дорогуша. И ты это знаешь.
– Баффи, тебе не удастся защитить всех нас, – подойдя, говорит Джойс. Она кладет руку на живот Баффи. – В первую очередь ты должна защищать ее. Я хочу, чтобы ты защитила мою внучку. Ты меня слышишь?
– Мама?.. Я не… я не оставлю тебя. Даже если бы могла, не стала бы. Но я не могу – мы окружены. Выхода нет.
– Я могу сделать выход, – заявляет Уиллоу. – Разрыв в барьере.
– Это не сработает, – не соглашается Баффи. – Как только мы пройдем через него, на нас сразу же нападут.
– Мы… мы можем наложить заклинание невидимости. Как т-то, ч-что я д-делала раньше… – Тара умолкает.
– Заклинание «не увидь демонов»? – спрашивает Уиллоу. – Оно может сработать на Истребительнице, если мы его подправим.
– И все еще будет действовать на демонов, правильно? – добавляет Спайк.
Баффи разрубает рукой воздух:
– Нет, ребята, я вас не оставлю.
– Конечно нет, Бафф, – соглашается Ксандер.
– Конечно да, – гнет свою линию Аня, подняв голову от груди Ксандера. – Потому что все они пришли за тобой, и, возможно, если тебя здесь не будет, они не убьют нас всех. Джайлз уже при смерти. Кто следующий? – всхлипнув, заканчивает Аня, побуждая Ксандера снова притянуть ее в свои объятия.
Обвинение скручивается у Баффи в животе, и она опускает глаза, сжимаясь, когда мельком ловит взглядом распростертого на столе Джайлза.
Джойс пожимает Баффи руку:
– Ты должна идти, дорогая. У всех будет больше шансов, если ты уйдешь.
– Мама, нет…
Джойс улыбается и снова сжимает ее руку.
– Итак, – говорит Спайк, нарушая воцарившееся молчание, – когда мы выступаем?

Они ждут наступления ночи.
– Пошевеливайся, Истребительница.
– Почему я не могу привязать тебе к животу шар для боулинга и полюбоваться, как ты будешь бежать в гору?
– Хочешь, чтобы я понес тебя?
– И как это нас ускорит? Ох. – Баффи останавливается и упирается руками в колени; ее живот снова напрягается. Она пыхтит, восстанавливая дыхание, и ждет, когда спазм утихнет.
Забег увел их на полмили прочь от бензоколонки – факелы армии мерцают в отдалении. Спайк стоит в нескольких ярдах от нее, выше по склону песчаной дюны. Секунду спустя его руки обхватывают плечи Баффи, заставляя ее сжаться. Она взрыкивает и шипит:
– Даже не пытайся, – когда Спайк начинает ее поднимать.
– Либо ты позволяешь мне нести тебя, либо встаешь и двигаешь задницей.
Баффи бросает на него свирепый взгляд и выпрямляется; ее туфли зарываются в почву, отвороты джинсов для беременных собирают горсти песка. Топая следом за Спайком, она интересуется:
– Теперь ты счастлив?
– В экстазе.
Они пробираются вверх и вниз по песчаным дюнам, сияющим в лунном свете; Баффи догоняет Спайка, только чтобы каждые несколько минут останавливаться от тугой боли, пробегающей по ее животу; Спайк нетерпеливо понукает ее, осыпая оскорблениями. На гребне очередной дюны комок в животе взрывается, и по ногам Баффи стекает жидкость.
– О боже, – выдыхает Баффи, примерзнув к месту.
– Что? – Спайк нюхает воздух. – Это то, о чем я думаю?
Прижав руку к животу, Баффи стонет:
– У меня только что отошли воды.
Глаза Спайка в панике расширяются:
– Ну, засунь их обратно. Верни все, как было.
– Я не могу «засунуть их обратно», идиот, – огрызается Баффи, тяжело дыша.
– Тогда сдержи их.
– Ты умственно отсталый? – стонет Баффи, выгибаясь, когда сквозь ее тело проходит очередная схватка.
Спайк осматривает местность, затем устремляется к Баффи, подхватывает ее, не обращая внимания на протесты, и несет вниз по дюне. Вниз – и снова вверх. Вниз и вверх.
– Спайк, опусти меня, – приказывает Баффи в тысячный раз, потом хватает его за ухо и сильно дергает, пока Спайк с воплем не ставит ее на ноги.
– Мы еще недостаточно далеко. Надо продолжать двигаться, лапушка. – Спайк вновь тянется к ней, но Баффи качает головой.
– Я не могу. Я должна лечь. Я… – Она заваливается вперед, и Спайк ловит ее за локти и направляет в высокую траву на вершине дюны. Они заходят подальше, пока не оказываются в центре зарослей кустарника.
Спайк скидывает плащ и расстилает его на траве, затем протягивает руку Баффи. Та вцепляется в его ладонь и позволяет уложить себя. Дышит она по-прежнему тяжело. Боль не невыносима. Она сталкивается и с худшей каждую ночь, но эта ощущается по-другому. Чужой и незнакомой. Когда Баффи истребляет, боль подобна внезапной вспышке. Она ослепляет, но немедленно притупляется, и Баффи снова может сосредоточиться. Теперь же боль глубокая, постоянная, разрывающая надвое – Баффи не в силах переступить через нее, она может лишь следовать за ней, пережить ее и надеяться, что она скоро отступит. Эту боль нельзя игнорировать.
– Ну так что, ты уже придумала имя?
Баффи откидывается назад, падая на землю, когда стихает очередная схватка. Моргая, она смотрит вверх, на Спайка.
– Имя? Нет, я…
– Имена важны. Нужно дать ей имя, которое что-то значит. Джудит прекрасное имя – означает «прославленная».
– Слушай, Спайк, я просто пытаюсь пережить этот момент, – цедит Баффи. – А когда я переживу его, то собираюсь попробовать пережить следующий. Вот так это происходит. Я делаю это и иду дальше. И я делала это с того самого момента, когда обнаружила, что монахи поместили Ключ в меня. Так что нет, я не подобрала имя. Потому что, по правде сказать, прямо сейчас мне плевать на это.
Спайк тянется, чтобы положить руку ей на живот, но останавливается в волоске от ее кожи.
– По-моему это немного несправедливо, – задумчиво говорит он. – Все винят ее за нечто, над чем она не властна. Плачевная участь, а ведь она даже еще не родилась. Бедное дитя. – Спайк отдергивает и опускает руку и смотрит на Баффи – Хорошо, что у нее есть мама, чтобы позаботиться о ней.
– Никто и не говорит, будто это ее вина, – шепчет Баффи. – Я просто… я не знаю, как это делать.
– И это пугает, да? В этом есть что-то первобытное. Полностью неподконтрольное тебе. Похоже на любовь – ты теряешь частичку себя.
– Ага, пугает, – бормочет Баффи с закрытыми глазами.
– Это меняет тебя способами, которых ты не можешь понять. Не можешь предугадать. И не узнаешь, пока это не случится.
– Возможно, я не хочу меняться. – Баффи открывает глаза и с неодобрением смотрит на Спайка. – Кто-нибудь вообще подумал об этом?
– Жизнь никогда не спрашивает – просто дает и отбирает. И мы можем либо держать удар, либо лечь и помереть. – Спайк кривит рот в усмешке. – Конечно, некоторые из нас продолжают держать удар даже после смерти. – Он склоняет голову набок, прислушиваясь к звукам в отдалении, затем придвигается ближе и встает рядом с ней на колени. – Я буду защищать тебя, Баффи. Обещаю.
– Мне не нужно, чтобы ты меня спасал. Я… ах! – она стискивает его кулак, ее тело извивается в волнах сильной схватки.
– У тебя тут битва поважнее, милая. – Спайк кладет ладонь на ее живот, его длинные пальцы гладят напряженную плоть, прикосновение успокаивает ее. – Судя по всему, на данный момент ты немного занята, поэтому как ты смотришь на то, чтобы я сыграл этот раунд, а ты возьмешь на себя следующий?
Баффи хватает его руку и крепко сжимает:
– Ты не можешь… ты не можешь драться с ними. Чип…
Спайк смотрит на их соединенные руки, затем встречается с ней глазами. Его взгляд торжественен и серьезен.
– Не могу не драться. Иногда наступает момент, когда не имеет значения, что ты можешь сделать. Ты делаешь то, что должен.
– Не будь дураком, – шепчет Баффи. В ее глазах стоят слезы, и она не уверена в их причине.
Спайк мягко улыбается, его взгляд полон любви.
– Кем же еще я могу быть?
Баффи смеется, но смех больше напоминает стон, так что она сжимает руки Спайка, словно убеждая его в своей силе, словно успокаивая саму себя его силой. Спайк медленно наклоняется и целует ее в лоб, нежно и ласково, и Баффи удивляется тому, как тесно у нее в груди; из глаз текут слезы.
– Не забывай тужиться, любимая.
А потом Спайк уходит. Он уходит, и Баффи охватывает новая волна боли – но она держит удар.


Зажигалка «Зиппо» в его руке искрит и вспыхивает. Спайк прикуривает свисающую с губы сигарету, затягивается и, откинув голову назад, выдыхает. Он выпускает колечко дыма и смотрит, как то поднимается к звездам.
– Весь день об этом мечтал, – говорит Спайк, затягиваясь поглубже. В его груди поднимается хриплый смешок, и он покачивается на каблуках, переполненный беспокойной энергией. Спайк оглядывает окружающие его дюны и песчаный котлован, в котором стоит – как раз между Баффи и полуразрушенной бензоколонкой. Спайк выпускает очередное дымное колечко, роняет сигарету на песок и давит ее ботинком. – Давайте-ка посмотрим, смогу ли я привлечь ваше внимание.
Спайк принимается за работу, сгребая ветки, высокую траву и пальмовые листья в большую кучу посреди котловины. Он поджигает сухой хворост и смотрит на ярко разгорающийся огонь, ждет, когда кучу охватит бушующее пламя, и снимает рубашку. Черный слишком заметен на светлом песке. Спайк отходит с тропинки и зарывается в песок, закапываясь поглубже, позволяя песку укрыть его с головой.
Он смотрит на яркий искрящий костер целую вечность. Он смотрит на огонь и ждет.
Они приходят. Конечно же они приходят. Кто может устоять перед маяком в ночи?
Спайк бесшумно поднимается, песок омывает его тело и ложится к ногам. Он подкрадывается к ближайшему из пялящихся на костер рыцарей. Когда Спайк сворачивает рыцарю шею – после, во время, до, время расплывается, попав в вихрь его вампирской скорости, – электрические разряды пульсируют в его мозгу, скользят вниз по позвоночнику, чистая агония, требующая, чтобы он съежился, требующая, чтобы он рухнул и свернулся в комок, рыдая, и прося, и умоляя о пощаде, умоляя проявить милосердие, умоляя не трогать его.
Спайк отбрасывает этот инстинкт самосохранения. Потому что вот что такое боль – инстинкт самосохранения, базовая потребность, настойчивое стремление продолжить существование. Боль предупреждает о смерти, заставляет повернуть назад, но он уже принял смерть, так что не нуждается в боли.
Нет пути назад. Его выживание не главное. Их смерти не главное. Он знает только одно: они не пройдут.
Спайк выпускает на волю ярость своего демона. Спайк выпускает на волю гнев. Он чудовище. Вот почему она никогда не полюбит его. Так что он будет чудовищем, а она будет жить. Это все, что имеет сейчас значение.
– Она будет жить, – как молитву, повторяет Спайк, – а вы не пройдете.
Боль ярче, чем пламя, на песок проливается первая кровь, окрашивая его темно-красным, лезвия сияют в лунном свете, кольчуга звенит и переливается отблесками металла. Они окружают его. Спайк убивает их, кричащий убийца с глазами, налитыми кровью из-за пылающих, лопнувших от напряжения сосудов – напряжения, которое он принимает и направляет в свои кулаки, в свои клыки. Пламя кричит: смерть – и его руки соглашаются с ним.
Вырванные глотки, сломанные шеи, оторванные конечности, выкручивание, и терзание когтями, и рычание. Спайк ест их заживо, изголодавшись по их смерти, не крови. Изголодавшись по безмолвию в ночном воздухе.
Они рвут его на части, лезвия, пронзающие его тело, колющие его, везде, снова и снова. Спайк уверен, эти идиоты никогда прежде не сражались с вампиром: никогда не используй для истребления меч, если только не для отсечения головы. Идиоты, они все идиоты.
Лезвие проходит под правым локтем, срезая руку начисто, поэтому следующее горло Спайк вырывает левой рукой.
– Умрите, – рычит он. – Перестаньте существовать. Если перестанете, то не сможете пройти. Не сможете, не сможете, не сможете. Не существуйте. Никто из вас.
Спайк падает, единственный звук – сочащаяся из смертельных ран еще теплая кровь, кровь, впитывающаяся в песок. Сердцебиений нет. Больше нет. Кровь на нем, вокруг него, она пробуждает голод, и Спайк облизывает губы – только чтобы обнаружить, что кровь его собственная, его щека проткнута насквозь и разрезана надвое. Спайк стонет и осознает, что все закончилось, раз он наконец-то слышит желание тела уйти от боли.
Но нет, еще нет. Его правая рука безвольно повисла – кровавая культя чуть ниже локтя. Спайк ползет вверх, выбираясь из песчаного котлована, в котором лежит, тащится вперед, вонзаясь когтями для опоры, вцепляясь в песок. Еще чуть-чуть, почти на месте.
Спайк хватается за корень, в последнем усилии подтягивается вверх – и видит перед собой пару красных шпилек, погрузившихся в песок. Они цвета крови, эти шпильки. Единственный цвет в пустыне – красный.
– Посмотрите-ка, что я нашла. Вампир. – На его глотке смыкается железная хватка, и Спайк стонет, когда на его вздернутое в воздух разбитое тело обрушивается сила тяжести – рыба, попавшая на крючок. – Ну, и где она? Где эта сучка-Истребительница, укравшая мой Ключ?
Спайк стонет, и все слова, образующиеся в горле, быстро тонут в наполнившей рот крови.
– Что такое? – Она втыкает палец в рану на его животе, погружает до упора, терзает его внутренности. – Давай, поделись. Ты знаешь, что хочешь этого.
У Спайка темнеет в глазах, затем во тьме вспыхивают искры, похожие на красноватые пылинки, и он вспоминает, как двигаться, несмотря на боль. Спайк начинает бормотать, дожидаясь, когда она наклонится поближе, и плюет ей в лицо, и любуется брызгами крови. Он улыбается широко, как может, искромсанные мышцы лица говорят ему, что выходит кривая безобразная ухмылка. В груди нарастает, грохочет смешок, протискивается сквозь жестокую хватку на его горле, катается по окровавленному языку.
Она сжимает его шею, едва не раздавливая трахею, и рычит:
– Где. Мой. Ключ? – затем ослабляет захват, ожидая ответа.
– От-твали… сука… – невнятно произносит Спайк, по-прежнему ухмыляясь, и демонстрирует ей зажатый между зубами язык. В его глазах искрит насмешка.
В отдалении раздается крик младенца, взгляд Глори озаряется пониманием – а затем ее кулак крушит горло Спайка. Миг – разрыв, и все взрывается, и Спайк думает:
«Никогда не был достаточно чудовищем».

Последняя сильная потуга, ощущение давления на грани разрыва – и невероятное облегчение, ошеломительное и опустошающее. Баффи слышит крик ребенка, чувствует теплое крохотное тельце между своих расставленных коленей; она сняла джинсы, и теперь у нее голые ноги. Она прилагает все усилия, чтобы сесть, потянуться вниз, чтобы взять и обнять свое дитя.
Растянутые мышцы живота трепещут, но отказываются повиноваться, и Баффи со стоном падает обратно. Матка снова сокращается, и это удерживает ее на спине.
«Ты не сможешь двигаться, пока не родишь плаценту, – сказал доктор Фримен. – Это заключительная стадия родов».
Баффи стонет и снова безуспешно пытается сесть. Все должно было быть совсем не так. Предполагалось, что кто-то примет ее ребенка и осторожно передаст его ей в руки.
Но она одна, одна в новом и болезненном смысле, потому что она не одна, ее дитя нуждается в ней, но она не может до него дотянуться, пока не может.
Раздается звук шагов, и Баффи надеется, что это Спайк, что он специально заставляет песок шуршать под своей легкой ногой, чтобы она услышала его приближение и знала, что это он. Баффи цепляется за эту ложь, слишком беспомощная для чего-то большего, нежели надежда.
Кустарник раздвигают сильные мужские пальцы, и она косится в темноту.
– Бен?
Он подходит ближе, опускается возле нее на колени, оглядывает ее: валяющуюся на кожаном плаще, мокрую от пота, с лежащими между ног младенцем и плацентой.
– С тобой все в порядке? – спрашивает Бен, и Баффи видит в его руке нож с покрытой затейливым орнаментом рукояткой. Совсем как у рыцарских мечей, которые ей удалось рассмотреть. Бен подползает ближе, поднимает нож и тянется к ее ребенку.
– Что ты делаешь? Нееет, – стонет Баффи, сжимая кулаки.
– Ты просила меня о помощи и оставила сообщение, помнишь? Не беспокойся, я просто перережу пуповину, – объясняет Бен. Он достает серебряную зажигалку, открывает ее, зажигает и накаляет лезвие. – Это не самый гигиеничный метод, но это необходимо. – Баффи слышит, как он делает свое дело, видит, как он поднимает ребенка и снова садится рядом с ней на колени. Минуту спустя он спрашивает: – Хочешь взять ее?
– Да. Да, пожалуйста. – Ее голос переливается – высокий, неуверенный, полный надежды.
– Конечно, – с улыбкой говорит Бен. – Сможешь ее удержать?
Баффи кивает, и ее руки согласны с ней: они поднимаются и тянутся к ее дочери. Она кладет одну руку под головку ребенка, чтобы поддержать хрупкую шейку, прижимает дочь к себе, кладет себе на грудь. Темно и почти ничего не видно, но Баффи замечает намек на свет, отражающийся в глазах дочери.
– Она прекрасна. Ох…
– Она испачкана, – говорит Бен, окидывая взглядом кровь, покрывающую Баффи и ребенка. – Нам надо помыть вас обеих.
– Она совершенна. И не говори, что она совершенно грязная, или я тебя стукну, – не раздумывая отвечает Баффи, открывая для себя силу невероятно тонких пальчиков. Пучки влажных кудрявых волос обрамляют головку ребенка. – У нее даже есть волосы! Я думала…
– Что все младенцы лысые? Не всегда. Как ты собираешься ее назвать?
– Дон, – просто говорит Баффи, не отводя глаз от лица дочки.
– Почти рассвет, осталось несколько минут. О, ты имеешь в виду… Красивое имя.
– Спасибо, – отвечает Баффи и переводит взгляд на Бена. Розовый отблеск зари заставляет небо посветлеть до серого оттенка. Баффи всматривается и моргает. – Почему ты… почему ты так одет?
Бен смотрит вниз на красное платье, растянутое по швам на его широкой груди.
– Ох, я… ну, это долгая история.
Шепоток пробегает по ее хребту, и Баффи крепче прижимает к себе Дон, подбирает под себя ноги и отклоняется назад.
– Держись подальше. Не подходи.
– Баффи, я не намерен причинить тебе вред.
– Ты не получишь ее. Ты не тронешь ее.
– Ее? – Лицо Бена становится озадаченным. – Она Ключ? Твой ребенок – Ключ. – Он отступает и садится на ее ноги. Тянутся минуты, тишину нарушает лишь тяжелое дыхание Баффи и тихие выдохи Дон, согревающие щеку Баффи.
– Ты знаешь, она ведь не человек, – бормочет Бен, глядя на окружающие их заросли. – Ее нет. Она не настоящая. Это ненастоящее. Это всего лишь сгусток зеленой энергии и магия. Это не настоящее. Это не личность.
Мышцы дрожат; Баффи переворачивается набок, стараясь встать на колени – и чувствует, как Бен стискивает ее плечи и толкает вниз. Он толкает ее вниз, с ножом в руке, и он не должен быть сильнее, но это так – ее тело уже говорит ей лечь, давление в животе заставляет ее ощущать невыносимую тяжесть.
Баффи не может бежать, пока нет. Она смотрит, как нож летит вниз, Дон протестующе плачет, когда рука Баффи крепче сжимается вокруг нее, и затем резко выбрасывается вперед: Баффи перехватывает запястье Бена.
– Нет! – рычит она и борется за контроль.
Бен цепляется за нож, но сейчас Баффи сильнее, и она отводит лезвие, поворачивает его, и Бен падает – лезвие входит в его грудь, прорезает стену ребер, и Бен, задохнувшись, валится набок. Проминает своим весом кустарник, ловит ртом воздух. Его глаза полны ужаса, он вдыхает еще раз и затихает – тело обмякает, из глаз уходит жизнь.
Баффи откатывается подальше, всхлипывая и баюкая Дон. Она снова одна – только она и Дон. Ее руки трясутся от схлынувшего адреналина, но она быстро приходит в себя.
– Шшшш, все в порядке, Дон, – шепчет Баффи плачущему ребенку. – Шшш, шшш, шшш.
Он качается взад-вперед, просто качается, не готовая двигаться, не уверенная, куда идти, просто зная, что нужно качаться взад-вперед и издавать этот звук, потому что это успокаивает, и это важно, что она успокаивает, потому что Донни напугана.
Час спустя Ксандер находит ее, лежащую на плаще Спайка, покрытую кровью, держащую в руках Дон – всего лишь в ярде от тела Бена. Ксандер снимает рубашку и вытирает Баффи ноги, отводя глаза, когда к ним присоединяется Уиллоу и надевает на Баффи джинсы. Они помогают ей встать, потом Ксандер спрашивает, позволит ли она Уиллоу нести ребенка, понимающе кивая, когда Баффи яростно мотает головой.
– Н-не забудьте его плащ, – с усилием говорит Баффи.
Ксандер кривится при виде грязи.
– Баффи, плащ загублен…
– Он вампир. Вряд ли он решит, что это настолько отвратительно. И он захочет его обратно. Я… я просто одолжила его.
Ксандер поднимает плащ за воротник, держа подальше от себя, и кивает Баффи, чтобы та шла вперед. При помощи Уиллоу, поддерживающей ее за локоть, Баффи пробирается через кусты и обнаруживает ждущую ее маму. Джойс крепко обнимает ее, не обращая внимания на грязь, и лишь рвано вздыхает:
– Ох, Баффи, ох, детка, – и затем Ксандер и Уиллоу присоединяются к объятию, и впервые за много дней Баффи чувствует себя в безопасности.
Счастливая, но пока еще усталая Баффи отодвигается, когда Дон начинает плакать.
– Ладно, ребята, давайте-ка полегче с обниманиями. – Она оглядывается и спрашивает: – Где Тара и Аня? Джайлз? Он?..
– С ним все в порядке, с ними со всеми все в порядке, – быстро отвечает Уиллоу. – Мы пошли искать тебя, как только смогли. Все в порядке.
Солнце поднимается над горизонтом, окрашивая песок в розовато-оранжевый цвет. Баффи разворачивает Дон лицом к солнцу, позволяя свету коснуться ее лица, смотрит, как та моргает, и легонько целует румянец на щеках дочери. Баффи мурлычет – глубокий удовлетворенный звук, от которого в груди разливается тепло.
Крепко прижимая к себе Дон, Баффи поворачивается к друзьям и спрашивает:
– Где Спайк?


Баффи сидит в детской в кресле-качалке и смотрит на восход. Дон всегда спит всю ночь напролет, но просыпается от голода в предрассветных сумерках. Так что Баффи сидит и качает дочь, убаюкивая ее после кормления.
Баффи привыкла к тишине. К тишине ночи, к тишине, необходимой для охоты, для истребления. Она никогда не знала тишины утра. Утро всегда было временем шума, от пронзительного звонка будильника до вскакивания на ноги, сбегания вниз по лестнице и вылетания за дверь.
Но это совсем другое, это ощущение света и покоя. Баффи удивляется расцветающему внутри счастью, затем зажмуривается и думает о прахе вампира, оставшемся в пустыне. Это пронзает ее сердце – слезы, и печаль, и сожаление, и Баффи обнаруживает, что ее воспоминания о нем меняются. Воспоминания, которые она считала только своими, теперь соединены с ним, с его фигурой, с его образом.
Любовь – это жертва. Баффи знала это с того момента, как была призвана, знала – и боролась с этим с отчаянным эгоизмом, туго свитым с инстинктом самосохранения. Но в конце, как всегда в конце, любовь привела ее к краю.
Что бы она отдала ради любви?
Ради друзей, семьи, дочери.
О, ради Донни.
Баффи обнимает Дон и чувствует, что ее сердце переполнено до предела, заставляя грудь сжиматься и в то же время оставляя ощущение невесомости. Ее тело словно бы сосредоточено в паре рук, которые поддерживают и укрывают это крохотное создание, поджавшее губки и воркующее на своем птичьем языке.
И почему от этого ей хочется плакать? Испытывать такую радость? О боже, просто чувствовать так много.
Первая Истребительница ошиблась. Смерть была не ее даром.
А его.
Потому что Спайк любил. Верно, безумно, глубоко. Он любил так, что Баффи считала его глупцом. Ее собственный глупый рыцарствующий вампир, клявшийся в своей преданности с той же горячностью, с какой она эту клятву отрицала.
Она отказывала ему. Отказывалась верить, отказывалась хотя бы выслушать. Конечно. И это давало прекрасное чувство.
Только теперь ее мир полон новых надежд и бесконечных запасов веры. Правила в ее разуме и сердце были переписаны кровью и рождением. Новый день для той, что когда-то была прикована к ночи.
Ясно сияя, поднимается солнце, заливая детскую теплым розовым светом, прогоняя прочь тени на полу. Тепло ласкает кончики ее ступней, и Баффи качается взад-вперед, толкаясь назад, затем наклоняясь вперед, и солнце целует ее бровь.
Это совершенство? Умиротворение? Счастье?
Так много слов, чтобы описать этот момент, это чувство, эту уверенность – все они верны и все они недостаточны. Кроме одного.
Любовь.
Она держит доказательство любви в своих руках. Его дар любви, жизни – ей.
Потому что Спайк любил. Как и она теперь.