Баффи возвращается домой, бросает ключи на стол. Она подходит к двери подвала и кладет на нее ладонь – не то насмешка, не то дежавю, она уже делала это тогда, перед склепом, сгинувшим много лет назад. Сейчас она делает это часто.
За дверью тихо, но Баффи знает, что он там. Не знает лишь – кто он на этот раз.
Иногда он кажется почти нормальным, и от привычной усмешки ей хочется плакать – вот только слезы давно кончились. Баффи вслушивается в знакомый акцент, он обволакивает ее, и так легко притвориться, что все в порядке. В такие ночи они даже ходят вдвоем патрулировать. Как в старые добрые времена – и эта фраза не вызывает ничего, кроме сарказма.
Чаще всего он замкнут в себе, в коконе из своей вины и безумия. Он разговаривает с мертвецами, с чем-то невидимым. Но не с ней. И Баффи никак не может забыть, что это все из-за нее. Ради нее. И как ни старается, не в силах убедить себя, что его безумие – не ее вина. И тогда ей хочется его убить.
А иногда он сам просит ее об этом. Когда вспоминает все, что было между ними, что он сделал. Вспоминает, что безумен. В подвале давно уже нет ничего острого и деревянного, а стены обиты мягким, но Баффи все равно каждый раз смертельно боится, что однажды найдет лишь кучку пепла. Изредка она хочет этого. И ненавидит себя за эти мысли.
Хорошо все же, что большую часть времени он не помнит. Баффи, пожалуй, и сама уже не помнит, что он не всегда был таким. Но он – все, что у нее есть.
Она спасла мир – ей не устают напоминать об этом. Они спасли мир, и ее друзья теперь счастливы. Баффи навещает их, смеется с ними, играет с их детьми – потому что от нее этого ждут. Жизнь не стоит на месте, говорят друзья, ты тоже должна двигаться дальше, и Баффи кажется, что улыбка сейчас разорвет ей рот. Дон знакомит ее со своим боссом, и он очень милый и респектабельный, но после свидания Баффи возвращается домой и идет в душ, чтобы смыть с себя чужой запах.
А потом спускается в подвал.