1098 г. Где-то в Европе. Над Адской Пастью
Врата открылись. То, чего они так боялись, что стремились предотвратить, свершилось. Огромная чёрная дыра готовилась поглотить окружающий мир. С каждой секундой, словно беспощадный лесной пожар, словно наводящая ужас чума, она становилась всё больше и больше. В её глубине что-то мерцало и переливалось, стены между мирами истончались, хрупкая мембрана, не толще конского волоса, отделяла одно измерение от другого.
- Элизабет, нет! – Крепкие пальцы обхватили её запястье, удерживая и оберегая.
Девушка обернулась и, сжав губы, чтобы не разрыдаться, покачала головой.
- Я должна, - твёрдо произнесла она, высвобождая руку. – Прости, Уильям, но я должна.
На лице худенькой блондинки застыли решительность и покорность. Подхватив подол длинного алого платья, она сделала шаг вперёд. Земля под её ногами была выжженной и мёртвой. Некогда бескрайнее поле с сочной зелёной травой, по которому они так любили мчаться наперегонки, словно мечтали обогнать ветер, а потом стреноживали коней и окунались в бесконечно приветливое тепло мягких золотых колосьев, превратилось в бесконечную пустыню. Она сохранит свои воспоминания там, куда уйдёт, она верит, нет, хочет верить, что ей будет позволено помнить. Ведь память – такая малость по сравнению с участью, ей уготованной.
Первые четырнадцать лет она и не подозревала, кем является, а потом всё изменилось в одночасье. Роковая ночь, лес, полный кошмаров, убитые родные и нечисть, о которой она слышала разве что в древних легендах, да в рассказах малограмотных крестьян. Господи, зачем они тогда вообще отправились в дорогу! Отец бесстрашный и безрассудный не боялся промышлявших на тракте разбойников, но разве знал он, что в тумане королевского леса прячутся вещи куда более жуткие и опасные.
Если бы не Уильям, она не дожила бы до рассвета. Тогда он сказал, что вот уже некоторое время следил за ней, так как его Наставник разглядел в ней «потенциал». С момента гибели её предшественницы прошло несколько дней, и сила Элизабет лишь готовилась расцвести. Она чувствовала эти метаморфозы, но не понимала, что происходит с её телом и разумом.
А потом были годы борьбы и сражений. Временами появлялась надежда на удачу, а порой у неё опускались руки, но она понимала, что не может, не имеет права сдаться. Но это… разве возможно идти против судьбы? Ей предначертано погибнуть, отдать свою жизнь ради жизни других. Ради этого мира.
- Прошу тебя, мы найдём выход, - умолял её милый Уилл.
- Мы искали так долго, - через плечо кинула она. – Выход? Его просто не существует.
Поддавшись порыву, девушка обернулась, а затем кинулась к парню, обнимая его за шею, ласково проводя ладонью по мягким каштановым волосам, обхватывая его лицо ладонями и неистова шепча:
- Ты сражался так храбро, Уильям, спасибо, что был рядом. Спасибо. Спасибо, милый, любимый мой, спасибо… А теперь, пожалуйста, позволь мне быть смелой, позволь мне сделать то, что я должна. Не останавливай меня. Пожалуйста… - Её шёпот почти стих. Тёплые губы прижимались к его щеке. – Пожалуйста.
Не дожидаясь ответа, она вырвалась и бегом кинулась к приветливо распахнувшейся пасти, сжиравшей стены измерений и жаждущей поглотить её. Элизабет не слышала ни отчаянных криков Уильяма, ни воя ветра, разгулявшегося по равнине, ни воплей демонов, поджидавших её по ту сторону; она видела лишь лазурь и пурпур, золото и всполохи серебряных молний, и нарастающий гул, казавшейся ей странной музыкой, почти достигнувшей своего крещендо. Завораживающее, прекрасное зрелище.
- О, Господи, это так красиво. Как же это красиво. – Можно было не сдерживаться и заплакать, теперь можно. – Боже… Боже… Боже, спасибо… чего бы ты не приготовил мне, я принимаю это. Со смирением и покорностью. Я принимаю это. Боже…
Она зажмурилась, чтобы не позволить себе отступить в последнюю секунду. Не струсить. Сражаться до конца. Быть смелой. Быть достойной своей силы.
Финальный рывок.
…Будто призванный подчеркнуть трагизм происходящего, над пустошью занимался прекрасный рассвет, вселявший надежду в выживших…

1798 г. Где-то в Европе. Над Адской Пастью
Всё повторялось. Снова. Бесконечные годы борьбы: тщетной и напрасной. Им опять предстояло пережить то же потрясение, тот же исход. Он не нашёл выхода ни в первый раз, ни во второй, ни в последующие разы. Небеса играли с ними злую шутку. Он помнил, она – нет. По какой-то им одной ведомой причине из них двоих помнил всегда только он. Так почему-то получалось. То ли он уже рождался с этой мыслью, то ли она посещала его в течение всех его жизней через сны, древние пророчества, предсказателей, появлявшихся на его пороге. И он верил, ибо вспоминал. Знание жило вместе с ним, оно было его частью. Отрицая, негодуя, отталкивая его, он, наконец, смирялся и собирался в дорогу, отправляясь на поиски той единственной, смерть которой во имя жизни других он был обречён переживать вновь и вновь.
Но, даже зная это, раз за разом пытался спасти её, оборвав порочный круг, по которому они были вынуждены нестись, словно жухлые листья по осени в водоворотах на реке.
Они были друзьями, в иной раз - любовниками, иногда он не смел даже тронуть её, иногда она упрямо пыталась отрицать эту связь между ними, но их тянуло друг к другу – неумолимо.
И он помнил, а она нет, и никогда не была способна вспомнить.
Он находился в вечной конфронтации с Небесами. Интересно, что они подкинут ему в другой раз? Но было одно, чего он страшился безумно: стать её врагом в череде этих перевоплощений. Он был призван защищать её, взять на себя часть ноши, взваленной на девичьи плечи. Он готов был жертвовать ради неё, чем угодно. Собой в первую очередь. Но она отвергала эту жертву, сколько бы он не просил, всегда отвергала.
- Уилл, я боюсь, - он прижималась к нему, ища защиты и опоры. Мужчина чувствовал, как дрожит её хрупкое тело.
Они примостились на уступе скалы. Мимо проносились ледяные ветры, дождь хлестал их с каким-то одному ему понятным упоением, словно того факта, что им предстояло сделать, было мало. Серые тучи мчались с бешеной скоростью. Зрелище, завораживающее и подчёркивающее никчёмность человеческого существования.
Уильям усмехнулся, видимо, в нём осталось ещё что-то от поэта, если в такой момент он способен замечать красоту природы даже в её самом грозном проявлении.
- Пошлём всё к чёрту и уйдем, - пробормотал он, уткнувшись лицом в мокрые волосы девушки.
- Нет, нет, мы не можешь... Я… я не могу, я не должна… что ты, нет, - неистово затрясла она головой.
Они ещё долго спорили, пока стены между измерениями рушились, а огромный мерцающий всеми цветами радуги просвет над Северным морем становился всё больше и больше.
- Давай вместе, на счёт три? – шепнул он.
- Нет-нет! – отчаянно выкрикнула Элизабет. – Ты не можешь. Только я! Нет!
Девушка вырвалась из его объятий, он снова не успел поймать её. Раскинув руки, словно прекрасная белая птица, она нырнула в сияющую бездну.
…
Наутро, когда её тело выбросило на скалы, Уильям обнимал и баюкал её, не сдерживая слёз. Его широкие плечи тряслись, пока он отбрасывал мокрые волосы с её холодных щёк.
- Если бы я мог, я бы согрел тебя, я взял бы часть твоей боли. Если бы я мог… Знала бы ты, что в своих снах каждую ночь я спасаю тебя… бесконечное множество раз… и никогда не оставляю попыток…
…
Он уходил, не зная, когда и где в следующий раз «получит» свою Истребительницу. Возможно, ему предстоит найти смерть от рук демонов и ждать каких-то двадцать-тридцать лет, а, возможно, целый век. Но он дождётся. И обязательно спасёт её.
Когда-нибудь ему удастся сделать это.

Наши дни. Саннидэйл. Над Адской Пастью
Что-то внутри Спайка надломилось, когда он смотрел на безвольное тело Истребительницы, лежавшее на груде камней. Её рука была выгнута под неестественным углом, голова запрокинута, глаза закрыты, а на лице – такое умиротворённое, почти благостное выражение, какое он никогда не видел при жизни.
Он никогда не понимал, не осознавал природы чувств, которые испытывал к Баффи. Это ненормально: ведь, по сути, он не мог ничего испытывать к кому-либо, просто по причине того, что в нём отсутствовал орган, ответственный за ретрансляцию этих переживаний и эмоций.
У него не было души, он был «поганой бездушной тварью», как не раз называла его Баффи.
Иногда ему хотелось сделать ей больно, иногда хотелось прижать её к себе и не отпускать ни под каким предлогом. Но она царапалась, словно дикая кошка, образно выражаясь, конечно, хотя не так далеко от истины. Сама сила бытия, сила целой Вселенной наполняла её тело. Она была дикой. И он вот уже почти как сто с хреном лет не принадлежал миру живых людей. Они были похожи: он и Баффи, если бы только она понимала это.
Может быть, всё дело в душе, может, будь она у него, он бы разобрался в природе этой непонятной тяги?
Хотелось кричать, хотелось крушить всё, что попадётся под руку, хотелось прыгнуть в самое пекло ада и убивать демонов особо жестокими, извращёнными способами.
Кулаки сжались, лопнувшая кожа на костяшках натянулась. Боль отрезвляла.
- Кровавый ад и всё еже с ним, - зло процедил Спайк и пошёл вперёд, прихрамывая.
Ему не надо было приближаться к Баффи, чтобы понять – она мертва. Он не слышал стук её сердца, не чувствовал «живой крови» в её теле. Она ушла…
Бережно, словно боясь сломать её ещё больше, Спайк поднял тело Баффи на руки, чтобы унести его из этого адова места…
…
Всегда нас двое – только ты и я. Это словно замкнутый круг, по которому я бегу. И этот бег никак не прекратиться. Ты таешь, как утренний туман, как роса на тонком стебле. Мне не хватает сил удержать тебя, предостеречь от опрометчивого шага. И ты уходишь, забывая. И в каждом воплощении, не принимаешь, но что-то, что сильнее нас, притягивает. И я сражаюсь за твои воспоминания, и как бы больно ни было, игра стоит свеч из-за одной твоей улыбки лучезарной…