После всего мы отправились в закусочную. Хотя бы потому, что у него нет туалета, а мне хотелось писать.
Разумеется, у него нет туалета, раз он живет в склепе.
Стоило мне заикнуться о своих естественных потребностях, как он любезно вытряхнул окурки из служащей ему пепельницей урны и вручил ее мне. Ага, будто я стала бы мочиться в урну на неизвестно чей смешанный с сигаретным пеплом прах. Можно было, конечно, выйти по нужде на улицу, но все-таки это несколько неуважительно – писать на усопших. И я сказала:
– Я что-то проголодалась. Давай сходим к Денни.
Ну и мы оделись и отправились в закусочную.
Нет, я, правда, проголодалась. Прямо бы лошадь съела, всякие там жиры, белки и углеводы. Точно после патрулирования, когда иной раз такого натерпишься страха. И траха. Невелика разница.
И я припустила в уборную (сами попробуйте проехаться с переполненным мочевым пузырем на заднем сидении мотоцикла), а выйдя оттуда, нашла Спайка в дальней кабинке, рассевшимся на всю скамью, как это делают мужики – то есть он хотя и вампир, но со всеми мужскими примочками. Он еще и руки раскинул по спинке, свесив длинные пальцы с по-дурацки выкрашенными в черный цвет ногтями. И поскольку он не подвинулся, значит, я должна была сесть напротив.
Я заказала блинчики, яичницу, куриную отбивную под соусом, а кроме того картофельные оладьи и самый большой из предлагаемых в меню стакан апельсинового сока.
Спайк ограничился кофе, который он неоднократно назвал дерьмовым, но пил и позволял официантке подливать в чашку. Наверное, он знает, каково дерьмо на вкус – не удивилась бы; но я удержалась от вопроса.
Мы вообще не особенно разговаривали. Потому что не хотели говорить об ЭТОМ, и что из ЭТОГО следует, тем более, мы же не собирались делать ЭТО когда-нибудь снова. Во всяком случае, я не собиралась, но потом все равно возвращалась – опять и опять, – чем бесила его, но недостаточно, чтобы он отказался от продолжения.
И вот после ЭТОГО – четырехчасового и потрясающего – мы сидели и просто пялились в окно на многочисленные автомобили, на входящих в закусочную. Было около двух ночи, когда бары уже закрыты, и сюда стекался подвыпивший народ: шумные противные студентики, завсегдатаи ночных клубов, запихнувшие свои инструменты в легковушки и микроавтобусы музыканты, постояльцы приличных гостиниц, обнимавшие женщин, о которых необязательно знать женам. Такие себе посетители. И мы – неразговорчивые и глазевшие в окно, изредка смотревшие друг на друга, тут же отводя взгляды. Он – смотрел, словно всякий раз чувствовал, как у меня сводит мышцы бедер. И отхлебывал свой кофе.
Мне принесли сок. Я залпом все выпила и попросила еще. Живот подводило от голода, и сладенькое было именно тем, что надо. Наконец подоспел и мой завтрак. Официантка весело сказала:
– Ты уверена, дорогуша, что осилишь это одна? Кажется, твой приятель тоже мог бы приложиться.
И она подмигнула Спайку. А тот в ответ улыбнулся ей медленно и хищно, как он умеет, заставив ее замереть и непонимающе моргнуть. Наверное, она все же заметила, что Спайк выглядит слишком бледным и неживым; и отсутствие отражения – тоже намек. Но если она и заметила, то, подобно большинству людей, решила не обращать внимания. Поэтому она плеснула ему кофе в чашку почти недрогнувшей рукой и перешла к соседнему столику.
Я расстелила на коленях бумажную салфетку, намаслила блинчики и полила их сиропом, смешала раздавленные яичницу и оладьи в нечто неприглядное, посолила, поперчила и принялась приправлять кетчупом. И тут заметила, что Спайк внимательно наблюдает за тем, как капли кетчупа падают на развалины моего завтрака.
– Ты чего? – спросила я.
– На вид – просто отвратительно.
– И это говорит тот, кто поливает хлопья кровью.
Я набрала полную вилку и отправила ее в рот, смакуя. Не знаю почему, но после секса еда кажется особенно вкусной.
– Хлопья нужны для того, чтобы насытиться, – пробормотал он и, нервно постукивая ногой, добавил громче: – Я никогда не бываю сыт. Твою мать, ненавижу это! Это какая-то дискриминация – вот что это такое!
– Что? – удивилась я и заозиралась в поисках дискриминируемых, готовая с легкостью восстановить справедливость. Если, конечно, Спайк не имел в виду, что дискриминации подвергаются вампиры. Как-то не тянет бороться за права демонов и устраивать акции в поддержку бездушных.
– Почему бы не сделать зал для курящих, чтобы можно было спокойно выпить кофе и выкурить сигарету-другую? – продолжал возмущаться он. – Но нет, мы должны выходить наружу и торчать там скукоженными и пристыженными. – Ах, так дело в курении! – Куда катится этот мир, если парню нельзя сделать пару затяжек в ресторане?
В компании голубых начали оглядываться, потом засмеялись. Видно, не так поняли*. Спайк в ответ ощерился и показал им английский вариант неприличного жеста*. Я прежде думала, это жест означает что-то другое.
Спайк, должно быть, тоже зверски проголодался.
– Хочешь кетчупа? – вежливо осведомилась я.
– Нет.
Он сцепил руки на груди, разваливаясь совсем уж неуклюже, похожий на рассерженного ребенка. Это одновременно умиляло и выводило из себя. И я решила как-то его отвлечь.
– Когда мне было девять, – начала я, и плевать, что с набитым ртом, – у меня был друг. Джастин. Не тот друг, который парень, а просто друг, понятно? Мы вместе играли.
– Держу пари, он тоже обожал причесывать кукол. А потом ты с удивлением узнала, что он гомик.
Голубые парни снова покосились на нас и что-то сказали о грубых мальчиках в кожаной одежде. Хотела бы я просветить этих ребят относительно того, насколько грубым бывает Спайк. И насколько прилипчивым – после…
– А вот и нет, – возразила я. – Мы играли в сражение на мечах. Такие пластмассовые мечи – я же еще не была тогда Избранной. Меня звали принцессой Ариэль, но я должна была притворяться юношей.
– Ариэль? Это из «Бури»* или из «Русалочки»?
Я одарила его взглядом, в котором читалось: «А ты как думаешь?»
– Да ну? – протянул Спайк. – Русалочка, сражающаяся на мечах? С хвостом и всеми причиндалами?
– Нет вообще-то. У меня были ноги. Понимаешь, потом Ариэль из русалочки стала обыкновенной девушкой, но девушкам запрещали участвовать в крестовых походах и потому… – я осеклась, заметив, что он поскучнел и злится, а значит, ничего из моего объяснения не понял. – Ладно, забудь. Пропустим сложную предысторию – она все равно не имеет отношения к моему рассказу. А рассказываю я о крови из кетчупа.
– Это уже интересно.
– Еще бы. Так вот, мы решили сделать наши бои как бы всамделишными, с кровопролитием.
– Пролитием крови из кетчупа.
– Ага, – подтвердила я, подцепляя на вилку куски яичницы и картофеля, сдобренные кетчупом. – Но мы не хотели нарываться на неприятности, потому что, как говорила мама, хуже пятен от кетчупа только пятна от горчицы. Поэтому мы взяли бутылку кетчупа и спрятались в кладовке, где бы нас никто не увидел. И я приподняла кофточку, а Джастин выдавил немного кетчупа мне на живот. Предполагалось, что меня заколют мечом, а я, со стоном схватившись за живот, трагически паду – в тот раз была моя очередь умирать.
– Как очаровательно, что можно условиться о том, чья очередь умирать.
– Другие времена, знаешь ли, более цивилизованные. Короче говоря, кетчуп начал стекать по животу мне на штаны. Я испугалась – штаны-то новые. Я попыталась стереть кетчуп, но его было слишком много, и я только еще сильнее вымазалась. И мы засмеялись, насколько все пошло не так, как мы рассчитывали. И потом я принялась облизывать свои пальцы и зачем-то предложила, чтобы Джастин слизывал соус с моего живота.
Когда я посмотрела на Спайка, тот, весь во внимании, подался вперед, обеими ладонями обхватив чашку.
– Грязная маленькая Истребительница, – хрипло прошептал он. – И что же Джастин? Согласился?
– Ага. В конце концов мы, раздетые чуть ли не догола, выдавливали друг на друга кетчуп и слизывали его, – с этими словами я расправлялась с отбивной.
Я думала, Спайк рассмеется. Он ведь должен был рассмеяться и пошутить насчет кетчупа… Ну или развязно улыбнуться на худой конец. Нет, правда. Или я чего-то не понимаю?
– Это что, аллегория? – спросил он.
– Чего? – Мне тогда еще бы вспомнить, что означает слово «аллегория».
– Ты же завела этот разговор в неких воспитательных целях.
Почему я постоянно чувствую себя не в своей тарелке, когда Спайк принимается умничать?
– Ээээ, нет. Вовсе нет.
Он вздернул подбородок, явно мне не поверив.
– Вас застукали?
– Неа.
– И вы когда-нибудь делали это снова?
Ой.
– Думаю, нет, – тихо продолжил он. – Рискну предположить, что случилось потом. Потом вы стали избегать друг друга, больше не играли вместе. Наверняка один из вас сказал что-то обидное о другом в присутствии ваших общих приятелей. Нет, не о том, что произошло в кладовке, но что-то определенно обидное. Вот и конец сражениям на мечах и веселью. А все потому, что ты затеяла ту штуку с облизыванием бутафорской крови.
Я едва не подавилось куском отбивной.
– Нет, не потому. И это не имеет никакого отношения к нам с тобой! Просто забавная история, и я думала, ты посмеешься.
– Это неподражаемо. Прелестно. – В устах Спайка «прелестно» - всегда звучит, как ругательство. Он подался вперед через столик так внезапно, что я отшатнулась. – Ты думаешь, они никогда не узнают? – зашептал он. – Думаешь, никто из твоих друзей ни о чем не догадывается, когда ты возвращаешься домой, пропахшая сигаретным дымом и выпивкой? Поверь мне, любой живущий со мною по соседству демон знает о нас с тобой. От нас с тобой смердит этим. И у людей, и у демонов мы, – он указал пальцем на меня, затем на себя, – вызываем отвращение.
И меня вдруг поразила мысль: ведь и Спайк мог бы прятаться по углам и стараться скрыть свою так называемую влюбленность в меня; но если он и скрывает, то вовсе не для спасения собственной репутации. Боже, ну я сука.
– Знаешь, чем мы занимаемся? Играем с бутафорской кровью из кетчупа, – устало сказал он.
– И это все, чем мы занимаемся?
– Это все, чем ты занимаешься. А я мог бы дать тебе что-то настоящее. Настоящую кровь и страсть, и все, что могу, и даже в тысячу раз больше. Но ты этого не хочешь.
– А чего хочешь ты? Обратить меня? Превратить меня в такую, как ты?
Чушь собачья, и мне не стоило этого говорить, ведь я знала, что Спайк имел в виду. И он знал, что я знаю.
У него заходили желваки на лице, как будто он сейчас вампиризируется. Он вскочил из-за стола, ударив по столешнице снизу коленями, а сверху кулаком, и швырнул деньги: несколько измятых банкнот и горсть мелочи.
– Моя очередь платить, так? Я выйду покурить.
На месте Спайка я бы, наверное, бросила меня в этой закусочной, чтобы я сама добиралась домой. Но он не бросил.
Он никогда меня не бросает.
__________________________
Примечания переводчика:
* Тo smoke а fag у британцев означает – выкурить сигарету. Американцы же словом fag грубо называют гомосексуалистов, и для них, соответственно, выражение означает совсем не то, что подразумевал Спайк.
* Согласно Википедии в Великобритании и Ирландии неприличным жестом, аналогичным демонстрации среднего пальца, выступает видоизмененный жест «победа», при котором поднятые вверх указательный и средний пальцы образуют букву V, большой, безымянный и мизинец прижимаются к ладони, а кисть разворачивается тыльной стороной к человеку, которому обращён жест.
* «Буря» - пьеса Уильяма Шекспира; одним из действующих лиц является дух воздуха Ариэль.